Дмитрий Волчек: В Праге на днях завершилась выставка, посвященная чешскому теоретику искусств, художнику и писателю Карелу Тайге. Лауреат Нобелевской премии поэт Ярослав Сейферт назвал свое поколение “поколением Тайге”. Рассказ о выставке и судьбе Карела Тайге подготовила Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова: Карел Тайге, родившийся в 1900 году и скончавшийся в 1951 году, был редчайшим образцом полифонического художника, организатора и искусствоведа. Он был основателем авангардистского движения “Поэтизм”, теоретиком архитектуры, вступавшим в дискуссии с самим Корбюзье, теоретиком кино и фотоискусства, знатоком полиграфического дела (собственно, полиграфии в понимании Тайге и была посвящена нынешняя выставка). И, наконец, Тайге – был одним из лидеров движения чешских сюрреалистов.
В 1920 году Тайге стал во главе группы “Деветсил”, объединявшей художников и писателей, влюбленных в идею нового пролетарского искусства. Он писал:
Диктор: “В новом мире и у искусства новая функция. У него нет нужды быть орнаментом и декорацией жизни, ибо жизненную красоту, нагую и мощную, нет необходимости прикрывать и уродовать декоративными побрякушками. Нам нужно не искусство из жизни и для жизни, а искусство как составная часть самой жизни”.
Нелли Павласкова: Через лет десять Тайге разочаруется в пролетарском искусстве, он напишет авторский манифест, провозглашающий рождение нового направления - поэтизма. В 1934 году он становится членом группы сюрреалистов Чехии, ее теоретиком и идейным лидером.
Диктор: “Для меня сюрреализм - не эстетическая школа, но философия жизни, в революционной перспективе объединяющая реальность и фантазию, коллективизм и свободу, разум и чувство… Если согласиться с тем, что сюрреализм – магический реализм, то это точное определение только одного из его главных аспектов…..”.
Нелли Павласкова: После прихода к власти коммунистов в 1948 году фортуна отвернулась от Тайге. Несмотря на его еще до войны возникшую симпатию к рабочему классу и советскому искусству, он был по самой своей сути чужд и опасен для чехословацких сталинистов. Они не нуждались в ярких и беспокойных творческих людях. Отвращение, которое вызывал у Тайге соцреализм, усугубило подозрения новых хозяев Чехословакии. После 1948 года Тайге стал запрещенным автором с клеймом “главного представителя троцкистской агентуры в чешской культуре”. Несмотря на оголтелую кампанию вокруг его имени, Тайге не сдавался и не пошел на компромисс с режимом, как некоторые его друзья по “Деветсилу”. С новыми молодыми сюрреалистами- подпольщиками он начал выпускать самиздатовский сборник “Знаки Зодиака”.
В 1951 году Тайге скоропостижно скончался от инфаркта за несколько дней до полицейского обыска в квартире, после которого исчезла большая часть его последнего труда “Феноменология современного искусства”.
О Кареле Тайге и о последней его выставке в Праге я беседовала с директором Пражской картинной галереи, устроителем экспозиции – искусствоведом Карелом Српом.
Карел Срп: Наша выставка посвящена полиграфическим работам Карела Тайге. Он занимался книжным делом с семнадцати лет до самой своей смерти. На выставке представлены рукописи журнала “Страницы обо всем”, который он издавал в одном экземпляре еще будучи гимназистом, и журнал, выходивший в пятидесятом году в самиздате – “Знаки Зодиака”. Ему помогали делать его новые молодые чешские сюрреалисты.
Нелли Павласкова: У Тайге был большой разрыв в привязанностях – от проповеди пролетарского искусства, с обязательным фольклором, и пропагандой незамысловатой индустриальной архитектуры - до сюрреализма, течения, которое никак не назовешь народным….
Карел Срп: Это было немного по-другому. Первоначально, в 21 году, он был сторонником весьма изысканных идей группы художников под названием “Упрямцы”, разделял (особенно в области книжной графики) творческие устремления Йозефа Чапека. Но вскоре он попал под сильное влияние русского советского авангарда – конструктивизма. Но с другой стороны, он испытывал и сильное влияние парижского пуризма. Он считал, что пуризм – это вершина кубизма, это сухие инженерные рисунки, возведенные в ранг науки. И это предвестник новой архитектуры эпохи конструктивизма: Корбюзье, соединенный с американскими инженерно-индустриальными строениями. Увлечение пуризмом проявилось в оформлении сборников “Деветсила”. На обложке всегда появлялся простой круг и фотомонтаж, сделанный Тайге. Это была легендарная обложка, все это представлено на нашей выставке. Тайге тогда находился под влиянием Лисицкого и Родченко, с творчеством которого его познакомил Илья Эренбург. Русский конструктивизм двадцатых годов реформировал взгляд Тайге на книжное дело, и он создал свой специфический стиль оформления книги, которого до него не было. А в двадцатые годы Карел Тайге вместе с поэтом Витезславом Незвалом создал свой собственный стиль под названием “поэтизм”, в тридцатые годы он перенимает стиль коллажей Эрнста и иллюстрирует книги собственными самостоятельными сюрреалистическими коллажами. С 1931 по 1938 год он таким образом оформляет книги Витезслава Незвала, но в 1938 году он перестает с ним сотрудничать.
Нелли Павласкова: В тридцатые годы в Советском Союзе уже вовсю шли сталинские процессы и массовые аресты. Как на эти события смотрел Тайге, издававший вместе со своими единомышленниками – левыми салонными интеллектуалами - толстый литературно-общественный журнал “Прага-Москва”? Эти журналы тоже представлены на вашей выставке. Наряду со статьями о Мейерхольде, Маяковском, Платонове там печатались злобные выпады Зденека Неедлы, будущего главного идеолога пятидесятых годов, против авангардистов и слепые похвалы Советскому Союзу…
Карел Срп: Вот тогда же произошел принципиальный перелом в мировоззрении Карела Тайге. Об этом он во всеуслышание заявил на открытии выставки европейского сюрреализма, которая состоялась в Германии, в Людвигсхаффене. Левый теоретик Тайге быстро распознал, что в Советском Союзе эти процессы – сфабрикованы, и что весь террор идет сверху. И хотя Тайге сам в начале двадцатых был сторонником готтвальдовской (сталинской) линии в чехословацком коммунистическом движении (сам он никогда в компартии не состоял), в 1936 году он выступил с обличением московских процессов, но его обличительные статьи редакция журнала не пропустила, печатала хвалебные просоветские опусы других авторов. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Тайге. Он окончательно прозрел и понял, что на деле означает коммунистическая диктатура.
В двадцатые годы он публиковал большие статьи о стране Советов, в 1925 году побывал в Москве и Ленинграде, это были статьи об электрификации, об обучении пролетариата, о том, что в Союзе вот-вот наступит рай на земле. Но в 1936 году наступает окончательный идейный разрыв с компартией Чехословакии. Этот процесс завершился организацией выставки чешских сюрреалистов – Штырского и Туайен в 1938 году, где Тайге заявил, что соцреализм – это старая буржуазная ветошь в новом одеянии и, более того, что соцреализм – это то же самое, что и фашизм.
Нелли Павласкова: На выставке видно, что Тайге издавал ранние произведения Ильи Эренбурга, Маяковского. Кого из советских писателей он еще признавал?
Карел Срп: Эренбург был весьма плодовитым автором, и действительно Тайге издал и перевел и “Хулио Хуренито” и “Пламя Парижа”. Но его любовью был Борис Пастернак. И еще Маяковский. О нем он написал в 1936 году прекрасную книгу, в которой говорит, что Маяковский был главной фигурой авангарда и иконой чехословацких авангардистов. Маяковский был для Тайге самым главным явлением в советской культуре.
Нелли Павласкова: Карел Тайге интересовался не только советской поэзией, но и архитектурой. Он вообще много писал о “социологии архитектуры”, отстаивал идеи конструктивизма и, главным образом, функционализма, а его труд “О социологии архитектуры” был замечен Корбюзье и институтом Баухауза в Германии, и в конце двадцатых Тайге был приглашен на должность доцента в этом институте в Дессау. Тайге однажды даже вступил в спор с великим Корбюзье по поводу одного его неосуществленного проекта, и упрекал его в стремлении внести в современную архитектуру “нечто неестественно возвышенное”, и что Корбюзье впадает в грех академизма. Надо сказать, что Корбюзье, в свою очередь, призвал Тайге освободиться от оков своей научной доктрины и больше полагаться на свою художественную натуру и интуицию, а она у него не научная, а поэтическая. Время от времени Тайге к Корбюзье прислушивался.
В 1936 году Тайге пишет книгу “Советская архитектура”, посвященную истории советского авангарда вплоть до его печального конца. Он полемизирует с авторами помпезных архитектурных продуктов сталинизма, которые появлялись в СССР после объявления конкурса на Дворец Советов в 1932 году. Он писал, что цель советского монументализма – разбудить в народе почтение к “духу власти и авторитета”, гипнотизировать массы и держать их на узде. Он писал:
Диктор: “Все архитектурные памятники феодального или буржуазного общества, которые бессовестно копируются советскими архитекторами, являются неприступными твердынями, укрепляющими власть правящего класса. Храмы, замки и дворцы – вот инструменты, при помощи которых церковь и государство навеки затыкали рот народу. Эти памятники внушали народу покорность, а зачастую и звериный страх”.
Нелли Павласкова: Вернемся к беседе с директором Пражской картинной галереи Карелом Српом. Я спросила его о последних годах жизни Тайге уже при социализме.
Карел Срп: С одной стороны, конец его жизни был безрадостным, Тайге был затравлен коммунистическим режимом, ему было запрещено публиковать свои работы, запрещено оформлять книги. Не на что было жить. С другой стороны, он не сдавался и вел интенсивную эротическую жизнь. У него были сонмы поклонниц, приятельниц, любовниц и подруг. До конца своей жизни он сохранил шарм и обаяние. Харизму. Даже в период коммунистического пуританского лицемерия и зажатости он продолжал жить как человек богемы. Конечно, никогда не был женат. Женитьба была бы для сюрреалиста отступничеством. Он просто жил, как никто в то время. Авангардисты не признавали брачных уз, они ведь проповедовали свободу.
Нелли Павласкова: Интересно и высказывание Тайге : “Супружеская спальня – это логово низких форм мещанской сексуальной жизни, это сцена для Стриндберговских драм, это гнездо эротической банальности и декаданса”. Господин Срп, а что это были за таинственные самоубийства двух его любовниц после его смерти?
Карел Срп: Он был настолько притягательной личностью, что после его смерти две его главные любовницы покончили с собой одна за другой. Не захотели жить без него. С одной из них он жил в общей квартире (но, конечно, без спальни), с другой познакомился и сошелся позже, она была намного его моложе. Эти две женщины не переносили друг друга. Днем он работал вместе с Эвой, писал с ней “Феноменологию современного искусства”, а по ночам работал с Йожкой, лепил с ней в своей квартире коллажи. Это интересная история. Одна из возлюбленных перепечатывала его труды на машинке, другая помогала делать коллажи.
Нелли Павласкова: Как нынешнее чешское общество относится к наследию Карела Тайге и как приняло вашу выставку?
Карел Срп: Надо сказать следующее: Карел Тайге – исключительная фигура нашей истории, она привлекла к себе многих специалистов в США. Там возник большой интерес к его творчеству, в США прошло совсем недавно несколько выставок работ Тайге, были переведены на английский его теоретические труды об архитектуре и книжном деле. Это отразилось и у нас на новом отношении к Тайге. Его коллажи неизменно высоко ценятся на аукционах, мы снова издаем его произведения. Он остается, как и был, важнейшей фигурой чешской культуры первой половины двадцатого века.
Нелли Павласкова: К сказанному доктором Карелом Српом следует добавить, что и последняя выставка полиграфических работ Тайге пользовалась в Праге большим успехом.
