Андрей Плахов: В гостях у нас сегодня кинорежиссер Алексей Мизгирев, поставивший фильмы "Кремень" и "Бубен, барабан", который будет участвовать в Международном кинофестивале в Локарно.
Ольга Галицкая: Действительно, фильм Алексея Мизгирева примет участие в большом международном конкурсе, но вот я хотела тебя, Андрей, сразу же спросить: а такое ли уж это событие – кинофестиваль в Локарно?
Андрей Плахов: Ну, все относительно, конечно, в нашем мире. Тем не менее, можно сказать, что фестиваль в Локарно относится к числу далеко не последних. Когда-то его называли "самый маленький из больших фестивалей и самый большой из маленьких". И вот в этом определении очень много заключается. Действительно, этот фестиваль идет буквально сразу вслед за тройкой крупнейших хищников, так сказать, - Канн, Берлин (символ которого – медведь) и Венеция (символ которого – лев). Символ Локарно – это леопард, в общем, животное тоже достаточно серьезное.
Ольга Галицкая: И красивое.
Андрей Плахов: "Золотой леопард", "Серебряный леопард" – так называются призы Локарнского фестиваля. Фестиваль этот один из старейших в мире, помимо прочего. Фактически по возрасту он совпадает с Канном и уступает только Венеции. Он впервые был проведен в 1946 году, сразу после войны. А попытки проводить его предпринимались еще раньше, правда, не в Локарно, а в соседнем городе Лугано. Особенность этого фестиваля в том, что он происходит в небольшом городке, но городке очень интересном. Там есть прекрасная средневековая площадь, которая полностью в дни фестиваля отдана для кино. Там показывают фильмы на открытом воздухе. Это кинотеатр под открытым небом, самый крупный в Европе. Туда помещается до 10 тысяч зрителей, и они приходят и смотрят фильмы от начала до конца, даже иногда под проливным дождем. В этом смысле это, конечно, уникальный фестиваль, уникальное зрелище. Но кроме этого, фестиваль показывает фильмы в конкурсе и пытается открыть новые волны, новых режиссеров, новые имена. В общем-то, ориентация Локарно – это именно молодая режиссура, так всегда было. Здесь получили боевое крещение режиссеры чешской новой волны, здесь, между прочим, первые международные успехи снискали Алексей Герман – фильм "Мой друг Иван Лапшин", "Александр Сокуров – фильм "Одинокий голос человека", Глеб Панфилов в свое время получил "Золотого леопарда" за фильм "В огне брода нет". То есть вы понимаете, какое значение этот фестиваль, на самом деле, историческое имеет для российского кино тоже.
Ольга Галицкая: Вот Алексей Мизгирев, по-моему, уже преисполнился важности этого события. Леша, скажите, пожалуйста, когда вы узнали, что ваш фильм попал в конкурс кинофестиваля в Локарно, вот ваши первые чувства? У вас вообще есть уже фестивальный опыт? Есть. Вы же получали приз на "Кинотавре" за свой дебют, как минимум это было.
Алексей Мизгирев: Да, это точно было. Но зарубежный опыт у меня не такой большой. Я, в общем, особенно не ездил с фильмом "Кремень", хотя картина, в общем, довольно широко прокатилась – от Австралии до Чикаго. Но я сам побывал только в Марокко. Фестиваль в Марракеше неожиданно оказался крупным по части того, что туда вложено, фестивалем. Председатель жюри там был Милош Форман, Катрин Денев, наш Павел Лунгин, как-то все это было богато. Но я поехал туда не за этим, я не знал этого, просто мне показалось: Африка – забавно… И я приехал туда. Там я тоже какой-то приз получил.
Ольга Галицкая: А там поняли люди вообще, о чем фильм "Кремень"?
Андрей Плахов: "Кремень" – это же фильм, можно сказать, жестко погруженный в нашу отечественную реальность, очень связанный с социальными проблемами именно российскими, современными.
Ольга Галицкая: Нужно сказать тем, кто не видел фильм. Там провинциальный парень приезжает в Москву, и Москва встречает его жестко. И он становится милиционером. Ну, а дальше стоит, конечно, посмотреть картину. Я поклонница фильма "Кремень", считаю, что это очень яркий дебют в последнее время. Но я не сильно себе представляю, как это все… внятно ли это зарубежному зрителю.
Алексей Мизгирев: Мне тоже казалось, что это будет как-то вот из разных миров, но как-то это было воспринято… Там была забавная история. Английские субтитры были переведены, и там герой обращается "дядя Коля" к своему земляку, и наш этот "дядя" – ничего не обязывающее обращение к старшему человеку – перевели как "uncle"…
Ольга Галицкая: Родственник уже получается.
Алексей Мизгирев: Да, кровный родственник. А поскольку он еще и атакует дочь этого "uncle", то получалось, что он с какими-то инцестуальными мотивами приехал в эту самую Москву.
Андрей Плахов: То есть фильм приобрел другой смысл.
Алексей Мизгирев: Другой смысл, да. Я помню, что ко мне подошел человек и сказал: "Ну, ты даешь, парень…" И я понял, что при всей заинтересованности все-таки как-то существуют такие казусы восприятия, и в общем, на самом деле, конечно, мы… Там, на этом фестивале в Марокко, был день египетского кино. Вот это была популярность, вот это была истерика, ажиотаж. Выходили такие… танец живота – у нас же танцуют худые девушки, а вообще танцуют такие полные женщины. И вот эти полные женщины, облитые золотом, выходили на эту сцену, и бесновался буквально зал. Это была популярность! Ну, в общем, конкурсные фильмы – так, вдогонку всему этому делу.
Андрей Плахов: Я могу сказать, что в Локарно тоже вы можете столкнуться с несколько подобной ситуацией, поскольку те просмотры, о которых я упоминал, на пьяццо Гранде, под открытым небом, они действительно собирают огромные толпы людей со всей Швейцарии, и там показываются, конечно, более… не то что коммерческие, но все-таки более кассовые фильмы. И чаще всего на итальянском, немецком или французском языке, то есть на языках, которые являются родными для швейцарцев, по сути дела. И конечно, на английском, который уже стал международным. Очень редко на этой площади показывались российские фильмы, хотя я помню, что показывался, например, "Олигарх" Павла Лунгина, в свое время – фильм Карена Шахназарова "Город Зеро". И надо сказать, что публика воспринимала их адекватно. То есть она очень чутка. Даже, скажем, если это иранское кино или, как вы говорите, египетское, какое угодно. Юсеф Шахин – классик египетского кино – был героем, кстати, ретроспективы в Локарно, и всего его фильмы шли на ура. Но конкурсные фильмы идут обычно в более скромном зале, хотя тоже очень большом. По-моему, там собирается тысячи три человек, что тоже немало.
Ольга Галицкая: Леша, известно, что дебютировать удачно удается довольно-таки многим, а снять удачный второй фильм – далеко не всем. То есть, есть такой "синдром второго фильма", что второе кино снимать тяжелее. Вы это испытали на себе, работая над фильмом "Бубен, барабан"?
Алексей Мизгирев: Честно говоря, не очень, потому что это какой-то был другой материал, и мы его делали по-другому. Хотя вот люди, которые со мной работали, это были те же самые: тот же оператор, тот же художник, тот же вот продюсер, который организовывал все это дело. Но как-то мы ставили себе другие задачи, и это была такая тяжелая, на самом деле, работа, два месяца мы не поднимали так головы, что, честно говоря, мысль о том, что получится и что будет в сравнении с первой картиной, как-то не возникала. А потом я вдруг стал понимать, когда стал приходить материал, что это другой фильм, что он как-то складывается сам по себе, и я вспомнил фразу Феллини: "Первые 10 дней я снимаю фильм, а потом фильм снимает сам себя". Я как-то понял, что нужно прислушиваться просто к материалу, и он пошел, пошел, и как-то он стал уже складываться. Как-то я стал по-другому что-то говорить актрисе, оператору… И там, знаете, в этих съемках самое интересное – не начало, а где-то там к середине, когда уже люди начинают понимать, что они делают, артисты уже понимают, что они играют, и тогда ты уже находишься в такой более свободной дистанции по отношению к материалу. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, честно говоря, я не задумывался ни на секунду об этом.
Ольга Галицкая: Не задумывался ни на секунду, и, тем не менее, снял фильм, в котором главную роль сыграла Наталья Негода, этот фильм называется "Бубен, барабан". Картина примет участие в конкурсе кинофестиваля в Локарно.
Андрей Плахов: Алексей, расскажите немного о том, как вы пришли в кинематограф? Насколько мне известно, у вас философское образование, а не только кинематографическое. Вот как-то все у вас соединилось, в вашем личном опыте, и какой отпечаток накладывает на вашу работу в кино?
Алексей Мизгирев: Я, честно говоря, с самого начала, заканчивая школу, понимал, что я хочу заниматься кино. Я жил в очень маленьком провинциальном городе в Кемеровской области, это было начало 90-х, развал Советского Союза, изменение принципиальных совершенно устоев. Хотя у нас там это все было… я помню путч – досада была в том, что там футбол отменили или какой-то кинофильм, а пошло это "Лебединое озеро" – это как-то взбудоражило сознание. Но все равно я понимал, что к кино я близок. Но все поступать…
Ольга Галицкая: И поэтому выбрали такой окольный путь, пошли учиться на философа?
Алексей Мизгирев: Как-то поступать тогда было… я, честно говоря, не чувствовал в себе каких-то возможностей поехать в Москву. Это же целое событие для провинциального школьника – все это сделать. И я поступил на факультет философии в Томском государственном университете, старейшем университете имени Куйбышева (был, сейчас не знаю, может, переименовали в Екатерину Вторую). Я даже в аспирантуре там учился, не просто на философском. Но потом я понял, что все, пора, и приехал поступать во ВГИК. Ну, я даже не хотел поступать во ВГИК, мне казалось, что, в общем, все – цепь случайностей, что надо получить какое-то специальное образование, вот эти Высшие курсы, и зачем мне снова учить историю, общеобразовательные предметы и так далее. Но опять же был дефолт, 1998 год, и вы помните, там упали все цены, потом поднялись, все это превратилось в какую-то кашу, и я понял, что нужно просто поступить в этот самый институт и пересидеть какое-то время в этом институте, пока хоть как-то стабилизуется ситуация в стране, а потому же дойдет дело до кино.
Андрей Плахов: И вы поступили во ВГИК и учились у Вадима Абдрашитова.
Алексей Мизгирев: Да, поступил в мастерскую Абдрашитова, пять лет я учился.
Ольга Галицкая: А скажите, каким учителем был Абдрашитов и что в вас от вашего учителя?
Алексей Мизгирев: Ну, это мне, наверное, трудно понять, что во мне от учителя, но учитель, по-моему… хотя, конечно, я, как ученик, необъективен, но, по-моему, он один из лучших мастеров во ВГИКе. Потому что он традиционалист в хорошем смысле этого слова, и в то же время у него пытливый современный ум. И сочетание этих двух вещей рождает вот какое-то уважительное отношение к профессии как таковой, но в то же время это не зажимает свою какую-то творческую составляющую. Хотя мы проходили обучение на текстах Шукшина и Вампилова. И вот я помню даже какие-то первые уроки по режиссуре, рассказ Шукшина "Ноль-ноль целых", и там герой обливает чиновника чернилами, там парный, по сути, этюд – вот на всем этом деле учились мизансцене, что говорить артисту и так далее. Вадим Юсупович, я помню, рассказывал, что когда у них на курсе умер Ромм, они пошли с кем-то из однокурсников и попросили у Шукшина, чтобы он взял, как ученик Ромма, их мастерскую последнюю. И Шукшин пришел к ним, они пообщались, и он оказал, сказав: "Ребята, вы должны понять, мастер – это не только тот, кто учит вас, но тот, кто поможет вам потом". Я хочу сказать, что Вадим Юсупович полностью выполнил этот тезис.
Ольга Галицкая: Предназначение учителя.
Алексей Мизгирев: Предназначение учителя, да. Он мне помог снять дипломную работу, добившись денег, тогда еще выделали в Госкино на короткометражный дебют, и там была какая-то огромная сумма для студента. Мы сняли дипломную работу, с которой я поехал на "Кинотавр", где все это дело началось.
Ольга Галицкая: И все, и понеслось, уже началась большая киножизнь.
Андрей Плахов: Уже не говоря о том, что Вадим Абдрашитов возглавлял жюри в тот год, когда ваш фильм "Кремень" был в конкурсе и получил приз, в чем мы не усматриваем какого-то протекционизма, потому что приз был заслуженный, но, тем не менее, это тоже имеет значение.
Ольга Галицкая: Не усматриваем, хотя пытались отдельные личности упрекнуть Вадима Юсуповича. Но он действительно человек в этом смысле несгибаемый, и если бы ему фильм не нравился, он не стал бы подсуживать своему ученику. Фильм получился достойный, поэтому получил награду. Леша, когда вы принимались за вторую картину, вы, тем не менее, отказались от сотрудничества с Сергеем Сельяновым, а, в общем-то, он тоже ваш крестный отец в кино, "Кремень", свой первый фильм, свой дебют, вы делали с ним. Почему отказались?
Алексей Мизгирев: Я честно показал ему текст до всех моих походов к продюсерам, другим, остальным, но, честно говоря, по окончании института у меня было два текста: один – "Бубен, барабан", другой – "Кремень", их написал еще…
Андрей Плахов: Вы сами пишете сценарии полностью?
Алексей Мизгирев: Да.
Андрей Плахов: Не деля ни с кем этот труд.
Алексей Мизгирев: Не деля ни с кем. Каждый раз мечтая, что я найду соавтора, но…
Ольга Галицкая: Нет, подождите, "Кремень" вы делили с Юрием Клавдиевым.
Алексей Мизгирев: Вы знаете, это казус. На каком-то этапе работы над сценарием Сергей Сельянов решил привлечь…
Ольга Галицкая: Модного театрального драматурга.
Алексей Мизгирев: …да, и я так и не понял – зачем.
Ольга Галицкая: Для диалогов, я так понимаю, чтобы они были…
Алексей Мизгирев: Нет, что-то их не устраивало вообще в сценарии, в сюжетной структуре и так далее. И они пригласили Юру, и он честно что-то там писал, но потом так получилось, что это все, по сути, ну, за исключением, может быть, пары реплик буквально, вытолкнул сценарий, природа этого самого сценария. И в итоге вроде как он остался…
Ольга Галицкая: В титрах он есть, да.
Алексей Мизгирев: …но в то же время он есть в титрах как "благодарности", его нет в титрах как соавтора сценария. Потому что, в общем, в этом действительно какая-то… С одной стороны, он работал, с другой стороны, его работа конкретная в этой вещи не легла. А потом кто-то, видимо, заполняя этот бланк на фестиваль "Кинотавр", вставил Юру, и в итоге получилось, что мы с ним вместе написали сценарий. В общем, в этом нет ничего страшного.
Ольга Галицкая: Получается, что вы делаете целиком авторское кино, то есть это ваш текст, ваше воплощение. И у вас опять-таки, возвращаясь к своему вопросу, был свой продюсер Сергей Сельянов, но для второй картины общего языка вы не нашли.
Алексей Мизгирев: Я просто не закончил. Он читал текст "Бубен, барабан" до того, как запустил "Кремень". Более того, он хотел запускать этот "Бубен, барабан", и я его убедил, что "Кремень" как-то больше ложится в саму стилистику компании "СТВ". Один, молодой в большом городе, какие-то…
Ольга Галицкая: Как кто-то называл этот фильм – "Брат-3".
Андрей Плахов: Римейком "Брата" своего рода.
Ольга Галицкая: Но у вас не было таких мыслей?
Алексей Мизгирев: У меня не было, конечно, таких мыслей. Более того, если быть честным, я посмотрел полноценно фильм "Брат", где-то уже монтируя фильм "Кремень", вот так чтобы взять и посмотреть его полностью. Хотя я, конечно, знал, что это за картина, видел какие-то куски, но так вот прямо полноценно это произошло потом. Но дело не в этом, а в том, что это как-то больше подходило к этому делу. А потом, после того "Кинотавра" 2007 года, Сельянов стал… я вдруг понял, что те поправки, которые он хотел внести в сценарий этого "Бубна, барабана", опять касались какой-то сталистики компании "СТВ" что ли, чтобы как бы это все двинуть в эту сторону. Поскольку я представлял, что это совершенно другая картина, о чем мы говорили в начале, я как-то от этого отказался. И в итоге нашлись продюсеры, которые захотели это взять в том виде, в котором это было написано и мною придумано.
Ольга Галицкая: И уже не вмешиваться, не изменять, не продавливать молодого режиссера, как часто делают опытные продюсеры.
Алексей Мизгирев: Я получил полный карт-бланш от компании "Централ Партнершип", они не вмешивались ни в сценарий, ни в утверждение артистов, ни в монтаж. Только периодически они – это такая компания на западный манер – мне присылали такие официальные письма, в которых было: "Кастинг утвержден", "Монтаж утвержден", "Разрешаем переходить к монтажно-тренировочному периоду".
Ольга Галицкая: Замечательная компания! Полная свобода.
Андрей Плахов: Приятно слышать, что фильм достаточно получился радикальным и таким как бы выбивающимся из канонических рамок, в том числе и того, что выпускает компания "Централ Партнершип", и вообще в нашем кино смотрится как-то очень отдельно, по-моему. И даже на "Кинотавре" он смотрелся отдельно. Но мне бы хотелось, чтобы вы сами, если возможно, как-то определили, в чем… Вот мы уже говорили о том, что есть отличия этого фильма от предыдущего, но есть и какая-то, очевидно, преемственность. Что, собственно говоря, другое? Как вы определяете жанр, тип этого фильма? В чем это коренное отличие?
Алексей Мизгирев: Вы знаете, если фильм "Кремень" – это была такая история характера, погруженная в некую социальную среду, и в этом смысле реалии среды имели очень принципиально значение, то вот в этой второй картине мне показалось, что вот нужно двигаться не в сторону уточнения как бы элементов быта или каких-то социальных характеристик, пусть провинции, а не Москвы, а как-то вглубь человека, вглубь возможностей самого человека, на что человек способен, сам не зная о себе многого. И в итоге в этом персонаже, в этой вот библиотекарше я понимал, что можно куда-то копнуть в историю про то, что она вроде хороший человек, но все поступки, которые она совершает, плохие. И в итоге тупик жизни заключается не в том, что людям перестали платить зарплату, и они вот, я не знаю, оскотинились, - вот такой социальный ответ был бы слишком поверхностен для меня. Мне хотелось найти ответ, что же происходит в глубине даже не характера, а самой личности человека как такового. И это, по сути, определило выборы артистки. Потому что изначально был написан такой персонаж оптимистической трагедии, такая комиссар в кожаной юбке…
Ольга Галицкая: И даже есть морячок.
Алексей Мизгирев: …морячок, "кто хочет комиссарского тела", железной хваткой и так далее. Потому я понял, что это была бы социальная история про то, что не платят зарплату, мне было этого мало, я хотел куда-то вовнутрь. И поэтому я выбрал женщину, актрису, которая принципиально не подходит на эту роль, если говорить о ней как о личности, - Наталью Негоду.
Ольга Галицкая: А в какой момент эта мысль к вам пришла, что именно Негоду надо позвать? Ведь это было непросто, я так думаю, с ней договориться, ее найти. Она в Америке сейчас живет?
Алексей Мизгирев: Нет, это очень просто, она живет в России…
Ольга Галицкая: А откуда этот миф, что она в Америке? Она уезжала в свое время. Почему-то в сознании людей – как будто она там и осталась.
Алексей Мизгирев: Да, но это, мне кажется, природа нашей страны – как-то закрепить за человеком и потом его не замечать. Вообще, это была светлая мысль – вспомнить Наталью Негоду, но сама техническая обертка этого дела была крайне простая. Мы позвонили ей, она приехала, взяла сценарий. Я не был с ней знаком, мы встретились. Потом были пробы, мы снимали пробы, и как-то в связи с пробами было понятно, что это она. Я подошел к ней прямо там, на пробах, и сказал: "Наташа, это вы". Она сказала: "Ну, вот продюсеры меня не утвердят…" Я сказал, что "давайте я разберусь с продюсерами, но для меня это вы". И дальше мы стали работать.
Ольга Галицкая: А вот "Маленькая Вера" – ее звездный час, ее самая звездная роль – для вас этот фильм что значил?
Алексей Мизгирев: Когда он вышел, я же был еще школьником, это 1987 год, по-моему…
Андрей Плахов: 1987 год даже.
Алексей Мизгирев: Я учился в классе 7-м в школе. И весь ажиотаж по поводу этой картины был связан исключительно с какими-то эротическими сценами, которые в нем были.
Андрей Плахов: Это так, хотя, на самом деле, значение этого фильма в другом. И в этом тоже, что он совершил сексуальную революцию в советском кино, но, с другой стороны, это был последний фильм советской эпохи, который собрал огромное количество зрителей, и в то же время это был первый фильм перестройки, которые поставил такие социальные проблемы, которые не принято было показывать и затрагивать в советском кино, мне кажется. Невольно напрашивается сравнение с картиной "Бубен, барабан". Тоже в центре женщина, тем более ее играет Наталья Негода. Прошло 20 с лишним лет, и что получилось? Это опять социальная драма или это нечто другое?
Алексей Мизгирев: Я не так давно пересмотрел картину "Маленькая Вера", и конечно, сейчас все это смешно – то, за что ее бичевали и ругали с точки зрения всей этой эротической свободы. В общем, это уже какой-то трюизм…
Андрей Плахов: Ее мы достигли.
Алексей Мизгирев: Да, это уже случилось. А вот это вообще какая-то трогательная история любви, нелепой в этих диких стальных… там ржавые баркасы какие-то, трубы, куда-то поезд заезжает, чуть не в квартиру, под окном сигналит…
Андрей Плахов: В индустриальных джунглях.
Алексей Мизгирев: Да. И там эта история девушки, которая вдруг полюбила другого человека, не алкоголика, не какого-то там скрягу и так далее, а какого-то другого, отличного от них всех. И в итоге получилось все плохо, потому что папаша его там ударил ножом, а она не знает, что делать, и какие-то суицидальные попытки, тоже как в фильме. Но я как-то спокойно посмотрел эту картину, потому что они даже не то что бы разные, а они про разное. История "маленькой Веры" – это история с каким-то очень сильным зарядом социального протеста, она такая нонконформистская, она действительно про то, как мы живем, открыть глаза…
Андрей Плахов: Так жить нельзя.
Алексей Мизгирев: Да, так жить нельзя, по сути. Вот у нас такие мужики, у нас такие женщины, у нас такие юные девушки и тому подобное. Я все-таки не делал в этом смысле протестную картину относительно нынешней социальной среды, которая довольно упитанная все-таки. По крайней мере, последние пару лет, если говорить о какой-то экономической составляющей, даже мы снимали в Тульской области, город Новомосковск – там дорогие машины на дорогах, супермаркеты.
Ольга Галицкая: Но этого ничего нет в вашем фильме, там очень мрачная среда обитания.
Алексей Мизгирев: Если дальше проехать, там действительно ничего этого нет, потому что Тульская область – это шахтерский регион, недалеко от Москвы, и там все ненавидят Ельцина и МВФ. Потому что в свое время Ельцин получил кредит от МВФ под залог того, что он закроет шахты Тульской области.
Ольга Галицкая: И закрыл.
Алексей Мизгирев: И он все закрыл. Осталась одна, называется "Подмосковная", там какой-то бурый уголь, он не очень горит, но, видимо, для каких-то ТЭЦ в Подмосковье куда-то они отправляют. А там построено так: на 3-5 тысяч человек городок, в центре которого такой ДК, который мы снимали, и шахта. И по этому ДК было видно (это, конечно, советский китч), насколько было богато там: парча, лепнина, фрески, что угодно, колонны, огромные здания. И все это когда-то было богато, а сейчас это в таком вымирании, запустении. И в итоге картина, которую мы снимали, она была про вот это: жизнь ушла, а что остается? Остается какая-то сила воли, которая заставляет людей не оскотиниваться.
Поэтому все вот эти претензии, которые я слышу сейчас, о том, что это какой-то отвратительный фильм, он показывает в негативном свете эту нашу страну, людей и так далее, мне кажутся глубоко отвратительными и не понимающими само существо задачи, которую, например, ставили мы в этой картине. Наоборот, это история про то, что у людей есть сила воли. Но только давайте называть вещи своими именами, давайте не будем говорить, что все замечательно, прекрасно и так далее. Речь не идет о том, чтоб оскорбить наших людей, не оскорбить в данном случае библиотекарш, а наоборот, рассказать о том, что у людей есть силы. Представляете, мы приехали на отбор натуры, остановились узнать, как проехать к какой-то шахте, и там какой-то дядька на велосипеде. И мы у него спрашиваем, как проехать к этой самой шахте. Он смотрит – какая-то машина, московские номера, какие-то молодые люди. Он слез с этого велосипеда и стал расспрашивать нас, не хотим ли мы эту шахту запустить. И он нам все сейчас покажет, что на самом деле все осталось, что они там затоплены, но наполовину, и можно все это… И у этого человека в глазах была тоска по тому, что…
Ольга Галицкая: Такая вера, что кто-то может решить.
Алексей Мизгирев: …кто-то вернет все как было.
Андрей Плахов: "Маленькая Вера"… Но вот претензии к вашему фильму прозвучали с трибуны Государственной Думы. В частности, Станислав Говорухин, как старший товарищ, говорил с большой озабоченностью о том, что наши молодые режиссеры, включая и вас (и он, в частности, привел фильм "Бубен, барабан" в качестве примера), показывают реальность в мрачном свете, что это все не соответствует действительности. Что такую библиотекаршу невозможно себе представить, которая крадет книги в собственной библиотеке и продает их в проходящих поездах, что, в общем, это, грубо говоря, клевета и чуть ли не антигосударственная провокация.
Ольга Галицкая: Но он даже ведь не одинок, Станислав Говорухин.
Андрей Плахов: Это, в конце концов, могло быть его частное мнение, если бы за этим не стояли другие силы, которые поддерживают это и развивают, утрируют.
Ольга Галицкая: Во-первых, это. Но я еще хочу сказать, что просто зрители "Кинотавра" были, в общем-то, удручены картиной в массе своей, которая сложилась из всех фильмов – участников конкурса. Потому что это были фильмы депрессивные, мрачные, с ненормативной лексикой, фильмы, которые не давали людям надежды. По крайней мере, так это было в массе своей воспринято.
Алексей Мизгирев: Вы знаете, я почитал стенограмму вот этого выступления Говорухина на этих парламентских слушаниях или как они там называются. Мне было досадно, что любить родину – это не значит говорить слово "патриотизм" через запятую, снимать фильмы про 4 ноября и так далее. Патриотизм, любовь к родине – это прежде всего называть вещи своими именами. И упрекать людей в том, что они не любят родину, потому что они на белое говорят "белое", а на черное говорят "черное" – это, по-моему, верх какой-то невоспитанности, если в этом нет какой-то собственной эгоистичной задачи самих людей. Видеть в этом какой-то конфликт поколений – это опять же желание вот этих так называемых "старших товарищей", причем далеко не всех… это что-то возрастное уже, что-то за этим стоит такое: в нашем возрасте девушки были молодежи и интереснее. Мне кажется, вообще, этот "Кинотавр" 2009 года – его значение будет лишь со временем все больше и больше…
Ольга Галицкая: Возрастать?
Алексей Мизгирев: Потому что он знаковый. Существует некая группа молодых режиссеров, которые как-то по-своему представляют современную действительность в нашей стране. И хорошие они, плохие, умелые они, неумелые, но они есть, это факт, они такие вот. И это определенный знак времени. Происходит смена поколений, и чем безболезненнее она будет проходить, тем будет лучше для всего кино вместе взятого. И прежде всего эта безболезненность должна проистекать из рядов старших так называемых товарищей.
Андрей Плахов: Но так никогда не было. Как вы знаете, наверное, из истории кино, когда появилось новая французская волна, то она объявила войну папиному или дедушкиному кино. В какой-то степени, может быть, эти слова не проговариваются, но, тем не менее, эта новая волна, о которой вы говорите, она действительно оппозиционна по отношению во многом к тому, что делает старшая генерация, включая даже таких мастеров, как Вадим Абдрашитов.
Алексей Мизгирев: Ну, про конфликт с Вадимом Юсуповичем Абдрашитовым я вряд ли смогу что-то сказать, потому что никакого у меня с ним конфликта нет, в том числе и творческого, или прежде всего творческого. Мне-то как раз кажется, что он мыслит в каком-то верном направлении. Война объявлена не со стороны новой волны "папиного кино", а со стороны "папиного кино" существуют высказывания в отношении молодых режиссеров.
Ольга Галицкая: Тех, кто идет следом. Не нравится. Почему?
Алексей Мизгирев: Вместо того, чтобы, на самом деле, лелеять вот эту неангажированность, которая есть, собственно, результат какого-то развития нашей страны с начала перестройки, что появились люди, которые высказываются без оглядки на то, в русле какой точки зрения я буду это делать, какая группировка будет стоят за мной, если я скажу это так, а это вот так.
Ольга Галицкая: А я вам скажу, Леша, в какой ангажированности упрекают новое поколение российского кино. Говорят, что это люди, которые хотят понравиться прежде всего отборщикам международных кинофестивалей, и поэтому они снимают такое кино, которое неизменно привлечет внимание на Западе, а кино это очерняет нашу светлую и прекрасную родину.
Алексей Мизгирев: Я, собственно, про это и говорю, что это конфликт идеологический, конфликт точек зрения. Вопрос – называть или не называть вещи своими именами. Если некоторые режиссеры на парламентских слушаниях считают, что у нас все замечательно, то это либо глупость, либо это просто какой-то заказ. Потому что отъедешь ты на 300 километров от Москвы – и ты увидишь, что мы ничего… Мы не строили ДК, мы ничего не…
Ольга Галицкая: Ничего не придумали, да.
Алексей Мизгирев: Наоборот, мы подкрашивали, мы запускали там какие-то вагонетки, которые ржавые, художник что-то там делал, давал ток и так далее. Мы, наоборот, в более приподнятом виде рассказали о том, что происходит, исходя из творческих задач, поскольку в этом был замысел какой-то эстетический. Но считать, что у нас все замечательно, и это есть надежда, по-моему, это глубоко ошибочная вещь. На мой взгляд, надежда – это когда я вижу, у меня есть ощущение, что что-то не так, я вижу, что режиссер, писатель, музыкант – в нем тоже есть это неспокойствие, и я понимаю, что я не один, я как зритель, я понимаю, что кто-то со мной мыслит синхронно. И в этом есть надежда на то, что что-то изменится. Не прямой, тупой хеппи-энд – обнявшись, пошли в сторону заката, а то, что я вижу человека, который мыслит так же, как и я, его мысли резонируют с моими мыслями. И в этом есть моя надежда, что что-то изменится. Это подлинная надежда.
Андрей Плахов: Можно привести примеры того, как это происходило в других странах, опять же раз мы уж говорим о каком-то международном контексте вашего фильма. Когда появилась французская новая волна та же, британское кино рассерженных молодых людей, немецкое новое кино, все эти течения, казалось бы, чисто эстетические, локальные, кинематографические, они очень серьезно повлияли на общественную жизнь, а в чем-то даже и на политическую жизнь этих стран. В каком-то смысле новое немецкое кино подготовило почву для того, чтобы Германия стала той Германией, какой она стала сегодня, расставшись с наследием нацизма. В Британии, когда кинематографисты левого социального направления критиковали режим Маргарет Тэтчер и все, что было с ним связано (кстати, там тоже закрытие шахт и тому подобное), то, в общем, это потом имело и социальные последствия в жизни. Конечно, не прямые. Во всяком случае, то, что вы сказали, что художник должен не потворствовать, так сказать, тому, что происходит, и не лакировать его, а наоборот, показывать жизнь в ее драматизме и даже, может быть, более сгущенном виде, я думаю, что это как раз и есть тот социальный месседж, который в ваших фильмах есть и который, в общем-то, и ваш учитель Абдрашитов тоже всегда, наверное, приветствовал.
Ольга Галицкая: Леша, а я вас хочу спросить по поводу названия. "Бубен, барабан" – это что, откуда такое?
Алексей Мизгирев: Вы имеете в виде в каком-то метафорическом смысле или в прямом сюжетном?
Ольга Галицкая: Я имею в виду и в прямом сюжетном, и в метафорическом. Потому что Наталья Негода, играющая героиню, она объясняет там, но ведь это придуманная какая-то вещь – "Бубен, барабан". Ведь такой нет ни поговорки, ни символа такого, по-моему, в жизни нет. Или есть? Откуда вы это взяли?
Алексей Мизгирев: Ну, это дыхательное упражнение. Проще выдыхать, произнося какие-то звуки, и эти звуки, как и скороговорки у актеров и так далее. Конечно, в этом есть какой-то смысл. Поскольку картина про боль, про избавление от боли, то вот существует как бы такое простейшее избавление. Она говорит отцу: "Если у тебя заболело, вот так подыши. А чтобы проще было дышать, произноси эти самые звуки". Ну, если бы все было так просто, это как-то…
Андрей Плахов: То есть это фильм про то, как трудно дышать и как хочется научиться дышать, но это очень трудно.
Ольга Галицкая: Как тяжело избавиться от боли, да.
Андрей Плахов: И если уж мы говорим о метафорическом смысле фильма, был на "Кинотавре" один наш коллега, украинский кинокритик Рудковский, который интерпретировал этот фильм очень своеобразно, сказав, что… ну, как-то он выразился, что этот фильм показывает даже не драму, а вину русской интеллигенции, которая торгует всем святым, что у нее есть.
Ольга Галицкая: Своим культурным наследием!
Андрей Плахов: Продает книги Пушкина в данном случае. Крадет их из библиотеки и продает.
Ольга Галицкая: То есть в этом увиден такой образ и символ.
Андрей Плахов: Да, но при этом она все-таки способна расплатиться за свой грех. Как вы относитесь к такому прочтению фильма, например?
Алексей Мизгирев: Вы знаете, кстати, это было на "Кинотавре", касаемо не положительной реакции, а какой-то скорее отрицательной. И вот прислушиваясь, конечно, к отрицательной реакции, поскольку она менее приятна, я вдруг понял, что люди воспринимают эту картину не как про каких-то отдаленных шахтеров, каких-то библиотекарш где-то там далеко, очень и очень далеко, в Тульской, Кемеровской области, в Воркуте и так далее, а они воспринимают ее как картину про себя. И это мне ужасно понравилось, потому что мы так ее и делали. Очень просто быть политкорректным по отношению к каким-то, я не знаю, калмыцким шахтерам, если таковые существуют, или воркутинским, которые точно существуют. А вот ты попробуй как-то посмотреть на самого себя. Поэтому, это, конечно, не впрямую про грех интеллигенции в таком каком-то совершенно откровенно идеологическом виде, но то, что это история такого грехопадения человека, который знает, что такое грех, который понимает, что он грешит, который понимает, что он делает неправильно, и в этом смысле его совесть еще больше нечиста, это, конечно, фильм и про это тоже.
Андрей Плахов: И, вероятно, нужно сказать, что все-таки, в конце концов, если назвать жанр этого фильма, это ближе к экзистенциальной драме, чем к социальной.
Алексей Мизгирев: Да.
Ольга Галицкая: Да, абсолютно. Я думаю, что это картина не какая-то чернушная история про какую-то там провинцию, а в этом есть глубинный и глубокий смысл.
Андрей Плахов: Философский, что диктует ваша первая профессия.
Ольга Галицкая: Вероятно, да. Но мне интересно все-таки, смыкаясь с реальностью, я обратила внимание на то, что артист Дмитрий Куличков, абсолютно выдающийся, на мой взгляд, артист, я думаю, что еще мы его имя не раз услышим, внешне просто до удивления похож на российского премьера.
Алексей Мизгирев: Бывшего президента.
Ольга Галицкая: Входило это в ваши планы?
Алексей Мизгирев: Вы знаете, к вопросу об учителях и, в частности, Вадиме Юсуповиче Абдрашитове, наверное, он бы, может быть, не "двойку" поставил, но указал бы мне, потому что это ошибка, это моя режиссерская ошибка. Ну, не ошибка, но это то, что называлось паразитическими смыслами.
Ольга Галицкая: Не нужно это было, да?
Алексей Мизгирев: Поскольку я очень давно знаю Диму, со студенческих времен, я как-то его и не воспринимаю в этом аспекте, это точно. И когда ко мне стали подходить какие-то люди, к мнению которых можно прислушаться, и говорить: "Слушай, ты храбрый человек…"
Ольга Галицкая: Подмигивать и говорить: "Какой ты молодец"…
Алексей Мизгирев: "У тебя так герой похож на Путина…" Я, честно говоря, поначалу думал, что это шутки, а потом понял, что совсем никакие не шутки.
Ольга Галицкая: Похож, похож…
Алексей Мизгирев: Я вряд ли, наверное, отказался от артиста Дмитрия Куличкова, наверняка бы я все равно взял его на эту роль, но, может быть, усы какие-нибудь приклеил или что-нибудь, волосы по-другому покрасил и так далее. Конечно, в этом не было никакой задачи, ну, потому что у нас картина про другое.
Ольга Галицкая: А еще мне интересно, как проходит работа над фильмом, который по определению все-таки очень тяжелый, мрачный конечно же, где такое идет сложное копание в человеческой сути непростой? Какая атмосфера царит в это время на съемочной площадке? Тоже все такие мрачные, углублены в то, что жизнь невеселая, и как к ней обходиться – непонятно?
Алексей Мизгирев: Ну, рабочая атмосфера царит на съемочной площадке. Если она мрачная, то работать невозможно. Конечно, когда читаешь книгу Данелии, как у него все было весело, забавно и так далее, ну, как-то я пока не дотягиваю до этого, хотя, может быть, и хотелось бы. Поскольку в центре фильма, по сути, одна героиня, и все было сконцентрировано на нее, это не монофильм в таком классическом смысле, но все равно у Наташи было четыре или пять всего выходных, по-моему, из количества съемочных дней, то есть она была все время, - ну, как-то мы, да, ковырялись в этой роли, что-то ей такое я говорил… Но еще производство очень тяжело, в провинции многие люди… Если говорить, кстати, об этих парламентских слушаниях, то какая-то сермяга в том, что говорят относительно падения уровня технического какого-то…
Андрей Плахов: Профессионального технического уровня.
Алексей Мизгирев: Да, это, к сожалению, правда. Дело даже не в том, что люди там что-то не умеют, а дело в том, что в кино появились деньги, и вместе с деньгами появились случайные люди, которые никакие не дольщики и так далее. И подобрать хорошую группу, не ошибиться в чем-то – это довольно сложно сейчас. До последнего времени, как все встало, человек мог легко уйти на другой проект и так далее. И в этом смысле, я помню, на фильме "Кремень" у нас был замечательный коллектив, несколько людей старшего поколения, которые чуть ли не с Пырьевым там что-то снимали, и по их пониманию это были настоящие соавторы. Сейчас, среди новых людей, которые этим занимаются, их значительно-значительно меньше. Конечно, есть люди, преданные кино. Кино делается же не за деньги, а оно делается, я не знаю, кровью, потом и так далее, это тяжелое мероприятие. И это сразу видно на экране – вот это сделано за деньги или это сделано потому, что по-другому люди не смогли это сделать, подобрать команду вот именно техническую. Не творческую, не оператора, художника, которые… ну, это все-таки что-то другое…
Ольга Галицкая: Чтобы эти технические люди тоже были творческими.
Алексей Мизгирев: Ну, по крайней мере, чтобы они понимали, что они работают в кино, что нужно выйти, что нужно докрасить этот угол для какого-то постановщика, не халтурить и так далее. Таких людей… с кем-то мне повезло, с кем-то, наверное, не очень повезло. Поэтому это все превращается… Плюс администрация. В общем, все превращается в какой-то ком проблем.
Ольга Галицкая: Леша, вы уже упомянули, что сейчас многие проекты останавливаются. Что у вас-то с вашими планами дальнейшими?
Алексей Мизгирев: У меня ничего. У меня полная тишина.
Ольга Галицкая: Но вы же не остановитесь, вы же кинорежиссер!
Андрей Плахов: А есть сценарии написанные?
Алексей Мизгирев: Да, у меня есть сценарий. Ну, пока скорее пауза, чем какое-то конкретное желание продюсеров запустит этот сценарий. Может быть, кстати, участие в фестивалях очень полезно в этой связи, что продюсеры… они же тоже люди, и они тратят деньги частично свои, частично государственные, им нужно эти деньги…
Ольга Галицкая: Резонанс какой-то получить.
Алексей Мизгирев: Как-то страховать саму эту ситуацию. И вот наличие фестивальных призов, например, те же два приза фестиваля "Кинотавр" очень помогли мне с точки зрения того, что продюсеры подумали: наверное, этот что-то может, может быть, мы дадим ему даже возможность делать все самостоятельно. Наличие крупных зарубежных призов, мне кажется, если больше развязывает руки, так что я буду надеяться, что участие в конкурсе фестиваля в Локарно поможет как-то…
Андрей Плахов: Участие, как известно, уже награда.
Ольга Галицкая: Для российского фильма это точно!
Андрей Плахов: Но мы с Олей желаем, чтобы картина была замечена, хорошо принята публикой, критикой, и идеально, если бы получила какой-то приз.
Алексей Мизгирев: Спасибо большое!
Ольга Галицкая: Ну, и напоследок, все-таки хотелось бы узнать от вас, а вот если бы вам выпала такая возможность – снимать фильм вне России, вы бы согласились?
Алексей Мизгирев: И не про Россию?
Ольга Галицкая: И не про Россию.
Алексей Мизгирев: Не знаю. Мне кажется, это было бы мне очень трудно. Я совсем не путешественник, я уже говорил вам, что я, собственно, только вот в Марокко съездил, и я плохо знаю то, что происходит за рубежом. Нам бы с тем, что у нас есть, разобраться. У меня есть ощущение, что мы действительно находимся вряд ли в мейнстриме взгляда на наше кино как на часть, по крайней мере, европейского кино. Наверное, требуется что-то смотреть, понимать, что происходит, поскольку все-таки у нас огромная, богатейшая культура, и у нас столько накоплено в эстетике кино, не знаю, от Эйзенштейна до нынешних людей, и это все, конечно, никакая не маргинальная, мы не на задворках, не на обочине, а как-то мы должны войти разумно, занять свое место во всем этом деле. Поэтому, мне кажется, если мы будем снимать, отвечая на ваш вопрос, про нас, но с каким-то доступным, в том числе, и зарубежному зрителю языком, то это будет значительно лучше, чем если я поеду и буду снимать что-то про испанскую деревню. Как я тут на днях посмотрел фильм Иоселиани про Страну басков, документальный, по каналу "Культура"…
Ольга Галицкая: Чудесный фильм!
Алексей Мизгирев: Да… А мне показалось, что снимать про басков, как будто это грузины, вот в этом есть какое-то отчаяние самого режиссера. Остался бы он у себя в Сванетии и снимал бы – это было бы значительно более глубже, чем то, что он взял и снял этих испанцев, как будто они тот же сыр делают и тех же овец доят. Я как-то смотрю на того же Отара Иоселиани, уехавшего за границу, на Кончаловского… Вот есть люди, которые… тот же Лунгин уехал… Вот то, что они делали там, мне кажется, по значению художественному значительно меньше, чем то, что они сделали здесь. И фильм "Фавориты Луны" Иоселиани проще и менее богат, чем картина "Жил певчий дрозд", гениальная. То же самое было, например, и с режиссером Кончаловским. Вот он был серьезным режиссером, разнообразным, у него и "Ася Клячкина", и "Сибириада" – такие разные картины. И он уехал туда и снимал фильмы значительно более простые по своей художественной составляющей. Поэтому, мне кажется, где родился, так и сгодился. А рваться вот так технически на Запад, мне кажется… надеюсь, не дойдет до того, что нас на тот "корабль философов" посадят.
Ольга Галицкая: Еще важно, чтобы смотрели здесь кино. Когда увидят в России "Бубен, барабан"?
Алексей Мизгирев: С этим трудно, поскольку существует такая категория – "выпуск". Осенью. Я надеюсь, что это все произойдет осенью, фильм выйдет в прокат в Москве, и это будет возможно увидеть на экране, а не только на дисках, что все-таки разные миры.
Ольга Галицкая: Ну, а пока что фильм посмотрят зрители кинофестиваля в Локарно, где в конкурсе участвует картину Алексея Мизгирева "Бубен, барабан". Мы желаем вам удачи!
Алексей Мизгирев: Спасибо большое!
