Марина Тимашева: Сюжеты этой книги запечатлены в искусстве самых разных жанров: в романе Р. Джованьоли, в балете А. Хачатуряна, в фильме Стенли Кубрика. А что нового может сообщить историческая наука? Книгу Владимира Горончаровского “Арена и кровь”, вышедшую только что в “Петербургском востоковедении”, комментирует Илья Смирнов.
Илья Смирнов: Например, реабилитация этрусков. Считалось, что именно от них римляне унаследовали такую специфическую разновидность человеческих жертвоприношений (см., например: История Древнего Рима под ред. В.И. Кузищина. М, “Высшая школа”, 1993, с. 176). Но вот в новой книге читаю: “есть все основания полагать, что идея проведения смертельных поединков во время погребальных игр зародилась не к северу от Рима, на земле Этрурии, а к югу от него, в области Кампании, по соседству с территорией воинственного племени самнитов. Судя по всему, именно там обычай приносить в жертву людей во время погребальных обрядов был заменен боями между обреченными на смерть пленниками или рабами” (12).
А вообще, книга Владимира Анатольевича Горончаровского http://www.archeo.ru/rus/staff.htm, как это принято в военной серии “Петербургского востоковедения” - популярная по форме и научная по содержанию. В ней рассматриваются не только такие традиционные темы, как типы гладиаторов, подготовка, вооружение, архитектура соответствующих древнеримских торгово-развлекательных комплексов, но также: участие гладиаторских формирований в настоящей войне и в политике. Читателям будет любопытно узнать, что последний такой факт имел место в IV веке в борьбе, извините, за папский престол (161). Отдельно – восстание Спартака, примечательное не только личностью предводителя, но и тем, что здесь, вопреки общему правилу – “обученные единоборству гладиаторы, как правило, плохо взаимодействовали в строю и… не приносили особого успеха своим военачальникам” (165) – здесь именно гладиатор оказался одним из самых ярких военных организаторов и полководцев Древнего мира. Последняя глава посвящена Северному Причерноморью – как римскую моду восприняли в греческих колониях, которые потом станут частью территории нашей страны.
Теперь - чего не хватает. Вводной главы о социально-экономических предпосылках. Имеется в виду рабство, рабовладельческий строй с присущим ему отношением к человеческой жизни. Понимаю, что автор не хотел утяжелять книгу, но без такого объяснения нравы римлян немножко повисают в воздухе: с чего это вдруг не первобытные людоеды, а люди высокой гуманитарной культуры пристрастились к такому дикому досугу. Ведь “фанатом” его был Юлий Цезарь – в общем-то, правитель довольно гуманный, склонный прощать врагов, за что, в конце концов, и поплатился. Или император Тит, тоже, вроде бы, не самой дурной репутации, но он отметил день рождения брата таким публичным шоу, где общее число растерзанных зверями, “сожженных и павших в сражениях друг с другом превышало 2500 человек” (42). Напоминаю, что представление включало не только бои между вооруженными людьми, собственно гладиаторами, или между людьми и животными, но и убийства совершенно беззащитных людей (тех же христиан, например) или зверей на потеху толпе. Завозили из самых отдаленных стран невиданных животных только для того, чтобы развлечься зрелищем, как их будут убивать (146). Во время игр, устроенных Г. Помпеем, убили четыреста пантер (29). Как отмечает автор, в результате некоторые животные были просто истреблены, например, “исчезли балканские львы и ближневосточные гепарды” (20).
И что интересно: те немногие, кому не нравилось подобное развлечение, не могли противостоять общему настрою. Даже находясь на троне. Как Марк Аврелий, который “во время представлений демонстративно рассматривал государственные бумаги или перечитывал философские трактаты” (45). Такой пассивный протест самодержавного властелина. Он мог отправить на арену – на растерзание зверям - любого неугодного, но не мог закрыть саму арену.
Мы с вами уже обсуждали одну культуру, в которой практиковались массовые публичные убийства – в связи с книгой Жака Сустеля про ацтеков http://www.svobodanews.ru/content/transcript/466509.html. Но в римском варианте ритуальная, религиозная составляющая отходит на второй план, уступая место откровенной коммерции с такими современными атрибутами, как реклама, “бонусы для зрителей” (138), калькуляции: сколько потрачу, сколько “отобью”, всё это с элементами как бы театрализации, когда рвали на части живого человека, “с утонченной жестокостью обыгрывая какой-нибудь мифологический сюжет” (147). Подчеркиваю слово “как бы”. Потому что аналогия с искусством внешняя, поверхностная. Здесь не происходит никакого отражения в художественных образах, и обращено представление не к эстетическому чувству, а к одному из самых низменных инстинктов.
В книге показано, как по-разному могли складываться на арене судьбы новичков, “преступников или военнопленных” – и профессиональных бойцов, чья смерть была “дорогим удовольствием” (68), ведь в их покупку и подготовку вкладывались большие деньги, соответственно, их хорошо кормили, к ним вызывали врачей, и на арене старались по возможности проявить милосердие. Если, конечно, милосердием называется любовь к собственным деньгам, которые надо еще вернуть, и желательно с процентами. Ещё интересная тема – добровольцы на арене. Наряду с рабами – “хозяин мог отправить своего раба в гладиаторы за любую провинность или без вины” (57) – в смертники нанимались и свободные люди. Подписывали очень интересный срочный контракт, по которому они становились “юридически мертвыми”. И такие вольнонаемные, сами себя продавшие в рабство, составляли пятую часть гладиаторов (58).
И что же: всё то, о чём рассказывается в книге “Арена и кровь”, навсегда кануло “в тумане холодного прошлого”? Я бы не зарекался. Современное общество развивается в очень интересном направлении. Студенты наши так называемые больше похожи не на Шурика из фильмов Л. Гайдая, а на героев романа “Сатирикон”. Труд всё больше воспринимается как удел рабов, то есть, простите, “гастарбайтеров”, специально завезенных из чужой страны. В свете прочитанного я был бы особенно внимателен ко всяким формам якобы добровольной торговли собственным телом. Например, дикое изобретение под названием “суррогатное материнство”. Но это только начало. Человек же у нас “свободен”, правда? Значит, он свободен не просто продавать себя, но калечить и убивать. Эмоциональный фон создаёт якобы искусство, сосредоточенное на смаковании всего того, что так полюбилось римлянам. В критических статьях Ваших же, Марина, коллег давно стали обыденными комплименты: спектакль хороший, потому что “эпатажный”, “провокативный”, “ломает табу”. Проблема даже не в том, что сами эти формулировки идиотские, мало ли какие глупости печатают в газетах, а в том, что они – прямо из дохристианского прошлого. Так оценивали собутыльники Калигулы очередную выходку своего любимого императора. Какое он еще “табу” поломал, наш живой бог? Чем еще укантрапупил замшелых моралистов?
Алгоритм гладиаторских игр: “Изобрести нечто необычное, чего раньше никто не делал” (40). Сегодня на арене “Голая пионерка”. Завтра “Голая октябрёнка”.
Могут возразить: теперь это всего лишь имитация. Нет, не обязательно. Досмотрев имитации от какого-нибудь фон Триера, “постиндустриальный” зритель переключается на другой канал и развлекается уже совершенно реальными кадрами пожаров, взрывов, нагромождения трупов в какой-нибудь далекой стране, которая провинилась примерно так же, как Фракия перед “сенатом и народом Римским”.
Конечно, все исторические параллели условны, дважды в одну реку не войти. Тем не менее, “иногда они возвращаются”. В новом обличии, и, как правило, совсем не оттуда, откуда их ждали. В 1917 году все очень боялись восстановления царского самодержавия. Сегодня меня пугают Сталиным. Но гораздо точнее соответствует духу времени что-нибудь вроде Калигулы или Нерона. Отдыхающий высшей категории в императорской ложе глобального Колизея. Хрен редьки не слаще.
А мне бы хотелось в завершение гладиаторской темы привести слова Сергея Владимировича Образцова: “Я не переношу всяческого унижения человеческого достоинства… В Индии я видел, как юноша за деньги прыгал с высокой стены вниз головой в небольшую яму с грязной водой. Промахнешься – смерть. Стоят люди и за один доллар наблюдают: разобьется или не разобьется? … Считаю, что если человек получает наслаждение от присутствия при чужой опасности, этот человек дрянь” (Огонек, 1987, № 45).
