Ирина Лагунина: В основу этого рассказа легла работа исследователя русско-итальянских культурных связей Владимира Кейдана "Выбор Федора Бутенко: судьба интеллектуала-невозвращенца в эпоху тоталитаризма". Действо разворачивается за 20 месяцев до начала Второй мировой 17 февраля 1938 года, когда на вокзал в Риме прибыл поезд из Милана. Одним из пассажиров поезда был Федор Хрисанфович Бутенко, 33-летний временный поверенный в делах Посольства СССР в столице Румынии. Он получил это назначение 4 февраля, как только был отозван в Москву его предшественник, полпред Островский. Рассказывает Владимир Тольц.
Владимир Тольц: У Михаила Семеновича Островского, кажется, не было иллюзий, зачем его отзывают. За предшествующий год были отозваны и сгинули в Москве советские полпреды из Германии, Турции, Австрии, Испании, Дании и еще семи стран. Летом 1937-го в Москве арестовали бывшего первого заместителя наркома иностранных дел Крестинского и зав. отделом НКИДа Штерна. Во Внешторге тоже арестовали наркома Розенгольца и почти всех его замов, а большинство торгпредов отозвали в Москву. Понимая, чем это пахнет, Островский даже связался с польской разведкой и сообщил, что "хочет остаться за пределами России".
Но не сложилось. Он уехал в Москву и, как полагают историки, вскоре был казнен. А через 2 дня после отъезда Островского исчез и его преемник Бутенко.
Из автобиографии Бутенко, написанной им для Министерства иностранных дел Италии:
"Очень может быть, что я был сам заподозрен в шпионаже. Один раз я написал в своем кабинете телеграмму Литвинову в двух экземплярах: первый, "черновой" вариант, который я, по существующему правилу, уничтожил и исправленный "беловой", который я сдал "на 3-й этаж" для зашифровки. Я, малоопытный еще дипломат, совершенно забыл о том, чему меня учили в Москве: писать телеграммы подлежащие зашифровке исключительно "на 3-ем этаже" и там же уничтожать оригинал после зашифровки телеграммы специальным сотрудником.
Когда я принес готовую телеграмму "снизу", из своего кабинета, сотрудник шифра посмотрел на меня несколько удивленными глазами. Ясно, что он тотчас донес об этом Лапину, а тот в свою очередь в Москву. Вероятно, предполагалось, что я одну копию телеграммы оставил у себя, чтобы передать ее какому-либо иностранному государству и таким образом дать в его руки "ключ" к советскому шифру.
На самом деле этого не было. Я инстинктивно почувствовал необходимость немедленно покинуть полпредство, ибо промедление не только в днях, но и в каждом часе становилось для меня роковым. Куда мог броситься я в поисках помощи, когда 6-го февраля в 7 часов вечера навсегда покинул полпредство? Подъехав в своем автомобиле к квартире, я подождал в подъезде три минуты, пока шофер уведет машину. Как только она скрылась за углом, выехав на chaussè de Kiseleff - я выскочил из подъезда и побежал. В свою квартиру я боялся подниматься. Я прибежал на площадь к Arc de Triomphe, взял первое попавшееся такси и сказал: "вперед", то есть в центр города. Я был настолько неподготовлен, что не знал еще сам, куда я еду и к кому обращусь. В посольства Англии, Франции, Чехословакии? Но я понимал, что это было бы то же самое, что "добровольно" вернуться в Москву. Назревавшие в Европе события подсказывали мне, что эти страны наиболее вероятные союзники большевизма в войне. (…) Я приказал шоферу ехать к итальянскому посольству. "Рим - родина мирового фашизма - рассуждал я. Если я не спасусь и не найду себе применения там – я погибну"…"
Владимир Тольц: Между прочим, то, что он оставил в СССР на погибель жену и восьмилетнюю дочь Лию, большевистский дипломат Бутенко в этот драматический момент и не вспомнил.
Через четыре дня, проведенные им в Бухаресте под охраной и покровительством тайной полиции – Сигуранцы, он был секретно переправлен в Италию. За эти 4 дня коммунист-интернационалист Федор Бутенко превратился в ярого антикоммуниста.
"Со дня, когда я покинул здание большевистского полпредства в Бухаресте, у меня с коммунизмом сохранились лишь единственные отношения: ненависть и вражда".
Владимир Тольц: Все эти 4 дня он непрерывно строчил в Сигуранце свои разоблачения реальных и мнимых советских шпионов в Румынии. По одному из этих доносов был арестован известный бухарестский ресторанный певец Петр Лещенко. Правда, Сигуранца вскоре его выпустила. Но уже после войны советское МГБ продолжило это "начинание": в 1951-м Лещенко вновь был арестован, видимо, осужден и через 3 года погиб где-то на строительстве Дунайского канала. И все эти годы, начиная с конца 20-х и до послевоенного уже времени и руководящие чекисты, принимавшие решение о его уничтожении, и руководящие цекисты на досуге и под водочку млели в своем узком кругу партийных небожителей от лещенковских "Марусечки" и "Чубчика кучерявого".
Звучит песня Петра Лещенко "Чубчик кучерявый"
Владимир Тольц: Уже в Италии, в записке адресованной в тамошнее Министерство внутренних дел, Бутенко хвастливо подвел итог своей четырехдневной бухарестской эпистолярной активности:
"Не только ради того, чтобы уплатить за четыре дня протекции, но в силу своего собственного сознания и по доброй воле я произвел в Бухаресте полный разгром советского шпионажа и всех интриг большевистской дипломатии. Я считал и считаю, что я должен не только спасаться от большевизма, но и бороться против него. Я сообщил румынскому правительству фамилии всех лиц, которые находились на службе у агентов ГПУ из советского полпредства, я сообщил все, что знал о тех, которые получали деньги от полпредства за всевозможные услуги шпионского и полушпионского характера; я рассказал о существующих связях между некоторыми тюрьмами, где имеются коммунисты, и Москвой; я подробно изложил содержание всех досье советского полпредства в Бухаресте и всех дипломатических материалов, имеющихся в Москве. Я осветил с исчерпывающей обстоятельностью и полностью разоблачил все замыслы большевизма в отношении Румынии. Я сделал все это честно, и безо всякого сомнения рассказанное мною представило огромную политическую ценность.
Не как некоторые другие беглецы от большевизма, я разоблачил большевизм в Румынии по собственной воле. Я ушел от большевизма не для того, чтобы действовать втайне и приобретать капитал, но для того, чтобы вести с большевиками открытую борьбу.
Мне 33 года, я интеллигент, и никогда не позволю себе торговать ни идеями, ни секретами".
Владимир Тольц: Интеллигент советского розлива Федор Хрисанфович Бутенко родился в 1905 году в селе Андреевка Днепропетровской области в семье сельского фельдшера. Согласно советскому "Листку по учету кадров" НКИД Федор пацаном, в 1921-23 годах, успел поработать помощником уполномоченного Секретной оперативной части Донецкого губернского отдела ГПУ и участвовал в насильственном изъятии хлеба у крестьян и в репрессиях против тех, кто оказывал сопротивление.
Поступая в 1935-м на курсы Наркомата иностранных дел, сообщил в своей автобиографии, что еще в 13-14-летнем возрасте воевал в Красной Армии с отрядами Махно и был ранен. А итальянским спецслужбам в 1938-м Бутенко «впаривал», что во время Гражданской войны в возрасте 14-15 лет воевал добровольцем в Белой армии Врангеля в Крыму в качестве пулеметчика, "сына полка".
Факт, что он окончил рабфак Днепропетровского пединститута и аспирантуру в Ленинградском НИИ сравнительного изучения языков и литератур, после стал научным сотрудником и ученым секретарпм того же института. В 25 лет он вступает в ВКП(б). Тогда же защищает кандидатскую диссертацию о реализме Салтыкова-Щедрина и назначается ответственным редактором его полного собрания сочинений. Попутно он отличается и в современном зубодробительном литературоведении. Приведем одну лишь цитату из его статьи "Против троцкистской контрабанды в литературоведении":
"Троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии. Вот почему либерализм в отношении троцкизма, хотя бы разбитого и замаскированного, есть головотяпство, граничащее с преступлением, изменой рабочему классу. Вот почему попытки некоторых "литераторов и историков протащить контрабандой в нашу литературу замаскированный троцкистский хлам должны встречать со сторон большевиков решительный отпор"…"
Владимир Тольц: Исследователь судьбы Федора Бутенко Владимир Кейдан сообщает, что эти обвинения привели к арестам по обвинению в троцкизме и гибели в застенках ОГПУ профессора-литературоведа Георгия Горбачева и литературного критика Михаила Майзеля. Зато "органы" Бутенко всецело доверяют: в 1937-м, по окончании курсов при Наркомате иностранных дел, его посылают на работу в качестве гида-переводчика в советский павильон на Всемирной выставке в Париже, ставший в это одной из важнейших точек встречи советской зарубежной агентуры и московских резидентов. Однако, как пишет в своей работе Владимир Кейдан, "в очередном раунде этой идеологической "борьбы без правил" сам Бутенко получает удар ниже пояса от соперника, обвинившего его в "идейно-классовой безграмотности".
"…Бутенко клевещет на Ленина, не понимает ленинизма, линии партии, безграмотность пытается помножить на левый загиб".
Владимир Тольц: Пришлось публично каяться. Ну, и "органы", вероятно, помогли – ведь уже готовилась его отправка за границу.
И вот, наконец, пролетарско-крестьянский литературный критик и новый советский интеллигент оказывается в Италии. Владимир Кейдан описывает его активность в Риме так:
"По прибытию в Италию он сразу же включается в антикоммунистическую и антисемитскую пропагандистскую кампанию: дает интервью, выступает по радио, пишет множество статей для итальянской и немецкой прессы. Он разоблачает сталинский курс на уничтожение партийной оппозиции и любого инакомыслия, офицерского состава Красной армии, геноцид крестьянства под видом коллективизации, положения рабочих и стремление Сталина через Коминтерн установить коммунистические тоталитарные режимы по всему миру. Вскоре в Германии, а затем в Италии выходит его брошюра "Разоблачение Москвы" (1938 год), обобщающая его предшествующую публицистику. Здесь, в частности, впервые описан голодомор 1931-33 годов на Украине и Кубани как акт мести большевистской власти русским и украинским крестьянам за сопротивление коллективизации. Эти выступления вызвали личное одобрение министра иностранных дел Чиано и привели к охлаждению в отношениях между Италией и СССР".
Владимир Тольц: Вообще-то, зять Муссолини граф Галеаццо Чиано, которого в 1944-м по настоянию Гитлера приговорили к смерти, относился к Бутенко весьма брезгливо. Но считал, что Бутенко политически полезен. После встречи с ним, 17 февраля 1938 года Чиано записал в своем дневнике:
"Я воспользуюсь этим индивидуумом, хотя и презираю его. Он подлый предатель и трус, который бросил на растерзание Сталину родную кровь, свою дочь".
Владимир Тольц: Приученный чутко реагировать на политическую актуальность, Бутенко тем временем находит новый для себя тематический разворот. Владимир Кейдан пишет:
"В начале 1938 г., в ходе подготовки к визиту Гитлера в Рим и еще сильнее после него, в итальянской прессе разворачивается антисемитская пропаганда. Бутенко тотчас же пролеткрестьянски решительно оседлал эту тему, выдав стандартный блок юдофобской пропаганды, не снятый с вооружения и поныне".
Владимир Тольц: Из статьи Федора Бутенко "Жидовское раздолье в советском аду":
"На место прежней русской буржуазии пришла новая буржуазия, почти на 100% состоящая из евреев. Все евреи в СССР пользуются специальной протекцией еврея Лазаря Кагановича, наиболее близкого советника Сталина. Все большие заводы и стройки, вся монополизированная продукция, вся военная индустрия, все железные дороги, вся крупная и мелкая торговля находится, в конечном счете, в руках евреев, русский пролетариат является "господином экономики" только в абстрактной, отвлеченной теории. Еврейские женщины и семьи владеют роскошными автомобилями и домами, они проводят лето в домах отдыха и курортных местах Крыма и Кавказа, они носят дорогой каракуль и другую роскошную одежду, драгоценности и другие предметы роскоши из Парижа"".
Владимир Тольц: По мнению Бутенко, русский народ сможет победить их, лишь выступив единым фронтом с германским национал-социализмом и итальянским фашизмом. Бутенко советует итальянским и германским политикам в борьбе против экспансии большевизма делать ставку на растущий вал антисемитизма в советском обществе. Вскоре последовало принятие в Италии расовых законов, положивших начало преследований и изгнания евреев из научной, политической и общественной жизни. Бутенко назвал это "торжеством расовой справедливости".
Читая исследование Владимира Кейдана, я все время пытаюсь представить себе и понять, что же творилось в душе этого "пролетарского интеллектуала"-перевертыша, что же он за человек, внезапно бежавший, бросивший жену и дочь, которых он потом при помощи итальянцев пытался на оккупированной советской территории разыскать, почему он бежал, наконец, - с перепугу или по убеждению?
Владимир Кейдан отвечает мне по телефону…
Владимир Кейдан: Вы знаете, кажется, что подходящее объяснение дал Оруэлл: когда жизнь сводится к выживанию, то человек готов на все. Он всю жизнь что-то скрывал, что – мы до сих пор понять окончательно не можем. Ведь он же говорил большевикам, что он служил с большевиками, а когда он перебежал в Италию, он написал в автобиографии, что он служил Врангелю в возрасте 15 лет, что, конечно, маловероятно, но он так написал, и я даже сослался на это.
Это человек, который постоянно жил в страхе разоблачения, и поэтому для него на первом месте не было проблемы материального обеспечения семьи. Он действительно хотел выжить и спасти свою семью, но у него получилось только первое – выжил только он.
Он, конечно, осуществил свой побег в состоянии аффекта. Так кажется по всем его описаниям. Потому что все-таки не подтверждается его предположение, что он должен быть немедленно арестован и выслан обратно в Москву. По крайней мере, у него еще было время для ожидания семьи. Скорее всего, он бы не дождался ее, но подождать все-таки имело смысл, наверное. То, что я сейчас говорю, это некоторая фантазия. Нужно отталкиваться от документов, а не от моих предположений, естественно, но в документах из архива ФСБ все-таки никак не сказано, что он подлежал немедленной транспортировке в Москву. Но, с другой стороны, через год в архивах итальянских спецслужб находятся документы, где прямо говорится, что на него готовится покушение. И от этого покушения его спасла контрразведка итальянская, которая перевела его в глухую деревню.
Владимир Тольц: След коммунистического и антикоммунистического публициста Федора Бутенко теряется где-то весной 1943 года в Венеции, откуда он отправляет письмо в итальянскую политическую полицию с просьбой послать его на восточный фронт рядовым солдатом, чтобы сражаться за идеалы фашизма с большевиками. К этому времени ему уже через итальянских военнослужащих удается связаться с живущим на Украине тестем, из письма которого он узнает, что брошенная им жена Вера и ее брат Михаил накануне войны были арестованы в Днепропетровске, а 10-летняя дочь с бабушкой отправились в Ленинград, где, вероятно, погибли от голода во время блокады.
Остается добавить, что ныне в России Федор Бутенко реабилитирован.
Владимир Тольц: У Михаила Семеновича Островского, кажется, не было иллюзий, зачем его отзывают. За предшествующий год были отозваны и сгинули в Москве советские полпреды из Германии, Турции, Австрии, Испании, Дании и еще семи стран. Летом 1937-го в Москве арестовали бывшего первого заместителя наркома иностранных дел Крестинского и зав. отделом НКИДа Штерна. Во Внешторге тоже арестовали наркома Розенгольца и почти всех его замов, а большинство торгпредов отозвали в Москву. Понимая, чем это пахнет, Островский даже связался с польской разведкой и сообщил, что "хочет остаться за пределами России".
Но не сложилось. Он уехал в Москву и, как полагают историки, вскоре был казнен. А через 2 дня после отъезда Островского исчез и его преемник Бутенко.
Из автобиографии Бутенко, написанной им для Министерства иностранных дел Италии:
"Очень может быть, что я был сам заподозрен в шпионаже. Один раз я написал в своем кабинете телеграмму Литвинову в двух экземплярах: первый, "черновой" вариант, который я, по существующему правилу, уничтожил и исправленный "беловой", который я сдал "на 3-й этаж" для зашифровки. Я, малоопытный еще дипломат, совершенно забыл о том, чему меня учили в Москве: писать телеграммы подлежащие зашифровке исключительно "на 3-ем этаже" и там же уничтожать оригинал после зашифровки телеграммы специальным сотрудником.
Когда я принес готовую телеграмму "снизу", из своего кабинета, сотрудник шифра посмотрел на меня несколько удивленными глазами. Ясно, что он тотчас донес об этом Лапину, а тот в свою очередь в Москву. Вероятно, предполагалось, что я одну копию телеграммы оставил у себя, чтобы передать ее какому-либо иностранному государству и таким образом дать в его руки "ключ" к советскому шифру.
На самом деле этого не было. Я инстинктивно почувствовал необходимость немедленно покинуть полпредство, ибо промедление не только в днях, но и в каждом часе становилось для меня роковым. Куда мог броситься я в поисках помощи, когда 6-го февраля в 7 часов вечера навсегда покинул полпредство? Подъехав в своем автомобиле к квартире, я подождал в подъезде три минуты, пока шофер уведет машину. Как только она скрылась за углом, выехав на chaussè de Kiseleff - я выскочил из подъезда и побежал. В свою квартиру я боялся подниматься. Я прибежал на площадь к Arc de Triomphe, взял первое попавшееся такси и сказал: "вперед", то есть в центр города. Я был настолько неподготовлен, что не знал еще сам, куда я еду и к кому обращусь. В посольства Англии, Франции, Чехословакии? Но я понимал, что это было бы то же самое, что "добровольно" вернуться в Москву. Назревавшие в Европе события подсказывали мне, что эти страны наиболее вероятные союзники большевизма в войне. (…) Я приказал шоферу ехать к итальянскому посольству. "Рим - родина мирового фашизма - рассуждал я. Если я не спасусь и не найду себе применения там – я погибну"…"
Владимир Тольц: Между прочим, то, что он оставил в СССР на погибель жену и восьмилетнюю дочь Лию, большевистский дипломат Бутенко в этот драматический момент и не вспомнил.
Через четыре дня, проведенные им в Бухаресте под охраной и покровительством тайной полиции – Сигуранцы, он был секретно переправлен в Италию. За эти 4 дня коммунист-интернационалист Федор Бутенко превратился в ярого антикоммуниста.
"Со дня, когда я покинул здание большевистского полпредства в Бухаресте, у меня с коммунизмом сохранились лишь единственные отношения: ненависть и вражда".
Владимир Тольц: Все эти 4 дня он непрерывно строчил в Сигуранце свои разоблачения реальных и мнимых советских шпионов в Румынии. По одному из этих доносов был арестован известный бухарестский ресторанный певец Петр Лещенко. Правда, Сигуранца вскоре его выпустила. Но уже после войны советское МГБ продолжило это "начинание": в 1951-м Лещенко вновь был арестован, видимо, осужден и через 3 года погиб где-то на строительстве Дунайского канала. И все эти годы, начиная с конца 20-х и до послевоенного уже времени и руководящие чекисты, принимавшие решение о его уничтожении, и руководящие цекисты на досуге и под водочку млели в своем узком кругу партийных небожителей от лещенковских "Марусечки" и "Чубчика кучерявого".
Звучит песня Петра Лещенко "Чубчик кучерявый"
Владимир Тольц: Уже в Италии, в записке адресованной в тамошнее Министерство внутренних дел, Бутенко хвастливо подвел итог своей четырехдневной бухарестской эпистолярной активности:
"Не только ради того, чтобы уплатить за четыре дня протекции, но в силу своего собственного сознания и по доброй воле я произвел в Бухаресте полный разгром советского шпионажа и всех интриг большевистской дипломатии. Я считал и считаю, что я должен не только спасаться от большевизма, но и бороться против него. Я сообщил румынскому правительству фамилии всех лиц, которые находились на службе у агентов ГПУ из советского полпредства, я сообщил все, что знал о тех, которые получали деньги от полпредства за всевозможные услуги шпионского и полушпионского характера; я рассказал о существующих связях между некоторыми тюрьмами, где имеются коммунисты, и Москвой; я подробно изложил содержание всех досье советского полпредства в Бухаресте и всех дипломатических материалов, имеющихся в Москве. Я осветил с исчерпывающей обстоятельностью и полностью разоблачил все замыслы большевизма в отношении Румынии. Я сделал все это честно, и безо всякого сомнения рассказанное мною представило огромную политическую ценность.
Не как некоторые другие беглецы от большевизма, я разоблачил большевизм в Румынии по собственной воле. Я ушел от большевизма не для того, чтобы действовать втайне и приобретать капитал, но для того, чтобы вести с большевиками открытую борьбу.
Мне 33 года, я интеллигент, и никогда не позволю себе торговать ни идеями, ни секретами".
Владимир Тольц: Интеллигент советского розлива Федор Хрисанфович Бутенко родился в 1905 году в селе Андреевка Днепропетровской области в семье сельского фельдшера. Согласно советскому "Листку по учету кадров" НКИД Федор пацаном, в 1921-23 годах, успел поработать помощником уполномоченного Секретной оперативной части Донецкого губернского отдела ГПУ и участвовал в насильственном изъятии хлеба у крестьян и в репрессиях против тех, кто оказывал сопротивление.
Поступая в 1935-м на курсы Наркомата иностранных дел, сообщил в своей автобиографии, что еще в 13-14-летнем возрасте воевал в Красной Армии с отрядами Махно и был ранен. А итальянским спецслужбам в 1938-м Бутенко «впаривал», что во время Гражданской войны в возрасте 14-15 лет воевал добровольцем в Белой армии Врангеля в Крыму в качестве пулеметчика, "сына полка".
Факт, что он окончил рабфак Днепропетровского пединститута и аспирантуру в Ленинградском НИИ сравнительного изучения языков и литератур, после стал научным сотрудником и ученым секретарпм того же института. В 25 лет он вступает в ВКП(б). Тогда же защищает кандидатскую диссертацию о реализме Салтыкова-Щедрина и назначается ответственным редактором его полного собрания сочинений. Попутно он отличается и в современном зубодробительном литературоведении. Приведем одну лишь цитату из его статьи "Против троцкистской контрабанды в литературоведении":
"Троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии. Вот почему либерализм в отношении троцкизма, хотя бы разбитого и замаскированного, есть головотяпство, граничащее с преступлением, изменой рабочему классу. Вот почему попытки некоторых "литераторов и историков протащить контрабандой в нашу литературу замаскированный троцкистский хлам должны встречать со сторон большевиков решительный отпор"…"
Владимир Тольц: Исследователь судьбы Федора Бутенко Владимир Кейдан сообщает, что эти обвинения привели к арестам по обвинению в троцкизме и гибели в застенках ОГПУ профессора-литературоведа Георгия Горбачева и литературного критика Михаила Майзеля. Зато "органы" Бутенко всецело доверяют: в 1937-м, по окончании курсов при Наркомате иностранных дел, его посылают на работу в качестве гида-переводчика в советский павильон на Всемирной выставке в Париже, ставший в это одной из важнейших точек встречи советской зарубежной агентуры и московских резидентов. Однако, как пишет в своей работе Владимир Кейдан, "в очередном раунде этой идеологической "борьбы без правил" сам Бутенко получает удар ниже пояса от соперника, обвинившего его в "идейно-классовой безграмотности".
"…Бутенко клевещет на Ленина, не понимает ленинизма, линии партии, безграмотность пытается помножить на левый загиб".
Владимир Тольц: Пришлось публично каяться. Ну, и "органы", вероятно, помогли – ведь уже готовилась его отправка за границу.
И вот, наконец, пролетарско-крестьянский литературный критик и новый советский интеллигент оказывается в Италии. Владимир Кейдан описывает его активность в Риме так:
"По прибытию в Италию он сразу же включается в антикоммунистическую и антисемитскую пропагандистскую кампанию: дает интервью, выступает по радио, пишет множество статей для итальянской и немецкой прессы. Он разоблачает сталинский курс на уничтожение партийной оппозиции и любого инакомыслия, офицерского состава Красной армии, геноцид крестьянства под видом коллективизации, положения рабочих и стремление Сталина через Коминтерн установить коммунистические тоталитарные режимы по всему миру. Вскоре в Германии, а затем в Италии выходит его брошюра "Разоблачение Москвы" (1938 год), обобщающая его предшествующую публицистику. Здесь, в частности, впервые описан голодомор 1931-33 годов на Украине и Кубани как акт мести большевистской власти русским и украинским крестьянам за сопротивление коллективизации. Эти выступления вызвали личное одобрение министра иностранных дел Чиано и привели к охлаждению в отношениях между Италией и СССР".
Владимир Тольц: Вообще-то, зять Муссолини граф Галеаццо Чиано, которого в 1944-м по настоянию Гитлера приговорили к смерти, относился к Бутенко весьма брезгливо. Но считал, что Бутенко политически полезен. После встречи с ним, 17 февраля 1938 года Чиано записал в своем дневнике:
"Я воспользуюсь этим индивидуумом, хотя и презираю его. Он подлый предатель и трус, который бросил на растерзание Сталину родную кровь, свою дочь".
Владимир Тольц: Приученный чутко реагировать на политическую актуальность, Бутенко тем временем находит новый для себя тематический разворот. Владимир Кейдан пишет:
"В начале 1938 г., в ходе подготовки к визиту Гитлера в Рим и еще сильнее после него, в итальянской прессе разворачивается антисемитская пропаганда. Бутенко тотчас же пролеткрестьянски решительно оседлал эту тему, выдав стандартный блок юдофобской пропаганды, не снятый с вооружения и поныне".
Владимир Тольц: Из статьи Федора Бутенко "Жидовское раздолье в советском аду":
"На место прежней русской буржуазии пришла новая буржуазия, почти на 100% состоящая из евреев. Все евреи в СССР пользуются специальной протекцией еврея Лазаря Кагановича, наиболее близкого советника Сталина. Все большие заводы и стройки, вся монополизированная продукция, вся военная индустрия, все железные дороги, вся крупная и мелкая торговля находится, в конечном счете, в руках евреев, русский пролетариат является "господином экономики" только в абстрактной, отвлеченной теории. Еврейские женщины и семьи владеют роскошными автомобилями и домами, они проводят лето в домах отдыха и курортных местах Крыма и Кавказа, они носят дорогой каракуль и другую роскошную одежду, драгоценности и другие предметы роскоши из Парижа"".
Владимир Тольц: По мнению Бутенко, русский народ сможет победить их, лишь выступив единым фронтом с германским национал-социализмом и итальянским фашизмом. Бутенко советует итальянским и германским политикам в борьбе против экспансии большевизма делать ставку на растущий вал антисемитизма в советском обществе. Вскоре последовало принятие в Италии расовых законов, положивших начало преследований и изгнания евреев из научной, политической и общественной жизни. Бутенко назвал это "торжеством расовой справедливости".
Читая исследование Владимира Кейдана, я все время пытаюсь представить себе и понять, что же творилось в душе этого "пролетарского интеллектуала"-перевертыша, что же он за человек, внезапно бежавший, бросивший жену и дочь, которых он потом при помощи итальянцев пытался на оккупированной советской территории разыскать, почему он бежал, наконец, - с перепугу или по убеждению?
Владимир Кейдан отвечает мне по телефону…
Владимир Кейдан: Вы знаете, кажется, что подходящее объяснение дал Оруэлл: когда жизнь сводится к выживанию, то человек готов на все. Он всю жизнь что-то скрывал, что – мы до сих пор понять окончательно не можем. Ведь он же говорил большевикам, что он служил с большевиками, а когда он перебежал в Италию, он написал в автобиографии, что он служил Врангелю в возрасте 15 лет, что, конечно, маловероятно, но он так написал, и я даже сослался на это.
Это человек, который постоянно жил в страхе разоблачения, и поэтому для него на первом месте не было проблемы материального обеспечения семьи. Он действительно хотел выжить и спасти свою семью, но у него получилось только первое – выжил только он.
Он, конечно, осуществил свой побег в состоянии аффекта. Так кажется по всем его описаниям. Потому что все-таки не подтверждается его предположение, что он должен быть немедленно арестован и выслан обратно в Москву. По крайней мере, у него еще было время для ожидания семьи. Скорее всего, он бы не дождался ее, но подождать все-таки имело смысл, наверное. То, что я сейчас говорю, это некоторая фантазия. Нужно отталкиваться от документов, а не от моих предположений, естественно, но в документах из архива ФСБ все-таки никак не сказано, что он подлежал немедленной транспортировке в Москву. Но, с другой стороны, через год в архивах итальянских спецслужб находятся документы, где прямо говорится, что на него готовится покушение. И от этого покушения его спасла контрразведка итальянская, которая перевела его в глухую деревню.
Владимир Тольц: След коммунистического и антикоммунистического публициста Федора Бутенко теряется где-то весной 1943 года в Венеции, откуда он отправляет письмо в итальянскую политическую полицию с просьбой послать его на восточный фронт рядовым солдатом, чтобы сражаться за идеалы фашизма с большевиками. К этому времени ему уже через итальянских военнослужащих удается связаться с живущим на Украине тестем, из письма которого он узнает, что брошенная им жена Вера и ее брат Михаил накануне войны были арестованы в Днепропетровске, а 10-летняя дочь с бабушкой отправились в Ленинград, где, вероятно, погибли от голода во время блокады.
Остается добавить, что ныне в России Федор Бутенко реабилитирован.
