Александр Генис: В эфире – январский выпуск “Музыкального альманаха”, в котором мы с Соломоном Волковым рассказываем о новостях музыкального мира, какими они видятся из Нью-Йорка. Соломон, скоро вручат, в 52-й раз, главные награды музыкального мира Америки - “Грэмми. Как всегда мы перед этим событием обсуждаем список номинаций, которые позволяют разглядеть тенденции, услышать, скорее, тенденции музыкального года. Что самого интересного вы нашли в этом списке на этот раз?
Соломон Волков: Как вы знаете, Саша, вкусы у меня широкие вполне, но есть какие-то артисты, за которыми я слежу особенно пристально. И вот с удовлетворением могу сказать, что Валерий Гергиев, наш выдающийся дирижер, номинирован сразу по нескольким категориям: за запись оперы “Нос” Шостаковича, за запись Первой и Пятнадцатой симфоний Шостаковича с Оркестром Мариинского театра, и Гергиев также номинирован и в специальной категории “Продюсер” за запись с Лондонским симфоническим оркестром. Также номинирована запись, в которой Евгений Кисин играет Второй и Третий фортепьянный концерты Прокофьева, а дирижирует Владимир Ашкенази. Сегодня я хотел бы показать два номинированных диска. Первый из них это диск, о котором мы уже говорили - Гидон Кремер и Марта Аргерих, их концерт в Берлине. Когда мы в прошлый раз обсуждали этот диск, то показывали сочинение, которое Кремер и Аргерих играют вместе. Поэтому сегодня я хотел бы показать на этом же самом диске сольную запись Гидона, он играет Сонату для скрипки соло Бартока. Это очень необычное сочинение во всех отношениях, оно было написано Бартоком в 1944 году по заказу Иегуди Менухина. Человек, который пишет сонату для скрипки соло, неминуемо выходит на ринг, на соревнование с Иоганном Себастьяном Бахом, потому что наиболее выдающиеся сочинения в этом роде, конечно, принадлежат Баху. И Барток совершенно определенным образом себя позиционирует здесь как соперник Баха, уже хотя бы потому, что первая часть, фрагмент из которой мы и послушаем, им обозначена как “в темпе чаконе”, а вторая часть это фуга. Фуга для скрипки соло вообще-то это головоломный номер, который удался, кончено же, Баху идеальным образом. Барток сделал невероятное, показав современную фугу. Но мне даже интереснее эта первая часть в темпе чаконе, потому что здесь он, соревнуясь с Бахом, выступил одновременно венгерским националистом. То есть это соревнование с Бахом на жанре венгерской музыки, и это героическое заявление, бартоковская амбиция в данном случае дух перехватывает. Но это абсолютно удавшееся, я считаю, соревнование, и никоим образом я не оцениваю это сочинение ниже баховских достижений. И Гидон Кремер играет это сочинение Бартока потрясающе.
Продолжая разговор о тех именах, за которыми мы с вами, Саша, следим особенно пристально я хочу сказать о том, что в категории “Лучшее современное сочинение в области классической музыки” номинирован опус Арво Пярта “In Principio”. Это опус 2003 года, а по условиям “Грэмми”, для того, чтобы быть номинированным в этом году, сочинение должно было быть записано впервые в этом году. И действительно эта запись появилась сравнительно недавно. “In Principio” это “вначале” - знаменитые слова в Евангелии от Иоанна “Вначале было слово”. Эти слова, в латинском переводе, и озвучены Пяртом. И, как всегда, у него это сделано очень сильно. У Пярта отмечают и его связи с православной традицией, и с новым спиритуальным минимализмом, я вижу у Пярта и другую связь, для меня очень важную - это связь с Мусоргским. И всякий внимательный слушатель эту связь, мне кажется, сразу уловит. Этот отрывок из “In Principio” Пярта звучит в исполнении Эстонского филармонического камерного хора и Эстонского национального симфонического оркестра под управлением Тону Каллисте.
Александр Генис: В 2010 году или, как уже принято говорить, просто в “десятом году” каждый выпуск “Музыкального альманаха” завершит традиционный блиц-концерт в год 200-летия Шопена. Все они будут посвящены великому композитору, точнее, русским и американским интерпретациям шопеновской музыки. Соломон, объясните наш замысел: почему русские и американские интерпретации?
Соломон Волков: Вообще мы, по-моему, в первый раз будем на протяжении года сравнивать интерпретации одного композитора. Само по себе, мне кажется, это любопытный эксперимент, и был в Советском Союзе, еще у меня, один из моих наставников, такой замечательный человек по имени Григорий Михайлович Коган, который изобрел термин “интерпретология” - наука об интерпретации. Это был термин, который он впервые представил. Потому что есть такая наука и это очень интересная и увлекательная вещь. И вот мы сравним, как изменялись интерпретации Шопена и во времени, и в зависимости от русской или американской пианистической школы.
Александр Генис: Причем интересно, что Шопена вообще делят не русские и американцы, а французы и поляки, конечно.
Соломон Волков: Да, но очень сильно влияние и значение очень велико исполнительских традиций русской и американской в интерпретации Шопена. Вообще, Шопен - удивительный композитор, его можно считать самым популярным композитором вообще. При этом он вовсе не подыгрывает массовому вкусу, он невероятно изысканный композитор, очень сложный, и при этом весь Шопен звучит. Нет другого такого автора. Вот вы мне скажете - Бах, Моцарт… Но у всех этих композиторов большие куски их творчества не находятся в постоянном репертуаре. Шопен звучит практически почти весь, за исключением буквально нескольких ранних опусов. Он никогда не исчезал из моды. Бах исчезал из моды, Бетховена в какие-то моменты играли меньше, а Шопена играли всегда.
Александр Генис: Как вы объясняете это? Потому что это камерная музыка?
Соломон Волков: Это удивительно. Почему эта изысканная, сложная, это какая-то орхидея, а не музыка, и вот так полюбиться, причем, самому широкому слушателю. Как сто лет назад пианист, если хотел собрать полный зал, должен был играть весь вечер Шопена, точно так же и сейчас.
Александр Генис: Меня больше всего у Шопена удивляет не это, а то, что его нельзя заиграть. Вот Чайковского, например, заиграть можно запросто, а Шопена слушали каждый день, в 11 утра передавали “Производственную гимнастику” со всем Советском Союзе, и даже это Шопена не погубило.
Соломон Волков: Я насчет Чайковского с вами не соглашусь, конечно, но что касается Шопена, то его я действительно готов слушать с утра до вечера, он никогда не надоедает, он всегда поражает новизной, изысканностью, тонкостью и, что интересно, у каждого исполнителя, действительно, свой Шопен. Обязательно пианист себя проецирует на Шопена, обязательно он себя подставляет на место автора, и точно так же, как когда он играет Шопена, это, в какой-то степени, портрет Шопена, в не меньшей степени это всегда бывает автопортрет исполнителя. И вот мы об этом и поговорим в нашем годовом обзоре исполнения Шопена русскими и американскими пианистами.
Александр Генис: И с чего мы начнем?
Соломон Волков: Мы начнем, конечно, с величайшего пианиста 20-го века и одного из величайших исполнителей Шопена, во всяком случае, точно одного из самых необычных. Это Сергей Васильевич Рахманинов, который Шопена играл. Вот у меня, когда я думаю, как играет Шопена Рахманинов, мне сразу вспоминается, как мне Натан Миронович Мильштейн говорил когда-то с восторгом: “Рахманинов играет Шопена, как казак - он несется на лошади и размахивает саблей”.
Александр Генис: Можно сказать, что это Рахманинов играет Рахманинова, а не Шопена, да?
Соломон Волков: Нет, вы знаете, это удивительно, ведь Рахманинов на самом деле очень сдержанный исполнитель, его традиционно относили к классицистам. И в Шопене - да, ты слышишь там нечто казацкое, как это не парадоксально, хотя ничего более далекого от образа, несущегося на лошади казака, чем Рахманинов, вообразить себе невозможно. Тем не менее, да, есть какая-то особая русская, и не просто русская, а северная русская (это наблюдение Бориса Астафьева) распевность в исполнении Шопена Рахманиновым. И в целом это что-то совершенно не традиционно шопеновское, и, в то же время, невероятно близкое к этому автору. Шопен, Соната в исполнении Рахманинова, это архивная запись, и она передает вот это своеобразие и очарование рахманиновского исполнения в полной мере. Это исполнение в той же степени, как и русское, можно его назвать американским исполнением, потому что запись сделана в 1930 году, когда Рахманинов уже жил в Америке, и еще и потому, что Рахманинов очень сильно повлиял на американский пианизм. Поэтому можно сказать, что его традиция исполнения Шопена также повлияла и на то, как этот композитор воспринимается в Америке.
