Ирина Лагунина: Сегодня мы завершаем рассказ об истории этологии - науки о поведении - и о ее основателе Конраде Лоренце. Далеко не все поклонники книг Лоренца знают, что свой фундаментальный труд "Введение в этологию" австрийский ученый называл "русской рукописью". Оказывается, он написал ее в советском плену, сначала в Армении, потом в Подмосковье. О том, как ему это удалось сделать, и о других ранее неизвестных фактах в истории науки, рассказывает научный сотрудник Института истории естествознания и техники РАН Елена Гороховская. С ней беседуют Ольга Орлова и Александр Марков.
Ольга Орлова: Елена, Конраду Лоренцу присудили нобелевскую премию, и вот тогда-то научная общественность его коллеги стали интересоваться его биографией, судьбой во время Третьего рейха. И что же выяснилось?
Елена Гороховская: Да, именно тогда стало появляться все больше информации. В том числе и о том, что Лоренц был в СССР в плену.
Он воевал на Восточном фронте в качестве полевого хирурга. Он повоевал около месяца и под Витебском его во время отступления немецких войск захватили в плен. Перед этим он служил в Польше в Познани в тыловом госпитале в качестве своей основной медицинской специальности - психиатрия и неврология. Как он вспоминал, с Восточного фронта в таком ужасном состоянии возвращались просто психическом, что у него работы было очень много. Хотя первое заявление, он специально прошел курсы полевой хирургии, когда началась война на всякий случай, это была его собственная инициатива. А когда его призвали в армию, он тогда год проработал профессором на кафедре Канта профессором психологии, возглавлял кафедру психологии в Кенигсберге, вот оттуда его призвали в 41 году в армию, еще не на фронт. И когда его в анкете попросили написать его особые умения, он написал – мотоцикл. Он был крутым байкером. Он с юности обожал мотоцикл, выделывал любые трюки на нем. Его друзья все схватились за голову, куда он пошел. Его, правда, сразу сделали инструктором, потому то, что он показал военному инструктору, он пришел в полный восторг и сделал его инструктором. Но это было совсем недолго, и он перешел в отдел военной психологии, который, как ни смешно, к этому времени был ликвидирован, но по инстанциям не дошло. Друзья его хотели спасти их этих мотоциклетных войск как можно быстрее, чтобы он не попал на фронт. Отдел ликвидировали, но его как раз послали работать в госпиталь. Так что у него медицинская биография была.
Ольга Орлова: А известно, что с ним было в плену в России?
Елена Гороховская: В плен он попал в самом конце мая 44 года. Дальше в декабре 47 года он был репатриирован в Австрию через Румынию, в феврале 48 года он добрался домой. Он написал большую рукопись "Введение в этологию" в плену. Он писал от руки. Удивительная история: ему разрешили эту рукопись взять с собой. Ни клочка, ничего не разрешали другим военнопленным. Ему сказали: "Хорошо, если вы хотите взять свою рукопись, мы вас в Красногорск переводим, в лагерь для привилегированных, вы на машинке все перепечатаете, машинописный останется у нас, да еще посылают цензору." Будем ждать. Он мог бы долго ждать ответа, но почему-то начальник лагеря, который очень к нему благоволил уже в Красногорске, и тот разрешил ему под честное слово взять, что там нет политики, а только наука. И он повез эту рукопись домой. А машинописный экземпляр остался в России.
Ольга Орлова: Который ушел цензору?
Елена Гороховская: Да. Но это еще не все. У нас такой был спецархив, часть архива ГКБ, который назывался центральный архив СССР, потом его включили как часть архива по военнопленным. Российский государственный военный архив, который был в начале 90 заново организован. Когда я туда добралась, я обнаружила в архиве два экземпляра рукописи. До меня в 92 году уже два ученых биолога из Института имени Северцева уже там побывали. Это был директор Института Соколов, и Леонид Баскин, наш известный этолог, им дали допуск, дали рукопись посмотреть и личное дело Лоренца. Затем они опубликовали в журнале "Природа" небольшую статью о том, что какие материалы Лоренца хранятся у нас в архиве. А как раз в том же 92 году в Австрии дочерью Лоренца впервые был опубликаова родной рукописный текст рукописи.
Александр Марков: А до этого не выходила книга?
Елена Гороховская: История была такая: он ее привез, очень хотел опубликовать. Но не хватало, выбился из научной литературы, ему порекомендовали, что надо доработать. Он отдельно не публиковал, а на ее основе несколько монографий выпустил. А потом он ее в середине 60 годов потерял у себя дома. Такое бывает. И буквально через год после его смерти она была найдена его родственниками в архиве. Он ее называл "русская рукопись", очень ее любил, пользовался. Но потом очень переживал, что не может ею пользоваться. Когда я пришла в архив, я решила сравнить этот машинописный текст и тот опубликованный рукописный, который у меня был.
Ольга Орлова: Который опубликован дочерью на родине?
Елена Гороховская: Да. Я начала читать с большого введения, я поняла, что это другое. Потом я сравнила другой текст. Я выявила - очень много есть нового. А введение, которое он говорил, он вообще написал эту книгу "Ведение в этологию" как книгу, как ни странно, об этологии как основе для понимания человека. В основном это гуманитарное введение. Вся его особенно гуманитарная часть была совсем другая версия, в значительной степени другая именно в нашем машинописном варианте, который до меня никто не замечал. Никому в голову не пришло сравнить это дело.
Ольга Орлова: Что же это значит, что он советскому цензору отправил другой вариант, а на родину повез свой?
Елена Гороховская: Он не только советскому цензору. Как мне объяснили люди знающие, что в таких случаях делали три копии. Одну отправили цензору, два остались в архиве. И на одном из этих экземпляров он прикрепил письмо, чтобы отправили какому-то нашему академику.
Александр Марков: А известно, какому?
Елена Гороховская: Неизвестно. Вот это я и пытаюсь выяснить. Там есть просто: "Герр академик, я вам писал из Армении письмо. Я уверен, что именно благодаря вашему содействию я оказался в Красногорске, мне дали возможность перепечатать рукопись, спасибо большое". А имени нет. Скорее всего это был Леон Орбели. Может быть, появится возможность это доказать.
Ольга Орлова: Интересно понять, к кому в это время мог обращаться пленный ученый австриец?
Елена Гороховская: Дело в том, что врач лагеря под Ереваном вообще был на особом положении, он везде выполнял обязанности врача. У нас в начале он попал вскоре в лагерь под Кировом, он просто вел отделение на 600 коек почти год. Это был лагерь для военнопленных. Потому что выяснилось, что там был некий синдром, который наши не знали, а он знал, как лечить. Там нужно было давать определенные простые вещи, потому что буквально спасали жизнь. Это заболевание, которое вызывалось совместным действием стресса, холода, голода и стресса военного. Люди умирали от этого, они не хотели есть. А нужно было всего-навсего большие дозы витамина С и постоянное дробное питание. Это было еще известно с Первой мировой войны. Он просто спасал людей. Как ни странно, наши почему-то про это не знали и ему дали такую возможность. Ему давали возможность свободно ходить. Главный врач лагеря под Ереваном для него, был идолом, он очень почитал его отца. Поэтому у него было сразу особое отношение к Лоренцу, он сразу к нему проникся и старался делать все, что мог. Я не говорю, что он вообще был человеком легендарным, потому что он ел насекомых. Совсем не потому, что он умирал с голоду, потому что считал, что это полезно. Это производило даже на охранников жуткое совершенно впечатление. У него было много всяких.
Если сказать про эту историю, я считаю, что он не был расистом. Вот эта его одержимость евгеникой, целый ряд особенностей, связанные с политикой национал-социализма. Я верю, что он долго действительно не знал о лагерях. Я думаю, что он когда попал в Польшу, не мог об этом не знать. Там был эпизод в биографии, который после смерти выявили. Он участвовал в тестировании потомков от смешенных браков поляков и немцев на предмет того, оставлять их там или отправлять куда-нибудь подальше. Его привлекли как военнослужащего, как бывшего члена отдела военной психологии. Немецкий историк откапала книгу, которая была издана во время войны уже после смерти Лоренца, кажется, Гиппиус, где он в качестве ассистента называет Лоренца. Вот это самое пятно, но опять же, как он мог от этого отказаться. То, что он не считал, что есть расы более неполноценные, менее неполноценные с точки зрения этнической и практически никаких следов антисемитизма, во всяком случае, то, что откопали, даже антисемитизмом назвать нельзя. Никаких таких вещей в нем нет. И кроме того ему навешивают и то, что он в СС был и чего только ни было. После 73 года была мощная атака, ее более-менее как-то отбили. Потому что вообще Лоренц - это тот самый куплет, который из песни не выкинешь, без Лоренца не было бы этологии. И многие даже стали после смерти нападать на этологию, именно исходя из этого.
Два слова про то, что было в нашей стране. В нашей стране вообще все изучение естественного поведение животных, вообще все изучение поведения, которое не вкладывалось в вульгаризированную версию учения Павлова, знаменитая павловизация нашей биологии, даже сам Павлов бы в гробу перевернулся, было объявлено, что все это несерьезно вплоть до преследований, люди теряли работу те, которые пытались самостоятельно изучать.
Александр Марков: То есть все только условный рефлекс.
Елена Гороховская: А Лоренц успел покритиковать Павлова, с уважением и все такое прочее. Но его теория шла в разрез. То, что он не имел отношения к национал-социализму, не все знали. И особенно этология у нас в вину не вменялась. А то, что это не павловское учение, а следовательно буржуазное идеалистическое, вот это было так довольно долго. Фактически очень медленно, к концу 60 годов, с середины 60 годов некоторым давали возможность. В основном еще в 70 годы можно было услышать, что этология – это буржуазная идеалистическая наука. А уж этология человека, ее громили вплоть до 90 года.
Ольга Орлова: И когда же этология в современном виде в России стала развиваться?
Елена Гороховская: Строго говоря, с середины 60 годов у нас появился ряд зоологов, в частности, физиологов, знаменитый наш специалист по поведению Леонид Викторович Крушинский, я его упомянула, он находился в переписке с Лоренцем. Он знал про это и раньше и пытался даже в 40 годах что-то про это писать. Но всерьез началось пропагандирование в 60 годы, потихоньку занялись. И у нас в 70 годы были выдающиеся, я считаю, среди зоологов этологи, хотя немного. Сейчас уже вообще это очень мощное движение. Но полностью возможности контакта с зарубежными специалистами, конечно, вторая половина 70 - это уже началось серьезно, в 80 годы вообще бурное развитие. Но было некое запоздание, до сих пор многие не знают толком, что такое этология.
Ольга Орлова: Елена, Конраду Лоренцу присудили нобелевскую премию, и вот тогда-то научная общественность его коллеги стали интересоваться его биографией, судьбой во время Третьего рейха. И что же выяснилось?
Елена Гороховская: Да, именно тогда стало появляться все больше информации. В том числе и о том, что Лоренц был в СССР в плену.
Он воевал на Восточном фронте в качестве полевого хирурга. Он повоевал около месяца и под Витебском его во время отступления немецких войск захватили в плен. Перед этим он служил в Польше в Познани в тыловом госпитале в качестве своей основной медицинской специальности - психиатрия и неврология. Как он вспоминал, с Восточного фронта в таком ужасном состоянии возвращались просто психическом, что у него работы было очень много. Хотя первое заявление, он специально прошел курсы полевой хирургии, когда началась война на всякий случай, это была его собственная инициатива. А когда его призвали в армию, он тогда год проработал профессором на кафедре Канта профессором психологии, возглавлял кафедру психологии в Кенигсберге, вот оттуда его призвали в 41 году в армию, еще не на фронт. И когда его в анкете попросили написать его особые умения, он написал – мотоцикл. Он был крутым байкером. Он с юности обожал мотоцикл, выделывал любые трюки на нем. Его друзья все схватились за голову, куда он пошел. Его, правда, сразу сделали инструктором, потому то, что он показал военному инструктору, он пришел в полный восторг и сделал его инструктором. Но это было совсем недолго, и он перешел в отдел военной психологии, который, как ни смешно, к этому времени был ликвидирован, но по инстанциям не дошло. Друзья его хотели спасти их этих мотоциклетных войск как можно быстрее, чтобы он не попал на фронт. Отдел ликвидировали, но его как раз послали работать в госпиталь. Так что у него медицинская биография была.
Ольга Орлова: А известно, что с ним было в плену в России?
Елена Гороховская: В плен он попал в самом конце мая 44 года. Дальше в декабре 47 года он был репатриирован в Австрию через Румынию, в феврале 48 года он добрался домой. Он написал большую рукопись "Введение в этологию" в плену. Он писал от руки. Удивительная история: ему разрешили эту рукопись взять с собой. Ни клочка, ничего не разрешали другим военнопленным. Ему сказали: "Хорошо, если вы хотите взять свою рукопись, мы вас в Красногорск переводим, в лагерь для привилегированных, вы на машинке все перепечатаете, машинописный останется у нас, да еще посылают цензору." Будем ждать. Он мог бы долго ждать ответа, но почему-то начальник лагеря, который очень к нему благоволил уже в Красногорске, и тот разрешил ему под честное слово взять, что там нет политики, а только наука. И он повез эту рукопись домой. А машинописный экземпляр остался в России.
Ольга Орлова: Который ушел цензору?
Елена Гороховская: Да. Но это еще не все. У нас такой был спецархив, часть архива ГКБ, который назывался центральный архив СССР, потом его включили как часть архива по военнопленным. Российский государственный военный архив, который был в начале 90 заново организован. Когда я туда добралась, я обнаружила в архиве два экземпляра рукописи. До меня в 92 году уже два ученых биолога из Института имени Северцева уже там побывали. Это был директор Института Соколов, и Леонид Баскин, наш известный этолог, им дали допуск, дали рукопись посмотреть и личное дело Лоренца. Затем они опубликовали в журнале "Природа" небольшую статью о том, что какие материалы Лоренца хранятся у нас в архиве. А как раз в том же 92 году в Австрии дочерью Лоренца впервые был опубликаова родной рукописный текст рукописи.
Александр Марков: А до этого не выходила книга?
Елена Гороховская: История была такая: он ее привез, очень хотел опубликовать. Но не хватало, выбился из научной литературы, ему порекомендовали, что надо доработать. Он отдельно не публиковал, а на ее основе несколько монографий выпустил. А потом он ее в середине 60 годов потерял у себя дома. Такое бывает. И буквально через год после его смерти она была найдена его родственниками в архиве. Он ее называл "русская рукопись", очень ее любил, пользовался. Но потом очень переживал, что не может ею пользоваться. Когда я пришла в архив, я решила сравнить этот машинописный текст и тот опубликованный рукописный, который у меня был.
Ольга Орлова: Который опубликован дочерью на родине?
Елена Гороховская: Да. Я начала читать с большого введения, я поняла, что это другое. Потом я сравнила другой текст. Я выявила - очень много есть нового. А введение, которое он говорил, он вообще написал эту книгу "Ведение в этологию" как книгу, как ни странно, об этологии как основе для понимания человека. В основном это гуманитарное введение. Вся его особенно гуманитарная часть была совсем другая версия, в значительной степени другая именно в нашем машинописном варианте, который до меня никто не замечал. Никому в голову не пришло сравнить это дело.
Ольга Орлова: Что же это значит, что он советскому цензору отправил другой вариант, а на родину повез свой?
Елена Гороховская: Он не только советскому цензору. Как мне объяснили люди знающие, что в таких случаях делали три копии. Одну отправили цензору, два остались в архиве. И на одном из этих экземпляров он прикрепил письмо, чтобы отправили какому-то нашему академику.
Александр Марков: А известно, какому?
Елена Гороховская: Неизвестно. Вот это я и пытаюсь выяснить. Там есть просто: "Герр академик, я вам писал из Армении письмо. Я уверен, что именно благодаря вашему содействию я оказался в Красногорске, мне дали возможность перепечатать рукопись, спасибо большое". А имени нет. Скорее всего это был Леон Орбели. Может быть, появится возможность это доказать.
Ольга Орлова: Интересно понять, к кому в это время мог обращаться пленный ученый австриец?
Елена Гороховская: Дело в том, что врач лагеря под Ереваном вообще был на особом положении, он везде выполнял обязанности врача. У нас в начале он попал вскоре в лагерь под Кировом, он просто вел отделение на 600 коек почти год. Это был лагерь для военнопленных. Потому что выяснилось, что там был некий синдром, который наши не знали, а он знал, как лечить. Там нужно было давать определенные простые вещи, потому что буквально спасали жизнь. Это заболевание, которое вызывалось совместным действием стресса, холода, голода и стресса военного. Люди умирали от этого, они не хотели есть. А нужно было всего-навсего большие дозы витамина С и постоянное дробное питание. Это было еще известно с Первой мировой войны. Он просто спасал людей. Как ни странно, наши почему-то про это не знали и ему дали такую возможность. Ему давали возможность свободно ходить. Главный врач лагеря под Ереваном для него, был идолом, он очень почитал его отца. Поэтому у него было сразу особое отношение к Лоренцу, он сразу к нему проникся и старался делать все, что мог. Я не говорю, что он вообще был человеком легендарным, потому что он ел насекомых. Совсем не потому, что он умирал с голоду, потому что считал, что это полезно. Это производило даже на охранников жуткое совершенно впечатление. У него было много всяких.
Если сказать про эту историю, я считаю, что он не был расистом. Вот эта его одержимость евгеникой, целый ряд особенностей, связанные с политикой национал-социализма. Я верю, что он долго действительно не знал о лагерях. Я думаю, что он когда попал в Польшу, не мог об этом не знать. Там был эпизод в биографии, который после смерти выявили. Он участвовал в тестировании потомков от смешенных браков поляков и немцев на предмет того, оставлять их там или отправлять куда-нибудь подальше. Его привлекли как военнослужащего, как бывшего члена отдела военной психологии. Немецкий историк откапала книгу, которая была издана во время войны уже после смерти Лоренца, кажется, Гиппиус, где он в качестве ассистента называет Лоренца. Вот это самое пятно, но опять же, как он мог от этого отказаться. То, что он не считал, что есть расы более неполноценные, менее неполноценные с точки зрения этнической и практически никаких следов антисемитизма, во всяком случае, то, что откопали, даже антисемитизмом назвать нельзя. Никаких таких вещей в нем нет. И кроме того ему навешивают и то, что он в СС был и чего только ни было. После 73 года была мощная атака, ее более-менее как-то отбили. Потому что вообще Лоренц - это тот самый куплет, который из песни не выкинешь, без Лоренца не было бы этологии. И многие даже стали после смерти нападать на этологию, именно исходя из этого.
Два слова про то, что было в нашей стране. В нашей стране вообще все изучение естественного поведение животных, вообще все изучение поведения, которое не вкладывалось в вульгаризированную версию учения Павлова, знаменитая павловизация нашей биологии, даже сам Павлов бы в гробу перевернулся, было объявлено, что все это несерьезно вплоть до преследований, люди теряли работу те, которые пытались самостоятельно изучать.
Александр Марков: То есть все только условный рефлекс.
Елена Гороховская: А Лоренц успел покритиковать Павлова, с уважением и все такое прочее. Но его теория шла в разрез. То, что он не имел отношения к национал-социализму, не все знали. И особенно этология у нас в вину не вменялась. А то, что это не павловское учение, а следовательно буржуазное идеалистическое, вот это было так довольно долго. Фактически очень медленно, к концу 60 годов, с середины 60 годов некоторым давали возможность. В основном еще в 70 годы можно было услышать, что этология – это буржуазная идеалистическая наука. А уж этология человека, ее громили вплоть до 90 года.
Ольга Орлова: И когда же этология в современном виде в России стала развиваться?
Елена Гороховская: Строго говоря, с середины 60 годов у нас появился ряд зоологов, в частности, физиологов, знаменитый наш специалист по поведению Леонид Викторович Крушинский, я его упомянула, он находился в переписке с Лоренцем. Он знал про это и раньше и пытался даже в 40 годах что-то про это писать. Но всерьез началось пропагандирование в 60 годы, потихоньку занялись. И у нас в 70 годы были выдающиеся, я считаю, среди зоологов этологи, хотя немного. Сейчас уже вообще это очень мощное движение. Но полностью возможности контакта с зарубежными специалистами, конечно, вторая половина 70 - это уже началось серьезно, в 80 годы вообще бурное развитие. Но было некое запоздание, до сих пор многие не знают толком, что такое этология.
