Александр Генис: Конец нулевых годов был заполнен подсчетом потерь и разочарований, соответственно, начало нового десятилетия отмечено повышенным интересом к прогнозам. Есть ли в них смысл? Что стоит за нашими бесплодными, но энергичными попытками заглянуть в будущее? Об этом наш корреспондент Ирина Савинова беседует сегодняшнем гостем “Американского Часа” Полем Майло (Paul Milo), автором только что вышедшей в американском издательстве “Харпер” книги под названием “Летающего автомобиля пока нет. Робот-буфетчик, отпуск на Луне и другие крайне неудачные предсказания на 20-й век”.
Ирина Савинова: Какие другие промахи сделали предсказатели будущего?
Поль Майло: Одним из самых больших промахов, наверное, это - так называемое “антипредсказание” американских военных в 60-х и 70-х годах. В своих докладах они создали картину мира, в котором мы живем сегодня. Я читал эти документы - не все, а те, что мне попались - и ни на одном из радаров не засветился мирный распад Советского Союза в 90-е годы. Комплекс военных можно понять, но эти предсказания резко противоречили реальному состоянию дел в мире. Военная комиссия и ее “думающий центр” нарисовали картину мирового устройства, очень похожую на ту, что была у них перед глазами в 70-е годы: противостояние двух сверхдержав - Советского Союза и Соединенных Штатов.
Никто также не предсказывал стремительного экономического роста в Китае, опять-таки, полагаясь на имидж страны, занятой своей культурной революцией. Никто не ожидал, что Дэн Сяо Пин захочет все изменить и направить Китай по тому пути, по которому страна так быстро идет сегодня.
Ирина Савинова: Это - примеры из мировой политики. Но уже в заглавии вашей книги упоминаются роботы-буфетчики и отпуск на Луне. Что проще предсказать: научно-технический прогресс или культурные перемены?
Поль Майло: Я бы сказал, что хотя предсказания пути, по которому пойдут наука и технология, очень трудно делать, но все же это легче, чем предвидеть культурные изменения. Прежде всего, потому, что культура создается, начиная с самого низа, ее очертания зависят от миллионов. Они сами решают, как изменить свою жизнь. Перемены не навязываются экспертами. Люди свободны в выборе, и потому предсказать результаты трудно.
Ирина Савинова: Скажите, у вас есть какой-то метод, которым вы пользуетесь, делая свои предсказания на будущее?
Поль Майло: У меня лично? Нет. Готовя мою книгу, я изучил массу материала, именно поэтому сегодня я вообще не отваживаюсь что-либо предсказывать. Дело в том, что я убедился, что много очень умных людей могут делать очень много неправильных предсказаний.
Что мы знаем наверняка, так это то, что у нас нет никакой уверенности в том, что любая существующая сегодня тенденция сохранится в будущем.
Другой пример: если 95 процентов отдельной отрасли науки продвинулись в каком-то направлении, это не значит, что остальные пять тоже будут прогрессировать. Прекрасный пример – “холодный ядерный синтез”, “коулд фьюжн”. Мы были готовы к тому, что через 20 лет у нас будет избыток электрической энергии и весь мир изменится до неузнаваемости. Оказалось, что мы можем создать ядерную бомбу, но не можем построить такой энергетический комплекс.
Ирина Савинова: Почему так трудно делать предсказания даже на короткий промежуток времени?
Поль Майло: Я вижу причину в том, что на культурном ландшафте всегда есть выдающиеся люди или группа людей, работающие над какой-нибудь идеей. Их множество. И невозможно предсказать, когда и как их работа изменит мир.
Так Интернет был идеей гениальных ученых-компьютерщиков, и никто не мог предсказать, какую форму примет Интернет. Но сегодня бесполезно пытаться воссоздать модель Интернета, потому что Интернет – гениальная идея. Представить, как изменит мир чья-то гениальная идея, над которой неизвестный никому человек работает сегодня, невозможно. И вся наша история тому подтверждение.
Ирина Савинова: Можно сказать, что первые годы 21-го века разочаровали нас? И если да, то каким образом?
Поль Майло: Согласен. Технологические обещания нас разочаровали. Я рос в 70-е годы, годы высадки американских космонавтов на Луне. Тогда само собой разумелось, что прогресс продолжится: мы представляли себе путешествия на Луну, кружащиеся по ее орбите отели, как описывалось в произведениях научной фантастики. Но до этого очень далеко.
Еще пример: на Земле многие живут в бедности. Опять же, мы думали, что если повысится жизненный уровень одной группы людей, то это поможет всем другим. Этого не произошло. Сотни миллионов людей живут в нужде.
В мире политики все 90-е годы мы ожидали, что с распадом Советского Союза люди встанут на дорогу, ведущую к миру. Ничего подобного не произошло.
Ирина Савинова: Настало время самого трудного вопроса: чего вы ждете от следующей декады и какие надежды питаете?
Поль Майло: Чего я жду и какие у меня надежды – две разные вещи. К сожалению, я предвижу отсутствие действий в связи с переменой климата. И нельзя винить Индию и Китай за то, что они пользуются углем. За этим стоит их желание модернизировать свои страны и обеспечить лучшую жизнь своему народу. Так что энергетические предприятия, работающие на “грязном” угле, останутся проблемой в будущем. Это то, что я предсказываю.
А моя надежда - на то, что богатство распространится на все страны. Посмотрите, какой уровень жизни в странах Европы, в Америке, Канаде, Японии. У нас все есть, есть образование, жилищные условия и медицинское обслуживание, и рядом есть страны, у которых нет и доли нашего благосостояния. И моя надежда, что в следующем десятилетии Африка встанет на путь, ведущий из крайней нужды к процветанию.
Ирина Савинова: Попробуем сравнить первые годы 20-го века с первыми 21-го.
Поль Майло: Первое десятилетие 20-го века отличалось куда более резкими переменами. В то время произошло несравненно больше событий, чем в первое десятилетие 21-го века. Америка утвердилась как мировая держава, были изобретены самолет и автомобиль, изменившие жизнь на Земле. Началась гонка вооружений, приведшая к Первой мировой войне. В России назревала революция. Произошло гораздо больше судьбоносных перемен, чем в первые десять лет этого века.
Ирина Савинова: Предсказать изменения в научно-техническом развитии трудно, но все же можно. А как насчет искусств? Как пойдет развитие, какие возникнут течения, на кого и что вы бы поставили?
Поль Майло: Вероятность возникновения новых течений в изобразительном искусстве я бы даже не стал комментировать – в мире так много художников! Никто не знает, когда появится следующий гениальный художник. Как и в музыке. Кто предвидел возникновение хип-хопа?
Могу только сказать, что на развитие искусства повлияют экономические изменения. Начнется процесс тотальной децентрализации. Интернет будет играть роль связного между различными культурами. При этом, аудитория станет более элитарной и, что очень важно, не такой массовой. И я не думаю, что система корпораций, зарабатывающих миллиарды в год на искусстве и индустрии развлечений, сохранится долгое время.
Ирина Савинова: Искусство продолжит свое сотрудничество с компьютером?
Поль Майло: Это часть жизни. Это само собой разумеется. Я выступал перед школьниками и упомянул, что в их возрасте у нас, возможно, только каждый десятый имел компьютер. Они не могли мне поверить – они с ним родились. Компьютер, это гениальное изобретение, и оно будет играть важную роль. Разве не замечательно, что находясь в Копенгагене, вы можете слушать концерт из Луизианы?
Ирина Савинова: В 20-ом веке каждое десятилетие носило ярко выраженный характер: 20-е годы – эра джаза, 30-е – воздержание, юбки ниже колен, в архитектуре – классические колонны. Уистен Оден назвал свое время “эпохой тревоги”. Какое название можно будет дать начавшемуся десятилетию?
Поль Майло: Хм, может, “эпоха стариков”? Никогда в истории не было на Земле столько людей преклонного возраста. Люди здоровее, строят семью в более позднем возрасте, живут дольше. Германия, Италия и Япония очень быстро седеют. И, конечно, Китай. Числом американцы могли бы потягаться с ними, но на нас повлияла обширная молодая иммиграция из Мексики.
Да, “эпоха стариков”, так и будут называть. Это будет седое общество. Свой отпечаток оно несомненно наложит. Мы будем работать дольше: идея выхода на пенсию в 65 лет или раньше, как в Европе, устареет. Я думаю, мы будем работать до 70 лет. Во всяком случае, я, наверное, буду работать.
