Марина Тимашева: Пора бы нам ввести специальную рубрику “Рукописи не горят” - о книгах, которые выходят в свет через много лет после смерти автора. Книга Александра Воронского о его любимом писателе Гоголе написана 75 лет назад для серии “Жизнь замечательных людей”. Даже появились сигнальные экземпляры, потом набор был рассыпан, а автор расстрелян как сторонник “троцкистской оппозиции”. И вот вторая попытка. “Молодая гвардия”, 2009 год. Спрашиваю у Ильи Смирнова – ну, и как, чувствуется, что книга устарела?
Илья Смирнов: По-моему, нет. Стараются это обнаружить, и рецензенты http://www.itogi.ru/arts-kniga/2009/35/143561.html, и даже автор предисловия профессор Воропаев Владимир Алексеевич http://www.portal-slovo.ru/authors/64.php “Сегодня мы никак не можем принять… утверждений, что "Тарас Бульба" испорчен юдофобством” (16). Кто это “мы”? У меня, например, еще в школе впечатление от “Тараса Бульбы” было испорчено именно тем, что там воспевается племенная вражда в самых грубых и жестоких формах, и от младшего поколения неоднократно слышал подобные отзывы. Ну, что еще устарело? “Некритическое” использование источников. Но, простите, в книге 34-го года это один сомнительно-скандальный эпизод из воспоминаний Фаддея Булгарина, действительно, не внушающих доверия. А сейчас выходят целые тома, то о Чехове, то о Ленине, не биографии, а сплошные сплетни.
“Природа, говорят, не терпит пустоты. Пустоту заполняет сплетня” (257). Это у гоголевских персонажей отметил Воронский.
Наконец, вульгарная социология. Если начало 30-х, то как же не быть вульгарной социологии? Знаете, я внимательно читал, ничего особенно вульгарного не обнаружил. То, что биограф рассматривает своего героя в историческом контексте “страны и эпохи” – простите, а можно ли иначе? Подход как раз взвешенный и диалектичный: “ошибку делают те, кто говорит… внешние формы – всё, а человек сам по себе ничто; ошибку делают и те, кто говорит…: общество ничто, оно простое собрание единиц. И те и другие механически разрывают общество и человека, внешние стороны жизни от внутренних сторон. Правда в том, что внешние формы…. определяют человека, его дух, но эти формы творит человек, изменяющийся вместе с ними” (415).
Я не собираюсь вмешиваться в дискуссии по специальным литературоведческим вопросам, тем более, что биография Гоголя предназначалась для широкой аудитории, и по объему невелика, страниц много, но формат-то у них карманный. А с точки зрения моей специальности – что ж, и автор, и герой книги занимают свое место в отечественной истории.
Давайте познакомимся с автором. Алекса́ндр Константи́нович Воро́нский – из семьи тамбовского священника, и собственное семинарское образование часто будет отзываться в его произведениях прямыми и замаскированными отсылками к Писанию. Но из семинарии выгнали, и с 1904 года он большевик, участник революции 1905 года, потом 1917-го, устанавливал Советскую власть в Одессе, был членом ВЦИК, а после Гражданской войны Ленин направляет его на литературный фронт. Он организовал и возглавил первый советский “толстый” журнал “Красная новь”, вошедший в историю публикациями М. Горького, С. А. Есенина, В. В. Маяковского, А.Н. Толстого, Э. Г. Багрицкого, М. М. Пришвина, А. П. Платонова, И. Э. Бабеля, В. П. Катаева, А, П. Гайдара, А. С. Макаренко. То есть с заданием он справился блестяще. А сам был расстрелян в 37 году, как и большинство старых большевиков. Но Воронский был для Сталина действительным, а не выдуманным противником, еще с 1923 года, когда он подписал первое коллективное письмо, “заявление 46” http://www.pseudology.org/Valentinov_Lenin/NaslednikiLenina/01.htm против бюрократического перерождения революции http://www.chelpress.ru/newspapers/chelrab/archive/17-07-2004/2/A121270.DOC.shtml, а по своей основной специальности – позвольте я дословно воспроизведу крамолу, которая ему ставилась в вину: “пролетарского искусства сейчас нет и не может быть, пока перед нами стоит задача усвоения старой культуры и старого искусства”. Насколько хватало сил, он сопротивлялся попыткам превратить литературу в агитпроп, то есть отстаивал творческую свободу против той же бюрократии. Потом это получит соответствующую интерпретацию НКВД: “выдвинув программу… чистого искусства» и «зная контрреволюционные настроения… писателей, скрывающиеся под маской "беспартийности", Воронский решил превратить их в «троцкистский контрреволюционный резерв”.
На самом деле его взгляды не имели ничего общего ни с “чистым искусством”, ни с “плюрализмом” современных чиновников, которым действительно плевать, с кого получать откаты, с черносотенцев или с порнографов. С точки зрения Воронского, художник, как и все прочие труженики, призван служить общественному благу и прогрессу: “высшее искусство – то, которое создает возвышающие душу образы, зовущие к победам над всем ничтожным и пошлым” (436). Ну, а прогресс он трактовал вполне по-марксистски. Но отличало его – что? Понимание специфики искусства, особого характера творческого труда. Поэтому Есенин мог ему заявить: “Будем работать и дружить. Но имейте в виду: я знаю - вы коммунист. Я тоже за Советскую власть, но я люблю Русь. Я по-своему. Намордник я не позволю надеть на себя и под дудочку петь не буду” http://az.lib.ru/w/woronskij_a_k/text_0060.shtml Ну, и что? А зачем вообще нужен поэт в наморднике?
И второе. Этому марксисту не нравилось, что классовое возводится в абсолют и подминает под себя общечеловеческое. Ведь классовые интересы приходят и уходят, а красота объективна и “во временном звучит вечное” (414). Это очень важный момент, не эстетический, а мировоззренческий, боюсь, именно на нем споткнулся в ХХ столетии весь коммунистический эксперимент. Забывая о существовании классов, мы превращаемся в стадо, послушное господам. Забывая, что в первую очередь мы люди, и то, что нас объединяет, всё-таки важнее, мы превращаемся в стаю злобных волков. Воронский видел обе стороны.
И с этой точки зрения оценивал личность и творчество Н.В. Гоголя. Даже в связи со злополучным сочинением “Выбранные места из переписки с друзьями” он - в 34 году! – защищает Гоголя от Белинского, который не понял “трагедии Гоголя”, не “заметил того, что шло в “Переписке” от Гоголя-художника с его ясновидением”, напрасно упрекал писателя в сознательном и циничном приспособлении к властям (336). Но, с другой стороны, Воронский показал разрушительное воздействие этой “странной и страшной книги”, “помеси сквалыжничества… с аскетическими порывами, Евангелие… вперемешку с руководством к куроводству и к обирательству мужика, попытки соединить крепостничество и кулачество с высшими запросами духа” (330). Но это же так, с легкой руки великого нашего писателя религия оказалась привязана как к брандеру к реакционной политике, то есть сама уничтожала свой нравственный авторитет, да и просто переставала быть собой. Чего стоит фраза “уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, а божии помазанники остались в стороне” http://nvgogol.org.ua/2/147.php (324). А Христос был, извините, кто? "Не плотник ли он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона?" (http://days.pravoslavie.ru/Bible/B_mk6.htm Мк. 6.3).
Или вот читаешь у Воронского, что Хлестаков и Чичиков в столкновении со старой крепостной России представляют новый “мануфактурный век” (170), но “в особой российской оболочке”. И хочется сказать: фи, какой социологизм! Но именно сейчас, в начале ХХ1 столетия понимаешь, как это точно и прозорливо. На наших глазах происходило переиздание российского капитализма, и его олицетворяли, простите, не унылые кальвинисты, а почти сплошь Хлестаковы да Чичиковы. А вот эта характеристика: “Павел Иванович пошл, как пошло “шикарное” французское мыло с “заманкой”- этикеткой и дешевыми духами, как пошлы… стандартные вещи и вещицы, лишенные истинного вкуса” (248). Здесь не хватает только гаденького словечка “бренд” из жаргона современных чичиковых. А вы говорите: устарело.
Я не могу пересказать всю книгу, даже карманного формата. Но под конец вспомним, что есть такая… концепция? Нет, слишком серьезно… Миф? Слишком романтично. В общем, сплетня, вокруг которой объединяются сталинисты с черной сотней. Что Сталин, наверное, тиран, но те старые революционеры, которых он уничтожал в 1937 году, они были как-то особенно враждебны России, русской культуре, так что на их фоне Иосиф Виссарионович с Лаврентием Павловичем выходят, вроде бы, и ничего. Так вот. Биография и творческое наследие Александра Воронского – включая последнюю его книгу – убедительное опровержение околоисторических сплетен.
