Дмитрий Волчек: В октябре, после вручения Нобелевской премии по литературе и английского Букера, критики начинают подводить литературные итоги года. Начнем говорить об итогах и мы, и начнем с поэзии, о которой в этом году в радиожурнале “Поверх барьеров” говорили не так уже часто. Наш сегодняшний гость - Валерий Нугатов, автор сборника стихотворений “Fake”. Это одна из самых интересных, на мой вкус, поэтических книг 2009 года.
Валерий, я хотел вас назвать московским поэтом, но потом подумал, что это принципиальная неточность. Вы - иностранец в Москве, вы родились в Полтаве, переехали в Россию несколько лет назад, и эта смена столиц - не просто биографическая деталь, а одна из тем вашей книги “Fake”, одна из тем вашего творчества - Москва, как строгая хозяйка, жестокая госпожа, в своем роде, да?

Валерий Нугатов: Да, мой переезд стал таким системообразующим фактором, если можно употребить такое слово, в формировании моей, как это критики любят говорить, “новой поэтики”, которая отразилась вначале в небольшой книжечке “Фриланс”, которая вышла в издательстве “АРГО-РИСК” и вошла составной частью в книгу “Fake”. Естественно, мой переезд и мой опыт проживания иностранца, украинца в Москве, фактически лег в основу событийно-эмоциональной канвы, из которой я - вначале, по крайней мере, - исходил. Но, естественно, это нельзя считать чисто автобиографическим творчеством, это, в общем-то, вымысел. Не журналистика, не публицистика, не стремление в сторону нон-фикшн, а это чистой воды фикшн, хотя в основе его лежат биографические факты.

Дмитрий Волчек: Ваш опыт не очень типичный. Сейчас некоторые москвичи переезжают на Украину в поисках свободы, а многие размышляют о таком переезде, потому что думают, что в Киеве есть творческий, интеллектуальный подъем, которого нет в Москве. Вам кажется оправданным это стремление на Украину?

Валерий Нугатов: Нет, мне кажется совсем не оправданным, потому что то, что происходит на Украине, может вдохновить и порадовать только действительно постороннего человека, который туда приезжает в гости, на гастроли или судит об этих событиях по информации в интернете, в Живом Журнале. На самом деле там происходят совершенно кошмарные вещи, и я всегда, когда туда приезжаю, просто ужасаюсь. Потому что я как бы попадаю из огня, да в полымя. Здесь живется очень тяжело, но там получается еще хуже.

Дмитрий Волчек: Я, должен признаться, тоже думал, что украинские интеллектуалы завоевали в последние годы неслыханные свободы, но потом такой произошел переломный момент для меня, когда в Киеве образовалась Комиссия по морали, такая анекдотично-мракобесная инстанция, которая, мне кажется, нанесла очень заметный удар по имиджу украинской культуры. Запрещают фильмы, которые в Америке возглавляют кассовый рейтинг проката - я не знаю, как это назвать. В общем, такие вот надежды 2005 года, которые были у всех у нас, и у вас, наверное, тоже, что отношение украинского государства к культуре будет примером для России, эти надежды далеко не во всем оправдались, мягко говоря, да?

Валерий Нугатов: Да, все они рухнули, и, чем дальше, тем ситуация, по-моему, только ухудшается, и выхода я пока не вижу. То есть ситуация пока такая же тупиковая, как в России, только в немножко другом отношении.

Дмитрий Волчек: Вы, когда говорили, что что-то чудовищное происходит, вы тоже имели в виду эту Комиссию по морали или что-то иное?

Валерий Нугатов: Я уехал оттуда потому, что мне, в целом, там было просто нечего делать. Я наделся, что в Москве дело обстоит иначе, здесь все-таки больше творческих людей, больше возможностей для реализации. И в каком-то смысле еще в середине нулевых годов это соответствовало действительности. Но к концу нулевых годов ситуация очень резко и очень печально ухудшается, потому что начинают преобладать тенденции, даже в независимой литературной среде, которые мне не симпатичны: они как-то идут навстречу мейнстримным течениям и направлениям в литературе, навстречу конъюнктурным ожиданиям, что мне, в общем-то, совершенно не интересно в искусстве. Меня интересуют вещи максимально независимые и самостоятельные. Вот с этим сейчас ситуация становится все хуже и хуже, на мой взгляд.

Дмитрий Волчек: На прошлой неделе гостем радиожурнала “Поверх барьеров” был писатель Владимир Сорокин, и мы с ним как раз говорили об этом конце десятилетия, нулевых годах, чувствует ли он завершение десятилетия, как завершение эпохи. Он сказал, что ему кажется, что нулевые годы просто определили вектор движения России от Запада, в сторону изоляции, и вот этот дрейф только начинается. Валерий, не буду вас спрашивать о политическом измерении нулевых годов, а спросил бы о поэтическом измерении. Что интересного произошло в русской поэзии в начале века, как вам это видится?

Валерий Нугатов: Мне кажется, начали возникать какие-то компромиссы с теми же толстыми журналами, которые всегда были таким пропускным пунктом для литераторов при советской власти. Они на этом своем месте так и остались – то есть по-прежнему сохраняют статус такого пропускного пункта. Поэты, в большинстве своем, насколько я могу судить, ориентируются на признание официальной, толсто-журнальной, по большому счету, чиновничьей инстанции. Меня интересуют и интересовали всегда другие явления. Меня, например, очень смущает и пугает, что в среде литературной молодежи, следующих поколений, распространен конформизм и конъюнктурный подход. Это очень хорошо чувствуется, и фактически не заметно бунтарей. Я считаю, что у литературы, в которой очень мало или нет бунтарей, у этой литературы нет будущего, потому что именно они прокладывают новые пути, показывают новые способы развития и жизни литературы. Если же всей литературой управляют и заведуют строго консервативные литературные круги, под которые подстраивается основная масса пишущих, в частности, молодых людей, то это, в конченом счете, неизбежно приводит к стагнации и к откату назад. И, в общем-то, ничего хорошего из этого выйти не может.

Дмитрий Волчек: Ведь ближайший ваш родственник в современной русской поэзии - это главный бунтарь 90-х годов, Ярослав Могутин, верно?

Валерий Нугатов: У нас действительно много точек пересечения, но главное отличие, наверное, в том, что все-таки Могутин в 90-е годы попал в ту среду, которая смогла его адекватно воспринять. Об этом свидетельствует полуофициальное признание, в частности, Премия Андрея Белого и довольно большой общественный резонанс, который получило его творчество, его журналистская деятельность. Сейчас я чувствую, что в нулевых годах и, особенно, в конце нулевых годов, общество настолько сжимается и само себя запугивает, что оно не испытывает потребности именно в таком бунтарстве, в таком попрании авторитетов. Оно этого опасается и избегает.

Дмитрий Волчек: Надо признать, что и круг читателей современной поэзии становится меньше. И у вас есть на этот счет текст, текст о читателях, как трех калеках. Вы могли бы его прочитать?

Валерий Нугатов: Этот текст написан недавно, и именно навеян такой ситуацией, когда людей вокруг становится все меньше, и они озабочены какими-то проблемами, далекими от литературы.
один
глухой
второй
слепой
а третий
с развороченной головой
вы
моя аудитория
вы
мой зал
моя касса
мои дорогие
слушатели зрители читатели
вы
мои любимые поклонники
обожаемые обожатели
вы
моя бесценная обсценная группа поддержки
мой звёздный фан-клуб
только для вас
я готов читать играть выступать
где угодно
и сколько угодно
в клубе
у клуба
без
клуба
на площади
на вокзале
в подмосковном лесу
в подмосковном пруду
под подмосковной водой
для тебя
больной
для тебя
кирной
и для тебя
с отстреленной головой
лишь в вас я уверен
лишь вы не подведёте меня никогда
доползёте
доковыляете
хоть до кладбища
хоть до пруда
ты бухая
ты дурная
и ты кого я не знаю но всегда как увижу по пьяной убитой харе ботинком пинаю
три калеки
три коллеги
полутвари
недочеловеки
я ваш навеки
и вы со мною навеки
навеки
со мной
один
чуть живой
второй
чумной
а третий с дыркой в башке сквозной
все трое
мои родные
обдолбанные
обдабленные
неземные
если когда-нибудь
хоть одного из вас я не встречу
если когда-нибудь
хоть один из вас не придёт на мой вечер
знаю
это случится не по вашей вине
но мне тяжелей будет вдвойне
втройне
без тебя
кривая
без тебя
немая
и без тебя
кого я не знаю
но всегда со всей дури так нежно по роже пинаю

Дмитрий Волчек: Валерий, но вы не сидите все-таки ни в подмосковном пруду, ни в башне из слоновой кости, вы - персонаж московской литературной жизни, вы выступаете, вы устаиваете перформансы, вы устраиваете Нугатовский фестиваль, и даже была поэтическая оргия. Расскажите об этом, пожалуйста.

Валерий Нугатов: Да, это еще было в те времена, теперь они кажутся такими далекими, потому что буквально за несколько лет все очень сильно изменилось. Три года назад я проводил поэтическую оргию под названием “В постели с Нугатовым”. В ней принимало участие довольно много поэтов, и это все было очень весело и многообещающе. Но буквально через год я почувствовал, что ситуация начала меняться не в лучшую сторону. До поэтической оргии был еще один фестиваль, который назывался “Фестиваль имени Нугатова”. Это провокативное название, поскольку то, что называлось и называется фестивалями актуальной поэзии, на мой взгляд, постепенно перерастет в фестивали имени конкретных людей, которые их организуют и которые занимаются не столько литературной деятельностью, сколько деятельностью по разделу и иерархизации литературного пространства. И вот об этом шла речь на первом этом фестивале. На втором фестивале я продолжил эту тему и выступил в роли такого агрессивно настроенного куратора, который пропускает претендентов в так называемую “большую литературу” через свою постель. То есть образ отчасти получился такой карикатурный, а, с другой стороны, этот образ агрессивно настроенного куратора пересекался с образом поэта-Орфея, раздираемого на сцене вакханками. То есть это все изображалось. И получалась вот такая двойственность, такой объемный образ. Мне важно было выступать не просто с критикой, критика была бы слишком плоскостной, а я решил сделать этот образ более выпуклым. И в результате многие участники и зрители остались несколько озадаченными тем, что произошло. Но это и хорошо. Плохо другое. Спустя год, когда я намеревался провести следующую акцию того же рода, я как-то не смог собрать достаточное количество участников, и пришлось такой вот игровой фестиваль заменить поминками по фестивалю. И вот тогда, действительно, как у меня отчасти говорится в стихотворении, эти поминки проходили в лесу, в лесопарковой зоне Лосиный остров, и мы на природе помянули эти два фестиваля, которые имели большой в свое время успех. Вот так вот произошло с фестивалями.

Дмитрий Волчек: Вашу книга “Fake”, о которой мы говорим сегодня, ведь можно назвать если не итоговой, то этапной, наверное. Это полное собрание стихов?

Валерий Нугатов: Это почти полное собрание стихов, написанных в Москве. Поскольку до Москвы я тоже занимался поэтическим творчеством, но оно сильно отличается от того, что я начал писать здесь. Причем, начал писать не сразу, а где-то спустя уже два года после переезда сюда.

Дмитрий Волчек: Ну да, Полтава - ваша родина, и первая ассоциация - “Я жил на поле Полтавской битвы”, поэма Алексея Парищкова, метаметафоризм, барочная украинская школа. К тем стихам, которые вы пишете в Москве, это не имеет ни малейшего отношения.


Валерий Нугатов: Да, потому что полтавские стихи были очень усложненные, искусственные. Конечно, некоторые из них мне до сих пор нравятся, но, в целом, я считаю это пройденным этапом и как-то от этого давным-давно отошел, это как бы из другой жизни.

Дмитрий Волчек: Валерий, давайте тогда послушаем одно из последних, новейших стихотворений. Я бы предложил “Жертвы долга”.

Валерий Нугатов:

работал участковым
брал взятки
работал в фмс
брал взятки
работал в военкомате
брал взятки
работал в пожарной охране мчс
брал взятки
работал на таможне
брал взятки
служил на границе
брал взятки
работал судьёй
брал взятки
возглавлял министерство
брал взятки
правил страной
брал взятки
преподавал в школе
брал взятки
преподавал в вузе
брал взятки
работал врачом
брал взятки
работал в санэпиднадзоре
брал взятки
работал в гибдд
брал взятки
работал в налоговой
брал взятки
работал в похоронном бюро
брал взятки
кормил семью
растил детей
вырастил детей
здоровых умных хороших детей
помог им поступить в приличный вуз
отмазал от армии
обеспечил им хорошую стартовую площадку
и безбедное существование
женил сына
выдал замуж дочь
дождался внуков
умер
жил брал и умер
умер
и был кремирован
оставил по себе светлую память
любовь к родине начинается с семьи
фрэнсис бэкон
семья – один из шедевров природы
джордж сантаяна
американский
философ

Дмитрий Волчек: Валерий, вы, после книги “Fake”, написали цикл стихов об экономическом кризисе. Такой необычный источник вдохновения.

Валерий Нугатов: Да, эти стихи связывает тема кризиса, потому что она меня действительно напрямую коснулась, возникла сразу куча проблем, вплоть до того, что я думал над тем, не придется ли мне вообще покинуть Москву и поехать в какой-нибудь другой город. Но вот пока бог миловал, я пока еще здесь и полон творческих сил.

Дмитрий Волчек: Давайте послушаем одно из стихотворений из этого цикла.

Валерий Нугатов: Я прочитаю “Реквием по эпохе стабильности”, это стихотворение было написано в самый разгар кризиса, полгода назад, наверное.

я российская федерация конца стабильности
и я смотрю как мимо проходят низкорослые смуглые киргизы таджики узбеки

а помнишь страна
как мы жили
ты помнишь
что мы ели и пили
куда ходили и ездили
ты помнишь сколько мы получали
и сколько мы тратили

помнишь страна
как мы ходили с тобой по японским ресторанам
как мы жрали там суши и сасими
роллы калифорния
и темпуру
икру летучей рыбы
копченого угря
и мраморную говядину

помнишь страна
как мы пили с тобой бордо
и шабли
как мы жрали с тобой сибас
и дораду
устрицы
гребешки
королевские креветки
и улитки

помнишь страна
как мы летали с тобой в турцию египет таиланд все включено
помнишь как мы закупали с тобой в дьюти-фри
литровый бакарди бифитер мартини джек дэниэлс и кампари
помнишь как мы жрали с тобой местные экзотические блюда
и как жутко травились местными экзотическими блюдами
как мы ныряли с тобой с аквалангом
как катались с тобой на верблюдах
как смотрели сквозь маску на рыбок

ты помнишь страна
эру изобилия
ты помнишь азбуку вкуса
ты помнишь елисеевский
ты помнишь стокманн
ты помнишь мегу
ты помнишь алтын
ты помнишь эльдорадо
ты помнишь каро-фильм
ты помнишь арбат-
престиж

у тебя хорошая память страна
к тому же все это было совсем недавно
кажется даже пляжный песок еще не вымылся из наших с тобой волос
кажется даже сладкий вкус рома еще не выветрился из наших десен и вен
кажется даже еще не сносились наши туфли брюки рубашки платья и босоножки
кажется даже еще не села наша с тобой плазменная панель

а между тем
ничего этого уже больше нет
и никогда уже больше не будет
кончилась великая эпоха стабильности и процветания
и там где когда-то высились небоскребы москва-сити
ныне лежат постапокалиптические руины
там где когда-то росли подмосковные жилые массивы
нынче гуляет в степи ледяной мусорный ветер
там где сверкали торгово-развлекательные зоны гипермаркеты и мультиплексы
теперь колосятся нищенские помойки
да пустое место
вместо тех ресторанов отелей и клубов
тех площадей и бульваров
тех скверов и парков
где мы любили


дорогая страна
я российская федерация конца эпохи стабильности
и я смотрю как во мгле зловеще шагают по улицам и проспектам которых уже больше нет и никогда не будет
нестройные шеренги угрюмых и голодных смуглолицых гастарбайтеров
разливая в мартовском воздухе
щемящие запахи роллтона
и доширака

Дмитрий Волчек: Есть поэт Валерий Нугатов и есть переводчик Валерий Нугатов, и это разные люди. Список авторов, которых вы переводили с французского, английского и немецкого, очень велик - несколько десятков фамилий. Понятно, что многое - просто заказы, просто работа за деньги, но вы переводите и по велению сердца, скажем, Ирвина Уэлша, Джеймса Парди или Жоржа Батая. Переводы мешают стихам, помогают им или они существуют в разных колбах, в разных пробирках и не соприкасаются?

Валерий Нугатов: Отношение довольно сложное, потому что, с одной стороны, они помогают открыть новые, неиспользованные ресурсы языка, на котором я пишу, с другой стороны, они, бывает, и мешают, поскольку любой талантливый, очень мощный автор, если с ним так плотно общаться, как это бывает при переводе, внушает идеи, какие-то представления, для тебя не совсем органичные. Если хватает сил их переработать и переплавить в нечто иное, в то, что выразит именно тебя, если удастся все органично переплавить - это прекрасно. Так что это, несомненно, очень большая часть моей жизни, очень многогранная и очень сложная.


Дмитрий Волчек: Уже понятно, что ситуация в московской поэтической среде вам не нравится, вам не кажется оптимистичной, а совсем новое поколение русских поэтов, совсем молодых, вам знакомо? Есть кому передать лавровый венок, есть кандидаты? Я спрашиваю не случайно - очевидно, вы задумываетесь над этим, ведь у вас есть текст, который называется “Признаки старения”.

Валерий Нугатов: Да, я об этом иногда задумываюсь, хотя пока, естественно, не собираюсь складывать оружие и не собираюсь успокаиваться на достигнутом. Потому что, во-первых, жизнь постоянно меняется и требует какого-то отклика, какого-то соответствия ей, не конъюнктурного соответствия, а именно глубинного соответствия, которое мне единственное и интересно в художественном творчестве. В среде молодого поколения, к сожалению, я бы не назвал каких-то действительно ярких представителей. В первую очередь, как я уже говорил, меня интересуют ниспровергатели, на которых сейчас очень большой дефицит. К сожалению, я должен признать, что молодежь нынешняя меня не очень радует.

ПРИЗНАКИ СТАРЕНИЯ

иосифу бродскому еще было стыдно сказать где у него седина
а нашему тридцатилетнему поколению уже нихуя не стыдно нах
не стыдно
плохо видно
неважно слышно
потому что в ушах шумит от давления
повышенного или пониженного
уже не имеет решающего значения
привычно тошнит
что бы ни съели
и привычно не прет
что бы ни выпили
хотя есть разумеется исключения
когда тошнит и не прет сильнее обычного
эти-то исключения с годами учащаются
и под конец становятся правилом

но до конца еще далеко
и я уверен что все мы умрем легко
откачаем
подтянем
закачаем
подправим
нарастим
вживим
вырежем
трансплантируем
заменим
омолодим
подрихтуем
закрасим
пришьем
и только потом умрем

рок-музыканты когда-то пели
что хотят ту дай янг
и это правильно
умирать надо молодыми
красивыми загорелыми и худыми
веселыми богатыми и здоровыми
счастливыми состоявшимися и обеспеченными
стильными яркими остроумными
а не больными старыми и ворчливыми
толстыми несчастными недовольными
бедными страшными одинокими
такими
какими никогда не будем
мы с вами