Ирина Лагунина: «Необходимость перемен стала особенно очевидной в последние месяцы. Глобальный финансовый кризис ударил по всем, но в России экономический спад оказался более глубоким, чем в большинстве стран», - сказал в четверг президент Медведев Федеральному Собранию России. С этим не поспоришь. И не у кого не вызвало удивления, что президент опять начал говорить о модернизации, о современной экономике, о необходимости отойти от сырьевой зависимости, к которой Россия за последние 10 лет привыкла намного больше, чем в те годы, когда нефть была дешевой.
Но инновационная среда в любой стране основана на классе технологических предпринимателей. Почему их до сих пор слишком мало среди россиян? "Возможно потому, что в течение последних двадцати лет в России было гораздо проще зарабатывать деньги не в технологиях, а в менее сложных видах бизнеса. Тогда как деньги любят простоту", так считает генеральный директор Российской венчурной компании Игорь Агамирзян. С ним беседовала Ольга Орлова.
Ольга Орлова: По наблюдениям некоторых экспертов, в России многие традиционно развитые научные отрасли не имеют связи с промышленностью, а относятся к фундаментальным исследованиям. И это изначально неблагоприятное условие для возникновения технологий?
Игорь Агамирзян: В технологическом бизнесе, как это ни парадоксально может прозвучать, технология является элементом необходимым, но совершенно недостаточным. Например, для того, чтобы технология была востребована, в ней должна быть какая-то латентная потребность. По моим представлениям из пяти условий появления технологии собственно к реализуемости самой технологии, относится только один, все остальные скорее социально-гуманитарного толка. Прекрасный пример – бум мобильных телефонов. Ведь пятнадцать лет назад, пока не было предложения такой технологии, не было и спроса на нее. Спрос появился, когда появилось предложение. Это значит, что латентная потребность была у людей, они об этом не знали. Соответственно, сегодня уже индустрия дает заказ науке. В первую очередь - прикладной. К сожалению, прикладная наука - это именно, где у нас провал. Собственно, она всегда не в лучшем состоянии. Мне пришлось несколько лет проработать в одном из крупнейших научно-исследовательских институтов - исследовательском центри компании "Майкрософт". И я хорошо понимаю, как работают эти механизмы, в том числе механизмы, когда разделяются тема, связанная с неким фундаментальным исследованием и ее прикладным компонентом, предназначенным для дальнейшей коммерциализации. Такую систему надо отстраивать. Я думаю, что когда появится заказчик в виде индустрии для прикладной науки, то это постепенно должно произойти. К сожалению, на сегодняшний день механизмы финансирования науки в нашей стране устроены так, что потребности заказа, исходящего от общества, никак не учитываются. На мой взгляд, единственный способ решить эту проблему, это разделить каналы финансирования, отделить от академической иерархии.
Ольга Орлова: Какую роль в развитии технологий, на ваш взгляд, играет экспертиза?
Игорь Агамирзян: Экспертиза можно понимать двояко. Экспертизу можно понимать как процесс анализа проверки проектов, и это абсолютно правильное и традиционное понимание. Но экспертизу можно понимать и шире, как набор знаний, понимания в первую очередь технологических рынков. Честно говоря, меня беспокоит не столько момент процессной экспертизы, там с грехом пополам разобраться можно, особенно просто в технологической. Потому что провести технологическую экспертизу на технологическую реализованность - это вообще не проблема. Как раз то самое место под фонарем, где все ищут. Гораздо сложнее бизнес-экспертиза. И основная проблема в том, что экспертов таких мало. У нас в стране мало людей, имеющих опыт работы в серьезном технологическом бизнесе. У нас много людей, имеющих опыт работы в традиционно индустриальных бизнесах. А технологический бизнес, базирующийся на интеллектуальной собственности, там много принципиально других моментов, и школу у нас в стране практически получали только те, которые работали в транснациональных корпорациях. Потому что технологического бизнеса как такового в России почти не было. Однако самое слабое звено - это экспертиза в более широком смысле, как именно совокупность этих знаний о рынках. К тому же она подогревается традиционной нелюбовью впускать в бизнес чужаков. На развитых рынках существует традиция всякого рода независимых директоров, которые, как правило, работают даже не за зарплату, а за процент в бизнесе компании. Какой-то серьезный эксперт с рынка привлекается в качестве советника и в стартапе платить ему нечего, потому что у эксперта доходы несоизмеримые с этим стартапом, если он в этом бизнесе давно и пользуется уважением. Его можно заинтересовать долей в компании. Вот этот компонент у нас просто катастрофически отсутствует. Нет ни людей, нет ни понимания той ценности, которую предоставляют инновационным компаниям. Основатели технологических стартапов часто думают, что они сами с усами, лучше всех знают и никто им в роли таких советников не нужен. Поэтому для меня цель построения экспертного сообщества многоплановая. Она в том числе в обеспечении процессной части экспертизы, но в еще гораздо большей степени на обеспечение той среды, из которой технологические стартапы могли бы для себя черпать ресурс.
Ольга Орлова: Есть такое явление, как политическое решение, когда под давлением игнорируется мнение эксперта и необоснованно поддерживаются неактуальные исследования, убыточные предприятия, мертворожденные проекты. У вас есть какой-нибудь механизм защиты от этого?
Игорь Агамирзян: Здесь есть два фактора. Изначально при создании РВК был заложен подход, когда в фондах с участием РВК инвестиционные решения принимают управляющие компании фондов. И РВК сам непосредственно в инвестиционный проект не вмешивается. Но на самом деле на практике оказалось, что фонды в ряде случаев принимали не самые разумные инвестиционные решения. Поэтому сейчас мы в большей степени участвуем в принятии решений и анализе проектов.Но у нас совершенно нет ни механизма, ни желания это делать проактивно. Что мы можем сделать - отсеять глупость. Что мы не можем сделать – это навязать фонду "свой" проект. И это хорошо. Но есть и другой механизм защиты качества проектов. Например, сейчас в фонде посевных инвестиций будет свой инвесткомитет, который будет принимать решение, идти в свою инвестицию или нет. Но тонкость в том, что приниматься на рассмотрение будут только те проекты, которые получили частную инвестицию, а это почти всегда гарантия качества этого проекта. Проект, на который никто из частных инвесторов не дал денег, этот фонд принципиально не может рассматривать.
Ольга Орлова: Существуют разные подходы в оценке технологического продукта. Можно ориентироваться на красивую идею, а потом думать, куда ее применить. Можно наоборот искать ниши на рынке, а потом думать, как ее заполнить. Можно ориентироваться на больших заказчиков, а можно на широкого потребителя. Вам какой подход ближе?
Игорь Агамирзян: В конечном итоге мы хотим, чтобы у нас в стране была эффективная инновационная система, в которой присутствовали бы все компоненты экосистемы. Экосистема тем и отличается, что она не может состоять из одних травоядных или одних хищников. Надо, чтобы были в сбалансированном отношении все элементы. На самом деле экономика очень похожа на такую систему. Во-первых, она всегда пирамидальна. Известно, что в экосистемах самые нижние слои (планктон какой-нибудь) суммарно по объему, по массе значительно превосходит все остальное. В экономике то же самое. Больше всего денег у частных лиц, а корпорации, которые на вершине условной экономической пирамиды, очень богатые, но их мало. И суммарно денег всегда меньше, чем в нижних слоях. Представьте, сколько денег зарабатывается на мобильных телефонах, потому что у них тиражность сотни миллионов, они нужны всем жителям планеты. Если же мы говорим о каком-то приспособлении для повышения эффективности работы конкретной установки для нефтедобывающей компании, то этих установок в мире две сотни. Может быть, за эти приспособления нефтяные компании готовы заплатить очень много, но "очень много" умноженное на двести, это гораздо меньше, чем "очень немного" умноженное на миллиард. Поэтому в принципе наиболее эффективны бизнесы, работающие на горизонтальные рынки. Есть парадокс в модели бизнеса, что в этой пирамиде организации спускаться всегда труднее, чем подниматься. Не знаю, почему, но это хорошо известный факт. Если есть замечательное решение для среднего бизнеса, то продвинуть его в крупный проще, чем если есть замечательное решение для крупного, продвинуть его в средний. Я вовсе не говорю, что все компании должны производить только продукты, если бы это было так, то их не смогли бы производить, потому что не было бы средств производства. Но у нас в стране и в советское время традиционно существовал перекос производства средств производства в ущерб товарам народного потребления, он продолжается и сейчас. Часто говорят о том, что в России инновации не востребованы. На самом деле неправда, у нас инновации востребованы просто необыкновенно, они востребованы населением. Местный бизнес, местная промышленность не обеспечивает этих инноваций, поэтому эта востребованность утекает на другие рынки. Спасти ситуацию может только технологическое предпринимательство, появление целого класса людей, заинтересованного в том, чтобы, попросту говоря, на технологиях зарабатывать деньги. Такие люди есть в России, их мало. Возможно, одной из причин, почему их мало – это то, что в нашей стране на протяжении 20 лет было гораздо проще делать деньги на других видах бизнеса, а деньги любят простоту, они всегда устремляются туда, где проще заработать, где проще приумножиться. Сегодня нужна, если угодно, пропаганда технологического предпринимательства, но не на уровне слов о том, как нужно модернизировать экономику, а на уровне конкретных примеров. Сегодня, когда молодежь, заканчивая школу, хочет стать чиновниками или работать в крупных государственных корпорациях типа "Газпрома", некому этим заниматься. Поэтому я не рассматриваю как быстро решаемую задачу, но она свое решение имеет и рано или поздно получит в силу того, что другие бизнесы особенно в условиях кризиса становятся совсем не такими привлекательными и интересными, как они были раньше.
Но инновационная среда в любой стране основана на классе технологических предпринимателей. Почему их до сих пор слишком мало среди россиян? "Возможно потому, что в течение последних двадцати лет в России было гораздо проще зарабатывать деньги не в технологиях, а в менее сложных видах бизнеса. Тогда как деньги любят простоту", так считает генеральный директор Российской венчурной компании Игорь Агамирзян. С ним беседовала Ольга Орлова.
Ольга Орлова: По наблюдениям некоторых экспертов, в России многие традиционно развитые научные отрасли не имеют связи с промышленностью, а относятся к фундаментальным исследованиям. И это изначально неблагоприятное условие для возникновения технологий?
Игорь Агамирзян: В технологическом бизнесе, как это ни парадоксально может прозвучать, технология является элементом необходимым, но совершенно недостаточным. Например, для того, чтобы технология была востребована, в ней должна быть какая-то латентная потребность. По моим представлениям из пяти условий появления технологии собственно к реализуемости самой технологии, относится только один, все остальные скорее социально-гуманитарного толка. Прекрасный пример – бум мобильных телефонов. Ведь пятнадцать лет назад, пока не было предложения такой технологии, не было и спроса на нее. Спрос появился, когда появилось предложение. Это значит, что латентная потребность была у людей, они об этом не знали. Соответственно, сегодня уже индустрия дает заказ науке. В первую очередь - прикладной. К сожалению, прикладная наука - это именно, где у нас провал. Собственно, она всегда не в лучшем состоянии. Мне пришлось несколько лет проработать в одном из крупнейших научно-исследовательских институтов - исследовательском центри компании "Майкрософт". И я хорошо понимаю, как работают эти механизмы, в том числе механизмы, когда разделяются тема, связанная с неким фундаментальным исследованием и ее прикладным компонентом, предназначенным для дальнейшей коммерциализации. Такую систему надо отстраивать. Я думаю, что когда появится заказчик в виде индустрии для прикладной науки, то это постепенно должно произойти. К сожалению, на сегодняшний день механизмы финансирования науки в нашей стране устроены так, что потребности заказа, исходящего от общества, никак не учитываются. На мой взгляд, единственный способ решить эту проблему, это разделить каналы финансирования, отделить от академической иерархии.
Ольга Орлова: Какую роль в развитии технологий, на ваш взгляд, играет экспертиза?
Игорь Агамирзян: Экспертиза можно понимать двояко. Экспертизу можно понимать как процесс анализа проверки проектов, и это абсолютно правильное и традиционное понимание. Но экспертизу можно понимать и шире, как набор знаний, понимания в первую очередь технологических рынков. Честно говоря, меня беспокоит не столько момент процессной экспертизы, там с грехом пополам разобраться можно, особенно просто в технологической. Потому что провести технологическую экспертизу на технологическую реализованность - это вообще не проблема. Как раз то самое место под фонарем, где все ищут. Гораздо сложнее бизнес-экспертиза. И основная проблема в том, что экспертов таких мало. У нас в стране мало людей, имеющих опыт работы в серьезном технологическом бизнесе. У нас много людей, имеющих опыт работы в традиционно индустриальных бизнесах. А технологический бизнес, базирующийся на интеллектуальной собственности, там много принципиально других моментов, и школу у нас в стране практически получали только те, которые работали в транснациональных корпорациях. Потому что технологического бизнеса как такового в России почти не было. Однако самое слабое звено - это экспертиза в более широком смысле, как именно совокупность этих знаний о рынках. К тому же она подогревается традиционной нелюбовью впускать в бизнес чужаков. На развитых рынках существует традиция всякого рода независимых директоров, которые, как правило, работают даже не за зарплату, а за процент в бизнесе компании. Какой-то серьезный эксперт с рынка привлекается в качестве советника и в стартапе платить ему нечего, потому что у эксперта доходы несоизмеримые с этим стартапом, если он в этом бизнесе давно и пользуется уважением. Его можно заинтересовать долей в компании. Вот этот компонент у нас просто катастрофически отсутствует. Нет ни людей, нет ни понимания той ценности, которую предоставляют инновационным компаниям. Основатели технологических стартапов часто думают, что они сами с усами, лучше всех знают и никто им в роли таких советников не нужен. Поэтому для меня цель построения экспертного сообщества многоплановая. Она в том числе в обеспечении процессной части экспертизы, но в еще гораздо большей степени на обеспечение той среды, из которой технологические стартапы могли бы для себя черпать ресурс.
Ольга Орлова: Есть такое явление, как политическое решение, когда под давлением игнорируется мнение эксперта и необоснованно поддерживаются неактуальные исследования, убыточные предприятия, мертворожденные проекты. У вас есть какой-нибудь механизм защиты от этого?
Игорь Агамирзян: Здесь есть два фактора. Изначально при создании РВК был заложен подход, когда в фондах с участием РВК инвестиционные решения принимают управляющие компании фондов. И РВК сам непосредственно в инвестиционный проект не вмешивается. Но на самом деле на практике оказалось, что фонды в ряде случаев принимали не самые разумные инвестиционные решения. Поэтому сейчас мы в большей степени участвуем в принятии решений и анализе проектов.Но у нас совершенно нет ни механизма, ни желания это делать проактивно. Что мы можем сделать - отсеять глупость. Что мы не можем сделать – это навязать фонду "свой" проект. И это хорошо. Но есть и другой механизм защиты качества проектов. Например, сейчас в фонде посевных инвестиций будет свой инвесткомитет, который будет принимать решение, идти в свою инвестицию или нет. Но тонкость в том, что приниматься на рассмотрение будут только те проекты, которые получили частную инвестицию, а это почти всегда гарантия качества этого проекта. Проект, на который никто из частных инвесторов не дал денег, этот фонд принципиально не может рассматривать.
Ольга Орлова: Существуют разные подходы в оценке технологического продукта. Можно ориентироваться на красивую идею, а потом думать, куда ее применить. Можно наоборот искать ниши на рынке, а потом думать, как ее заполнить. Можно ориентироваться на больших заказчиков, а можно на широкого потребителя. Вам какой подход ближе?
Игорь Агамирзян: В конечном итоге мы хотим, чтобы у нас в стране была эффективная инновационная система, в которой присутствовали бы все компоненты экосистемы. Экосистема тем и отличается, что она не может состоять из одних травоядных или одних хищников. Надо, чтобы были в сбалансированном отношении все элементы. На самом деле экономика очень похожа на такую систему. Во-первых, она всегда пирамидальна. Известно, что в экосистемах самые нижние слои (планктон какой-нибудь) суммарно по объему, по массе значительно превосходит все остальное. В экономике то же самое. Больше всего денег у частных лиц, а корпорации, которые на вершине условной экономической пирамиды, очень богатые, но их мало. И суммарно денег всегда меньше, чем в нижних слоях. Представьте, сколько денег зарабатывается на мобильных телефонах, потому что у них тиражность сотни миллионов, они нужны всем жителям планеты. Если же мы говорим о каком-то приспособлении для повышения эффективности работы конкретной установки для нефтедобывающей компании, то этих установок в мире две сотни. Может быть, за эти приспособления нефтяные компании готовы заплатить очень много, но "очень много" умноженное на двести, это гораздо меньше, чем "очень немного" умноженное на миллиард. Поэтому в принципе наиболее эффективны бизнесы, работающие на горизонтальные рынки. Есть парадокс в модели бизнеса, что в этой пирамиде организации спускаться всегда труднее, чем подниматься. Не знаю, почему, но это хорошо известный факт. Если есть замечательное решение для среднего бизнеса, то продвинуть его в крупный проще, чем если есть замечательное решение для крупного, продвинуть его в средний. Я вовсе не говорю, что все компании должны производить только продукты, если бы это было так, то их не смогли бы производить, потому что не было бы средств производства. Но у нас в стране и в советское время традиционно существовал перекос производства средств производства в ущерб товарам народного потребления, он продолжается и сейчас. Часто говорят о том, что в России инновации не востребованы. На самом деле неправда, у нас инновации востребованы просто необыкновенно, они востребованы населением. Местный бизнес, местная промышленность не обеспечивает этих инноваций, поэтому эта востребованность утекает на другие рынки. Спасти ситуацию может только технологическое предпринимательство, появление целого класса людей, заинтересованного в том, чтобы, попросту говоря, на технологиях зарабатывать деньги. Такие люди есть в России, их мало. Возможно, одной из причин, почему их мало – это то, что в нашей стране на протяжении 20 лет было гораздо проще делать деньги на других видах бизнеса, а деньги любят простоту, они всегда устремляются туда, где проще заработать, где проще приумножиться. Сегодня нужна, если угодно, пропаганда технологического предпринимательства, но не на уровне слов о том, как нужно модернизировать экономику, а на уровне конкретных примеров. Сегодня, когда молодежь, заканчивая школу, хочет стать чиновниками или работать в крупных государственных корпорациях типа "Газпрома", некому этим заниматься. Поэтому я не рассматриваю как быстро решаемую задачу, но она свое решение имеет и рано или поздно получит в силу того, что другие бизнесы особенно в условиях кризиса становятся совсем не такими привлекательными и интересными, как они были раньше.
