Владимир Тольц: В основу сегодняшней передачи я положил только что прочитанную мной работу исследователя русско-итальянских культурных связей Владимира Кейдана "Выбор Федора Бутенко: судьба интеллектуала-невозвращенца в эпоху тоталитаризма". Она открывается – на мой взгляд очень уместно и удачно – эпиграфом из стихов моего радиоколлеги Бориса Парамонова:
"Невозвращенство означает смерть.
На сей предмет ведут учет в аиде –
звезд каталог, где в самом полном виде
земля и твердь,
а также протоколы о войне..."
Владимир Тольц: Действо разворачивается за 20 месяцев до начала Второй мировой.
"17 февраля 1938 года в 10:34 на римский вокзал Термини прибыл скорый поезд из Милана. Из купе первого класса на платформу спустились три человека: высокий плотный моложавый мужчина в шляпе и темно-синем пальто и двое ростом пониже в черных плащах. На вокзальной площади их ждал автомобиль с правительственным номером, который отвез их на площадь Колонны, во дворец Киджи, к подъезду резиденции министра иностранных дел Италии. В кабинете на втором этаже гостя ждал зять Муссолини, граф Галеаццо Чиано, уже два года занимавший этот пост. После тщательной проверки документов было установлено, что долго добивавшийся аудиенции гость тоже был дипломатом, хотя его профессиональная карьера, начавшись в 1937 году в Париже, вскоре оборвалась по его собственному роковому решению.
Это был Федор Хрисанфович Бутенко, 33-летний временный поверенный в делах Посольства СССР в столице Румынии, ставший третьим из советских полпредов после Федора Раскольникова (в Болгарии) и Александра Бармина (в Греции), оставивших свой пост и выступивших с обличением сталинизма. Он получил это назначение 4 февраля, как только был отозван в Москву его предшественник, полпред Островский".
Владимир Тольц: У Михаила Семеновича Островского, кажется, не было иллюзий, зачем его отзывают. За предшествующий год были отозваны и сгинули в Москве советские полпреды из Германии, Турции, Австрии, Испании, Дании и еще семи стран. Летом 1937-го в Москве арестовали бывшего первого заместителя наркома иностранных дел Крестинского и зав. отделом НКИДа Штерна. Во Внешторге тоже арестовали наркома Розенгольца и почти всех его замов, а большинство торгпредов отозвали в Москву. Понимая, чем это пахнет, Островский даже связался с польской разведкой и сообщил, что "хочет остаться за пределами России".
Но не сложилось. Он уехал в Москву и, как полагают историки, вскоре был казнен. А через 2 дня после отъезда Островского исчез и его преемник Бутенко.
Из автобиографии Бутенко, написанной им для Министерства иностранных дел Италии:
"Очень может быть, что я был сам заподозрен в шпионаже. Один раз я написал в своем кабинете телеграмму Литвинову в двух экземплярах: первый, "черновой" вариант, который я, по существующему правилу, уничтожил и исправленный "беловой", который я сдал "на 3-й этаж" для зашифровки. Я, малоопытный еще дипломат, совершенно забыл о том, чему меня учили в Москве: писать телеграммы подлежащие зашифровке исключительно "на 3-ем этаже" и там же уничтожать оригинал после зашифровки телеграммы специальным сотрудником.
Когда я принес готовую телеграмму "снизу", из своего кабинета, сотрудник шифра посмотрел на меня несколько удивленными глазами. Ясно, что он тотчас донес об этом Лапину, а тот в свою очередь в Москву. Вероятно, предполагалось, что я одну копию телеграммы оставил у себя, чтобы передать ее какому-либо иностранному государству и таким образом дать в его руки "ключ" к советскому шифру.
На самом деле этого не было. Я инстинктивно почувствовал необходимость немедленно покинуть полпредство, ибо промедление не только в днях, но и в каждом часе становилось для меня роковым. Куда мог броситься я в поисках помощи, когда 6-го февраля в 7 часов вечера навсегда покинул полпредство? Подъехав в своем автомобиле к квартире, я подождал в подъезде три минуты, пока шофер уведет машину. Как только она скрылась за углом, выехав на chaussè de Kiseleff - я выскочил из подъезда и побежал. В свою квартиру я боялся подниматься. Я прибежал на площадь к Arc de Triomphe, взял первое попавшееся такси и сказал: "вперед", то есть в центр города. Я был настолько неподготовлен, что не знал еще сам, куда я еду и к кому обращусь. В посольства Англии, Франции, Чехословакии? Но я понимал, что это было бы то же самое, что "добровольно" вернуться в Москву. Назревавшие в Европе события подсказывали мне, что эти страны наиболее вероятные союзники большевизма в войне. (…) Я приказал шоферу ехать к итальянскому посольству. "Рим - родина мирового фашизма - рассуждал я. Если я не спасусь и не найду себе применения там – я погибну"…"
Владимир Тольц: Между прочим, то, что он оставил в СССР на погибель жену и восьмилетнюю дочь Лию, большевистский дипломат Бутенко в этот драматический момент и не вспомнил.
Через четыре дня, проведенные им в Бухаресте под охраной и покровительством тайной полиции – Сигуранцы, он был секретно переправлен в Италию. За эти 4 дня коммунист-интернационалист Федор Бутенко превратился в ярого антикоммуниста.
"Со дня, когда я покинул здание большевистского полпредства в Бухаресте, у меня с коммунизмом сохранились лишь единственные отношения: ненависть и вражда".
Владимир Тольц: Все эти 4 дня он непрерывно строчил в Сигуранце свои разоблачения реальных и мнимых советских шпионов в Румынии. По одному из этих доносов был арестован известный бухарестский ресторанный певец Петр Лещенко. Правда, Сигуранца вскоре его выпустила. Но уже после войны советское МГБ продолжило это "начинание": в 1951-м Лещенко вновь был арестован, видимо, осужден и через 3 года погиб где-то на строительстве Дунайского канала. И все эти годы, начиная с конца 20-х и до послевоенного уже времени и руководящие чекисты, принимавшие решение о его уничтожении, и руководящие цекисты на досуге и под водочку млели в своем узком кругу партийных небожителей от лещенковских "Марусечки" и "Чубчика кучерявого".
Звучит песня Петра Лещенко "Чубчик кучерявый"
Владимир Тольц: Уже в Италии, в записке адресованной в тамошнее Министерство внутренних дел, Бутенко хвастливо подвел итог своей четырехдневной бухарестской эпистолярной активности:
"Не только ради того, чтобы уплатить за четыре дня протекции, но в силу своего собственного сознания и по доброй воле я произвел в Бухаресте полный разгром советского шпионажа и всех интриг большевистской дипломатии. Я считал и считаю, что я должен не только спасаться от большевизма, но и бороться против него. Я сообщил румынскому правительству фамилии всех лиц, которые находились на службе у агентов ГПУ из советского полпредства, я сообщил все, что знал о тех, которые получали деньги от полпредства за всевозможные услуги шпионского и полушпионского характера; я рассказал о существующих связях между некоторыми тюрьмами, где имеются коммунисты, и Москвой; я подробно изложил содержание всех досье советского полпредства в Бухаресте и всех дипломатических материалов, имеющихся в Москве. Я осветил с исчерпывающей обстоятельностью и полностью разоблачил все замыслы большевизма в отношении Румынии. Я сделал все это честно, и безо всякого сомнения рассказанное мною представило огромную политическую ценность.
Не как некоторые другие беглецы от большевизма, я разоблачил большевизм в Румынии по собственной воле. Я ушел от большевизма не для того, чтобы действовать втайне и приобретать капитал, но для того, чтобы вести с большевиками открытую борьбу.
Мне 33 года, я интеллигент, и никогда не позволю себе торговать ни идеями, ни секретами".
Владимир Тольц: Интеллигент советского розлива Федор Хрисанфович Бутенко родился в 1905 году в селе Андреевка Днепропетровской области в семье сельского фельдшера. Согласно советскому "Листку по учету кадров" НКИД Федор пацаном, в 1921-23 годах, успел поработать помощником уполномоченного Секретной оперативной части Донецкого губернского отдела ГПУ и участвовал в насильственном изъятии хлеба у крестьян и в репрессиях против тех, кто оказывал сопротивление.
Поступая в 1935-м на курсы Наркомата иностранных дел, сообщил в своей автобиографии, что еще в 13-14-летнем возрасте воевал в Красной Армии с отрядами Махно и был ранен. А итальянским спецслужбам в 1938-м Бутенко «впаривал», что во время Гражданской войны в возрасте 14-15 лет воевал добровольцем в Белой армии Врангеля в Крыму в качестве пулеметчика, "сына полка".
Факт, что он окончил рабфак Днепропетровского пединститута и аспирантуру в Ленинградском НИИ сравнительного изучения языков и литератур, после стал научным сотрудником и ученым секретарпм того же института. В 25 лет он вступает в ВКП(б). Тогда же защищает кандидатскую диссертацию о реализме Салтыкова-Щедрина и назначается ответственным редактором его полного собрания сочинений. Попутно он отличается и в современном зубодробительном литературоведении. Приведем одну лишь цитату из его статьи "Против троцкистской контрабанды в литературоведении":
"Троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии. Вот почему либерализм в отношении троцкизма, хотя бы разбитого и замаскированного, есть головотяпство, граничащее с преступлением, изменой рабочему классу. Вот почему попытки некоторых "литераторов и историков протащить контрабандой в нашу литературу замаскированный троцкистский хлам должны встречать со сторон большевиков решительный отпор"…"
Владимир Тольц: Исследователь судьбы Федора Бутенко Владимир Кейдан сообщает, что эти обвинения привели к арестам по обвинению в троцкизме и гибели в застенках ОГПУ профессора-литературоведа Георгия Горбачева и литературного критика Михаила Майзеля. Зато "органы" Бутенко всецело доверяют: в 1937-м, по окончании курсов при Наркомате иностранных дел, его посылают на работу в качестве гида-переводчика в советский павильон на Всемирной выставке в Париже, ставший в это одной из важнейших точек встречи советской зарубежной агентуры и московских резидентов. Однако, как пишет в своей работе Владимир Кейдан, "в очередном раунде этой идеологической "борьбы без правил" сам Бутенко получает удар ниже пояса от соперника, обвинившего его в "идейно-классовой безграмотности".
"…Бутенко клевещет на Ленина, не понимает ленинизма, линии партии, безграмотность пытается помножить на левый загиб".
Владимир Тольц: Пришлось публично каяться. Ну, и "органы", вероятно, помогли – ведь уже готовилась его отправка за границу.
И вот, наконец, пролетарско-крестьянский литературный критик и новый советский интеллигент оказывается в Италии. Владимир Кейдан описывает его активность в Риме так:
"По прибытию в Италию он сразу же включается в антикоммунистическую и антисемитскую пропагандистскую кампанию: дает интервью, выступает по радио, пишет множество статей для итальянской и немецкой прессы. Он разоблачает сталинский курс на уничтожение партийной оппозиции и любого инакомыслия, офицерского состава Красной армии, геноцид крестьянства под видом коллективизации, положения рабочих и стремление Сталина через Коминтерн установить коммунистические тоталитарные режимы по всему миру. Вскоре в Германии, а затем в Италии выходит его брошюра "Разоблачение Москвы" (1938 год), обобщающая его предшествующую публицистику. Здесь, в частности, впервые описан голодомор 1931-33 годов на Украине и Кубани как акт мести большевистской власти русским и украинским крестьянам за сопротивление коллективизации. Эти выступления вызвали личное одобрение министра иностранных дел Чиано и привели к охлаждению в отношениях между Италией и СССР".
Владимир Тольц: Вообще-то, зять Муссолини граф Галеаццо Чиано, которого в 1944-м по настоянию Гитлера приговорили к смерти, относился к Бутенко весьма брезгливо. Но считал, что Бутенко политически полезен. После встречи с ним, 17 февраля 1938 года Чиано записал в своем дневнике:
"Я воспользуюсь этим индивидуумом, хотя и презираю его. Он подлый предатель и трус, который бросил на растерзание Сталину родную кровь, свою дочь".
Владимир Тольц: Приученный чутко реагировать на политическую актуальность, Бутенко тем временем находит новый для себя тематический разворот. Владимир Кейдан пишет:
"В начале 1938 г., в ходе подготовки к визиту Гитлера в Рим и еще сильнее после него, в итальянской прессе разворачивается антисемитская пропаганда. Бутенко тотчас же пролеткрестьянски решительно оседлал эту тему, выдав стандартный блок юдофобской пропаганды, не снятый с вооружения и поныне".
Владимир Тольц: Из статьи Федора Бутенко "Жидовское раздолье в советском аду":
"На место прежней русской буржуазии пришла новая буржуазия, почти на 100% состоящая из евреев. Все евреи в СССР пользуются специальной протекцией еврея Лазаря Кагановича, наиболее близкого советника Сталина. Все большие заводы и стройки, вся монополизированная продукция, вся военная индустрия, все железные дороги, вся крупная и мелкая торговля находится, в конечном счете, в руках евреев, русский пролетариат является "господином экономики" только в абстрактной, отвлеченной теории. Еврейские женщины и семьи владеют роскошными автомобилями и домами, они проводят лето в домах отдыха и курортных местах Крыма и Кавказа, они носят дорогой каракуль и другую роскошную одежду, драгоценности и другие предметы роскоши из Парижа"".
Владимир Тольц: По мнению Бутенко, русский народ сможет победить их, лишь выступив единым фронтом с германским национал-социализмом и итальянским фашизмом. Бутенко советует итальянским и германским политикам в борьбе против экспансии большевизма делать ставку на растущий вал антисемитизма в советском обществе. Вскоре последовало принятие в Италии расовых законов, положивших начало преследований и изгнания евреев из научной, политической и общественной жизни. Бутенко назвал это "торжеством расовой справедливости".
Читая исследование Владимира Кейдана, я все время пытаюсь представить себе и понять, что же творилось в душе этого "пролетарского интеллектуала"-перевертыша, что же он за человек, внезапно бежавший, бросивший жену и дочь, которых он потом при помощи итальянцев пытался на оккупированной советской территории разыскать, почему он бежал, наконец, - с перепугу или по убеждению?
Владимир Кейдан отвечает мне по телефону…
Владимир Кейдан: Вы знаете, кажется, что подходящее объяснение дал Оруэлл: когда жизнь сводится к выживанию, то человек готов на все. Он всю жизнь что-то скрывал, что – мы до сих пор понять окончательно не можем. Ведь он же говорил большевикам, что он служил с большевиками, а когда он перебежал в Италию, он написал в автобиографии, что он служил Врангелю в возрасте 15 лет, что, конечно, маловероятно, но он так написал, и я даже сослался на это.
Это человек, который постоянно жил в страхе разоблачения, и поэтому для него на первом месте не было проблемы материального обеспечения семьи. Он действительно хотел выжить и спасти свою семью, но у него получилось только первое – выжил только он.
Он, конечно, осуществил свой побег в состоянии аффекта. Так кажется по всем его описаниям. Потому что все-таки не подтверждается его предположение, что он должен быть немедленно арестован и выслан обратно в Москву. По крайней мере, у него еще было время для ожидания семьи. Скорее всего, он бы не дождался ее, но подождать все-таки имело смысл, наверное. То, что я сейчас говорю, это некоторая фантазия. Нужно отталкиваться от документов, а не от моих предположений, естественно, но в документах из архива ФСБ все-таки никак не сказано, что он подлежал немедленной транспортировке в Москву. Но, с другой стороны, через год в архивах итальянских спецслужб находятся документы, где прямо говорится, что на него готовится покушение. И от этого покушения его спасла контрразведка итальянская, которая перевела его в глухую деревню.
Владимир Тольц: Владимир, вы изучали судьбы и других русских, в частности перебежчиков в Италии. Насколько Бутенко на их фоне типичен или, напротив, одиозен?
Владимир Кейдан: Да, именно на Италии я сосредоточился, и поэтому можно привести двух персонажей, полных современников Бутенко, которые последовали тем же самым путем. В 1940 году, то есть на два года позже Бутенко, полный его коллега, а именно – временный поверенный в делах советского посольства в Риме Лев (или Леон) Гельфанд, между прочим, сын известного Парвуса, оставил посольство, оставил свой пост неожиданно и эмигрировал, бежал, можно сказать, в Соединенные Штаты. Причем активно ему помогал в этом Галеаццо Чиано, то есть эта практика уже повторилась.
Второй эпизод, который тоже в себе содержит такую знаменательную черту, - это невозвращенство, вернее, переход окончательный на итальянскую сторону двойного агента, который был российским дипломатом в дореволюционный период, был консулом в Генуе, потом консулом в Баре, и затем был приглашен для сотрудничества уже в советских полпредствах, - это Николай Алексеев, который отличился вот чем. Будучи двойным агентом, он работал и на ОГПУ, и одновременно на итальянскую разведку. Так вот, уходя из царского консульства в 1920-21 году, он прихватил с собой несколько десятков паспортов, чистых паспортов, но с печатью и со своей подписью, которыми потом распорядился очень хитро. Он выдавал их по заданию ОГПУ завербованным агентам, которые, таким образом, получали статус патриотов, которые никогда не возьмут иностранного паспорта, будут вечно поданными Его императорского величества. И вот таким людям охотно верили другие политэмигранты, беженцы, и они активно внедрялись в эту среду. Поэтому некоторое стереотипное такое, часто употребляемое выражение в похвалу эмигранту, что он никогда не брал, его уговаривали, а он не брал иностранного гражданства, а хранил всю жизнь царский паспорт, можно подвергнуть сомнению.
Владимир Тольц: След коммунистического и антикоммунистического публициста Федора Бутенко теряется где-то весной 1943 года в Венеции, откуда он отправляет письмо в итальянскую политическую полицию с просьбой послать его на восточный фронт рядовым солдатом, чтобы сражаться за идеалы фашизма с большевиками. К этому времени ему уже через итальянских военнослужащих удается связаться с живущим на Украине тестем, из письма которого он узнает, что брошенная им жена Вера и ее брат Михаил накануне войны были арестованы в Днепропетровске, а 10-летняя дочь с бабушкой отправились в Ленинград, где, вероятно, погибли от голода во время блокады.
Остается добавить, что ныне в России Федор Бутенко реабилитирован.
"Разница во времени". В основу этого выпуска нашей программы была положена работа исследователя русско-итальянских культурных связей Владимира Кейдана.
