Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре на два голоса. Мой собеседник в московской студии Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!


Иван Толстой: Сегодня в программе:

Столетие перелета Луи Блерио через Ламанш – эссе Бориса Парамонова,
Памяти ВСХСОНовца Евгения Вагина – некролог Михаила Талалая,
Культурная панорама и музыкальные записи, которые я с некоторых пор, Андрей, уже не называю новыми. Поскольку вы вечно норовите приготовить некий сюрприз даже со старыми записями, правда?

Андрей Гаврилов: Да, конечно. Так и сегодня мы будем слушать записи совершенно не новые, записи 25-летней давности, но остающиеся до сих пор практически неизвестными широкой публике. Это - трио замечательного питерского музыканта Валерия Мысовского.

Иван Толстой: Обратимся к культурным новостям прошедшей недели.
Выбран русский перевод названия последнего романа Набокова. "The Original of Laura" выйдет на русском языке под названием "Лаура и ее оригинал". Заглавие, как сообщается в пресс-релизе издательства "Азбука", обладающего правами на публикацию книги в России, согласовано переводчиком Геннадием Барабтарло и редактором Андреем Бабиковым с сыном писателя Дмитрием Владимировичем Набоковым, владельцем Фонда наследственного имущества Владимира Набокова (The Estate of Vladimir Nabokov) и без его согласия название на другом языке, как я понимаю эти права, не может быть утверждено.

Точная дата выхода русского перевода еще неизвестна, но он появится после публикации американского и британского изданий, а они намечены на 17 ноября этого года.
Мне уже не раз приходилось говорить и в эфире Радио Свобода, и писать на свободовском сайте, что я совершенно не согласен с таким вариантом перевода. Мне кажется, что имя Лора не должно переводиться как Лаура или Лаура, и Петрарка тут, по-видимому, не причем, а если и причем, то это какой -то художественный ход. А на самом деле здесь подразумевается другое женское имя, которое по-английски звучит как Лора. Лора - это искаженное пастернаковское Лара, и "The Original of Laura", то есть Оригинал или Подлинник Лоры - подлинник пастернаковской Лары - и есть набоковская Лора. У Набокова с Пастернаком, как известно, на протяжении многих десятилетий то открыто, с называнием вещей своими именами, то скрыто, под ковром, шла давняя художественная, эстетическая полемика, преходящая иногда даже в политическое несогласие со стороны Набокова. Я имею в виду сам роман “Доктор Живаго” и революцию, как она описана у Бориса Леонидовича. И, тем не менее, Набоков постоянно возражал Пастернаку и противопоставлял пастернаковской художественности некую, им понимаемую, подлинность или некий художественный оригинал. Это вообще набоковский прием, и по отношению к Пастернаку я берусь доказать, что так оно и было и в этом случае. Но, конечно, мы должны дождаться выхода романа, и, в конце концов, дело наследников Набокова принять то или иное заглавие для перевода. Я со свиным рылом в калашный ряд не лезу и, тем не менее, мое мнение такое: мне кажется, что со временем это название будет принято, то, которое предлагаю я, за этим стоят некоторые художественные концепции.
Простите, что я так себя рекламирую. Поехали дальше. Андрей, ваши новости.

Андрей Гаврилов: Организация Коммунисты Петербурга и Ленинградской области обратилась с открытым письмом к Мадонне. Казалось бы, тоже мне событие – поп-певица выступает на одной из городских площадей, к тому же теперь все это, хочешь-не хочешь, но в прошлом. И дело не в самом концерте. Бог с ним, выступила и выступила, хорошо ли, плохо ли - пускай решают ее поклонники. Мне интересно совсем другое. То, что вокруг этого, в общем-то, абсолютно незначительного события, завертелось в нашей политической, культурной среде. Авторы письма призвали Мадонну к ответственности перед местом выступления, где произошла Великая Октябрьская социалистическая революция и началась для всего мира в 1917 году новая эра. Тут нельзя вертеть попой, быть легкомысленно одетой, крутиться на шесте и привечать лесбиянок. Необходимо одеться скромно, петь мелодично и помнить о нормах морали, - писали авторы письма.
Честно говоря, Иван, после этого я абсолютно убежден, что организация Коммунисты Петербурга и Ленинградской области или, по крайней мере, их сайт и их открытые письма - это гигантский розыгрыш. В конце концов, не может быть, чтобы настолько у людей было затмение ума. Ничем другим, кроме как гениальным стебом, немножечко, может быть, в духе Ленин-гриб (я надеюсь, все помнят Ленин-гриб - фантастический розыгрыш Сергея Курехина и Сергея Шолохова на ленинградском телевидении), так вот ничем другим я объяснить появление подобных писем не могу.
Но тоже бог с ними, меня не это огорчило. Меня огорчило то, что в связи с этим письмом практически все средства массовой информации вспомнили о выступлении против концерта Мадонны директора Эрмитажа Михаила Пиотровского. Во-первых, заявлял Пиотровский, шумные мероприятия отрицательно сказываются на картинах музея. И тут я не могу с ним ни согласиться, ни, наоборот, поспорить - ему виднее, он хранитель одного из двух-трех-четырех величайших музеев нашей страны. А, во-вторых, Пиотровский был недоволен тем номером, когда певица появляется на сцене на кресте. После его протеста организаторы обещали, что богохульства на концерте не будет. Было богохульство или не было, пускай каждый сам решает для себя из тех, кто был на концерте. Мне непонятно другое. Почему директор государственного музея, то есть, если я правильно понимаю, человек, который существует на деньги налогоплательщиков – православных, мусульман, индуистов, если такие у нас есть, евреев, атеистов, и так далее - позволяет себе что-то советовать организаторам и участникам мероприятия, которые ни малейшего отношения к его музею не имеют. Если бы он выступал как частное лицо - да ради бога. Это мог выступить и Михаил Пиотровский, и Иван Толстой, и Андрей Гаврилов, и Вася Пупкин из какого-нибудь Мухожранска. Проблем нет. Но когда он выступает, как директор государственной организации, возникает вопрос: а по какому праву? Почему я, оплачивая его своими налогами, должен слушать то, что я иначе как православным бредом назвать не могу? Я не имею в виду православную религию и верующих, я имею в виду то, что кто-то пытается, прикрываясь этой верой и религией, диктовать поп-певице, как ей одеваться, выступать и вести себя на поп-концерте. И опять-таки, даже это я не стал бы выносить как новость недели, если бы не параллельные новости, которые приходят из разных уголков нашей необъятной родины.

Ирина Лебедева, новый директор Государственной Третьяковской галереи, объявила о том, что перед выставками, тематически связанными христианством или религией в целом, будет устраивать круглые столы с представителями церкви. “Мы должны развивать и дальше наш конструктивный диалог с церковью, и не только в области древнерусского искусства, но и в области современного искусства. Хочется позитивного диалога, а не тех скандалов, которые подчас возникают”. Здесь, конечно, не нужно пытаться понять, что она имеет в виду - всем понятно, что это связано, судя по всему, с историей выставки “Запретное искусство-2006”, куратором которой был Андрей Ерофеев, в то время глава Отдела новейших течений Государственной Третьяковской галереи. По просьбе организации “Народный сбор”, организации православного толка, примерно такого же, как и уважаемый директор Эрмитажа Михаил Пиотровский или, по крайней мере, как он себя проявил в истории с Мадонной, так вот по просьбе этой организации прокуратура провела проверку и возбудила уголовное дело, простив Андрея Ерофеева и Юрия Самодурова - директора Центра имени Сахарова.
Странным образом это сообщение о заявлении Ирины Лебедевой, в котором, казалось бы, ничего плохого быть не должно, перекликается с сообщением, которое пришло из Чечни о том, что в Гудермесе, на базе типографии “Путь”, создана студия по производству мультфильмов на чеченском языке. Долго в сообщении и пресс-релизе студии говорится о том, что это самая современная мультстудия на территории России, возможно, так оно и есть, я не специалист по технике съемки мультфильмов. Однако, меня заинтересовала следующая фраза в пресс-релизе: “Анимационные ленты будут сниматься с учетом религиозных и национальных традиций чеченцев, а по всем сценариям экспертная комиссия из представителей муфтията будет давать оценку на предмет их соответствия религиозным нормам”.
Я рад, что Михаил Пиотровский оказался в такой блистательной компании.


Иван Толстой: А я хотел бы, Андрей, с вашего позволения, вернуться снова к книжкам, но как бы не простым. Наталия Солженицына обсудила с Владимиром Путинным перспективы изучения “Архипелага ГУЛАГ”. Андрей, я не оговорился, именно так: с Владимиром Путинным, и именно изучения “Архипелага ГУЛАГ”.
Российских школьников не следует принуждать к обязательному чтению романа Александра Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ", даже в сокращенном варианте - в одном томе. "Это нереалистично", - сказала вдова писателя Наталия Дмитриевна Солженицына на встрече с Владимиром Путиным 28 июля. “Коммерсант” цитирует Наталью Солженицыну: "Разумно ввести несколько уроков, два-три... Этого достаточно, чтобы зажечь сердце. У кого зажжется, тот продолжит читать".

В этой новости, конечно, поражает все - и странная необходимость встречи вдовы Солженицына с премьер министром страны - чекистом, даже если и в прошлом, - и затем вот этот призыв к тому, чтобы в “Архипелаг ГУЛАГ”, в этот опыт художественного исследования не углубляться, потому что, как сказала дальше Наталья Солженицына, “а то мы никуда не уедем, будем плясать на пепелище”. Вот этот призыв, так сказать, изучать не столько “Архипелаг ГУЛАГ”, сколько Архипелаг-лайт, в облегченном своем виде, это, надо сказать, повергает меня в полную растерянность. Не в том ли исторический и нравственный смысл этой великой книги, чтобы как раз задержать читателя "на пепелище", чтобы опалить его душу и совесть, чтобы заставить не отворачиваться от трагедии нашей страны? "А то мы никуда не уйдем", - говорит Наталья Солженицына. В том-то и драма, что новое (да и старое) поколение с радостью уходят от переживания этой темы. Да, собственно, ни на минуту и не задерживаются. И не на пепелище они пляшут, а как раз уходят, чтобы плясать в другом месте, никакого урока из нашего прошлого не вынеся. Во всяком случае, в таком виде, как слова Наталии Дмитриевны переданы журналистами, они звучат удручающе и совершенно перечеркивают дело самого Солженицына по сохранению исторической памяти об этой трагедии ХХ века. Я хочу надеяться, что на самом деле она сказала что-то совершенно иное.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, меня поразили две вещи тоже. Не все поразило. Меня не поразила встреча вдовы Александра Исаевича Солженицына с Владимиром Владимировичем Путиным. В общем, мы и не такое видали. С моей точки зрения, не зная глубинных каких-то мотивов, а лишь говоря о том, как это выглядит (вот в этой фразе, я специально избегал эпитетов), я не могу не вспомнить позорное судилище по Первому каналу советского телевидения, когда группа ведущих деятелей культуры и каких-то общественных деятелей еврейской национальности, в частности, Аркадий Райкин, были вынуждены, пряча глаза, говорить про то, какой плохой сионизм и как жуткий и огромный Израиль порабощает маленькие и несчастные арабские государства. Для меня это примерно то же самое. Меня удивили две вещи. Меня удивила, как и вас, попытка из “ГУЛАГа” сделать облегченное чтиво однотомное. В общем, это очень правильный путь, я считаю, что скоро всю нашу историю нужно просто-напросто свести к одному абзацу, в котором будет написано, что мы хорошие, умные, правильные, а все остальные -бяки. И на этом изучение истории закончить, нечего.
А второе ,что меня удивило, что, похоже, никто из этой парочки не знал про то, что “Архипелаг ГУЛАГ” давным-давно рекомендован для чтения школьникам, правда, не как обязательное, а как внеклассное чтение, как дополнительная литература, но рекомендован.
Я не очень понимаю смысла этой встречи, как и вы, и мой жизненный опыт подсказывает, что это не пойдет на пропаганду творческого наследия Александра Исаевича, это не приведет к дальнейшему углубленному изучению “Архипелага ГУЛАГа” или нашей истории, я абсолютно уверен, что результат будет совершенно иным.


Иван Толстой: Столетие перелета Луи Блерио через Ламанш в эссе Бориса Парамонова, присланном из Нью-Йорка.


Борис Парамонов: 25 июля 1909 года Луи Блерио перелетел через Ламанш. Значит, этому событию вот уже сто лет, и газеты, естественно, этот юбилей отмечают. Пишут о том, какая эта была сенсация, каким предстала цивилизационным подвигом и сдвигом. Конечно, так оно и есть, вернее, было. Новинка была в том, что полет проходил над водой, Ламанш в том месте шириной в 22 мили, и Блерио летел 37 минут.
Начало прошлого века знаменовалось воздохоплавательным бумом. В полете Блерио интересно и то, что его организовала лондонская газета “Дэйли Мейл”: пресса, медиа начала играть роль не информатора, а организатора событий. Она установила приз – тысяча фунтов, что в то время было ощутимой суммой. Точный день назначен не был, пробовали весь июль, когда в тех краях стоит спокойная погода. Два пилота – Хьюберт Лэтам и Шарль де Ламбер - перелететь не смогли: первый упал в воду, а у второго аппарат сломался еще на испытаниях.
Блерио был человек модерный, занимался техникой; еще до увлечения авиацией успешно торговал ацетиленовыми фонарями для автомобилей. В авиастроении ему принадлежала новаторская идея моноплана, на таком он и совершил свой перелет. После этого шумного успеха занялся авиастроением уже на промышленной основе – с 1909 до 1914 года построил и продал 800 машин. Ну а в 1914-м начались известные события, и авиация начала обретать дурную славу новейшего оружия. Романтический век авиации в принципе кончился, хотя увлечение всякого рода рекордами продолжалось еще все двадцатые и тридцатые годы. Существовал самый настоящий культ пилотов – от Линдберга в Соединенных Штатах до Чкалова в Советском Союзе. Сейчас забыто, но стоит по этому случаю вспомнить, что прославленным пилотом был итальянец Бадильо – фашистский режим Муссолини, как и положено таким режимам, забавлялся грозными игрушками.
Лично у меня, да, полагаю, не только у меня, имя Блерио связывается не столько с авиацией, сколько с литературой. В послесталинскую оттепель был переиздан давно замолчавший, да и замалчиваемый Юрий Олеша, и в книге его избранного мы прочитали давний, 1929 года рассказ “Цепь”. Там мальчик произносит фразу: “Блерио перелетел через Ламанш”, желая показать, какой он взрослый, как разбирается в технике, а главным образом для того, чтобы выпросить у студента, ухаживающего за его сестрой, покататься на его велосипеде. И вот случается, что у него крадут велосипедную цепь, когда он за чем-то остановился. Полная катастрофа. Не зная, как выйти из этого положения, мальчик наталкивается на летчика Уточкина – знаменитого человека тех лет, русского Блерио. Уточкин – летчик, великий человек – может всё. Из рассказа, прерываемого слезами, Уточкин понял, что студент Орлов отнял у мальчика велосипедную передачу. Происходит сцена со студентом, и опозоренный Уточкин удаляется, сопровождаемый ругательствами студента.
Следует замечательная концовка, которую стоит привести целиком:

Диктор:
“Это рассказ о далеком прошлом.
Мечтой моей было: иметь велосипед. Ну вот, теперь я стал взрослым. И вот, взрослый, говорю себе, гимназисту:
- Ну что же, требуй теперь. Теперь я могу отомстить за себя. Высказывай заветные желания.
И никто не отвечает мне.
Тогда я опять говорю:
- Посмотри на меня, так недалеко удалился я от тебя и, уже, смотри: я набряк, переполнился… Ты был ровесник века. Помнишь? Блерио перелетел через Ламанш? Теперь я отстал, смотри, как я отстал, я семеню – толстяк на коротких ножках… Смотри, как мне трудно бежать, но я бегу, хоть задыхаюсь, хоть вязнут ноги, - бегу за гремящей бурей века!”

Борис Парамонов: С тех пор, как Олеша написал этот рассказ, прошло еще восемьдесят лет, и авиация всё это время выдавала куда более впечатляющие рекорды, в том числе и по человекоубийственной части. Но это уже не вызов различным пассеистам, а быт. Самолеты сейчас – главное транспортное средство, и ассоциации они вызывают уже и не с войной, а с туристическими полетами, скажем, в Венецию. Туристы летят, экономят время, а земная атмосфера отравляется, а Венеция разрушается от толкотни миллионных толп. Но никто не жалуется - все идут в ногу с веком.
Блерио важнее Ламанша.


Иван Толстой: 29 июня в Риме скончался Евгений Александрович Вагин – литературный критик и журналист, 30 проработавший в Риме в русской службе Ватиканского радио. В историю Вагин вошел прежде всего своим участием в подпольной ленинградской организации ВСХСОН - Всесоюзном Социал-Христианском Союзе Возрождения Народа, которая действовала в течение трех лет – с 64-го по 67-й год. Лидером ее был Игорь Огурцов. Отсидев 8 лет в лагере, Евгений Вагин эмигрировал и поселился в Риме. О его непростой судьбе и перипетиях биографии рассказывает наш итальянский корреспондент историк Михаил Талалай.


Михаил Талалай: С Евгением – а теперь, вероятно, надо говорить Евгением Александровичем - мы познакомились ровно двадцать лет тому назад. Шел 89-й год, расцвет горбачевской эпохи, и в Италии нас, тогда еще редких представителей непартийных советских граждан, воспринимали по-итальянски радостно, как неких ласточек перестройки.
Самые интересные встречи были, конечно, в Риме, и в том числе – встреча с Евгением Александровичем Вагиным. У нас нашлись общие питерские знакомые и поэтому, думаю, он отнесся ко мне много внимательнее, чем я рассчитывал. Первая встреча наша произошла в Ватикане, на папской радиослужбе, где Вагин проработал в общей сложности 30 лет. У меня были свои стереотипы, и я был убежден, что и Вагин, ватиканский радиожурналист, принадлежал к плеяде высокообразованных и загадочных русских католиков. Он оказался уязвленным таким предположением, заявив, что ныне в Ватикане иные, либеральные времена и, дабы устранить, вероятно, остатки какого-либо подозрения, сопроводил меня в православный храм на виа Палестро – я еще не знал, что пройдут годы, и я примусь за изучение истории этого очага русской веры на берегах Тибра. Не знали мы, что спустя 20 лет в стенах этого храма Евгения Александровича будут отпевать. Его биография как православного русского римлянина, конечно, к тому моменту уже сложилась, с неизбежным для всех эпилогом. Но мы не знали, слава Богу, этого срока – двадцать лет.

На виа Палестро Евгений Александрович, действительно, по всем параметрам, оказался видным членом православной общины. Как бы отражённо, на следующий день со мной случился казус обратного порядка – я съездил в римский Успенский женский монастырь на периферийной Пизанской дороге, где был тепло принят русским монахинями. Вел себя там, как в православной обители и уехал оттуда в таком настроении. Евгений Александрович долго смеялся над моим очередным римским заблуждением – монастырь оказался католическим, но восточного обряда. Именно этот его заливистый, неожиданный смех, даже хохот, составлял замечательную и привлекательную черту его облика. После залпа такого хохота с ним становилось легко.
В тот мой самый первый приезд 20-летней давности, Евгений Александрович сделал еще один тронувший меня жест. На прощание он вручил мне, вчера еще незнакомцу, итальянскую купюру. Момент получился поначалу неловкий, но меня тронул этот бескорыстный щедрый жест, и красивую купюру с портретом физика Алессандро Вольта я принял.
Прошли годы, мы стали соседями по Италии, вращаясь примерно в тех же кругах, встречаясь в тех же местах. Обладая живым, деятельным характером – под стать общеитальянской атмосфере, вести обломовский образ жизни здесь трудно, – Вагин оставлял за собой шлейф рассказов и пересуд.
Следует напомнить, как Вагин оказался в римлянинах. Житию на тибрских берегах предшествовали мордовские лагеря и громкое уголовное дело (политических тогда не было). Дело титуловалось трудной аббревиатурой ВСХСОН, по громкому названию ленинградской подпольной группы “Всероссийский Социально-Христианский Союз Освобождения Народа”. Из подельников Вагина назову другого известного диссидента, Игоря Вячеславовича Огурцова, с которым мне тоже довелось познакомиться, когда тот вернулся в Россию из эмиграции.
Дело ВСХСОН шло в 67-м году, оттепель закончилась, страну опять подмораживали, и молодых антисоветчиков – Вагину было меньше 30 - осудили строго.
Вагин и его товарищи – цитирую текст обвинения – были “признаны виновными в том, что они в целях захвата власти в стране организовали заговор, а для осуществления этого преступного плана создали нелегальную антисоветскую организацию ВСХСОН (…), и, являясь руководителями этой организации, систематически проводили до ареста подрывную антисоветскую организационную деятельность, направленную на осуществление заговора – на вооруженное свержение советского государственного и общественного строя и установление в СССР буржуазного режима…”

Вагину вменили в вину также абсурдные кафкианские обвинения: в том, что он переписал для организации заговора дореволюционные книги Бердяева - книги, при некотором усилии доступные в Публичке, в том, что он приобрел для ВСХСОН ряд других книг, в том числе Керенского и мемуары белогвардейских генералов… - опубликованные советским, ленинградским издательством в 20-е годы. Да, книги сопровождали Вагина все жизнь. Но помимо этих текстов, существовали, в самом деле, и дерзкие антисоветские тексты подпольщиков. Более того, существовала революционная организация, причем строго конспиративная: ее члены были разбиты на тройки, и каждый знал лишь второго члена тройки и ее старшего. Всего же в Союз за два года его деятельности вошло 26 человек. Конспирацию, понятное дело, вскрыли и сурово разгромили, Огурцову, как вождю, дали 15 лет, Вагину – 8, остальным тоже приличные сроки.
И тут потянулся первый шлейф. Если советские власти увидели во ВСХСОН некую угрозу, вероятно, весьма иллюзорную, то ряд других диссидентов – и мне доводилось слышать это мнение – бесполезную провокацию рекламного толка. Понятно было, что в середине 60-х годов о каком-то революционном восстании советского или подсоветского народа, да еще под лозунгом правды Божьей на земле и думать не приходилось. Некоторые диссиденты и осудили Всероссийский Социально-Христианский Союз Освобождения Народа как почти хулиганскую выходку: лишь тупой советский режим серьезно мог ее покарать. Однако кара-таки Вагина настигла, и мордовские лагеря он прошел. Поразительно, но теперь, когда в бывшем СССР, в новой России действительно установлен буржуазный строй, с рядом оговорок, Вагин и его подельники до сих пор не реабилитированы – несмотря на их обращения в Конституционный и прочие суды.
После отсидки Вагина выпустили за рубеж, и он обосновался в Италии, единственным, пожалуй, из диссидентов той поры, наряду с Юрием Мальцевым.

Вне сомнения, отсутствие возможности работать в академической сфере для Евгения Александровича стало глубоким разочарованием. В итоге минимальное и временное приложение своим научным силам он нашел, при протекции Витторио Страда, став лектором в Венецианском университете.
В те же годы римская судьба привела еще к одному печальному эпизоду, закрывшему для Вагина двери многих академических учреждений. Речь идет о скандале, связанном с библиотекой им. Гоголя в Риме. Сейчас это книжное собрание попало в состав Национальной библиотеки города Рима. Однако из первоначальной описи в 35 тысяч томов, Национальную библиотеку достигло 18 тысяч, чуть больше половины.
Римский славист Габриэле Маццителли написал историю библиотеки Гоголя – она включена в московский сборник “Русские в Италии: культурное наследие эмиграции”.

Габриэле Маццителли в своей статье не называет имени того лица, который втайне пытался переместить библиотеку за границу. Однако искушенным читателям ясно, что речь идет о Вагине. Ему как одному из самых культурных членов русской колонии доверили книгохранилище на пьяцце Сан-Панаталео, но он с этим поручением не справился. Книги брали кто хотел, бегать за должниками не было возможности, библиотека распылялась, по сути дела оставалась бесхозной. Вагин вроде бы пытался остановить деградацию, обращался в разные учреждения, а потом придумал вариант ее перенесения в новый эмигрантский центр в Германии. После скандала книги запечатали в коробки и свезли в подвалы русской церкви на виа Палестро, затем – в Национальную библиотеку. Опять остался некий шлейф…
Помимо отчужденности от академической Италии, Евгений Александрович не нашел и места, которое он заслуживал, был по своей компетенции, и в зарубежной России. Она по своему характеру имеет преимущественно либеральное настроение, и националистические идеи Вагина, передаваемые через журнал “Вече” - он отдал много сил как редактор - воспринимались без особого энтузиазма. Журнал, вне сомнения – профессиональный – но, как полагали, узкопартийный, по мягкому определению – почвеннический, иначе - патриотический, или державный. Некоторые публикации, например, о русских фашистах, давались там безо всякого размежевания с ними или точной оценки, что приводило к новому шлейфу.
При этом журнал “Вече”, то есть Вагин, публиковал много полезного о русской эмиграции. Я лично с Евгением Александровичем много сотрудничал по этой теме. Он всегда следил за книжными новинками, писал рецензии, озвучивал их на Радио Ватикана. Несколько раз бывал я и у него в радиостудии, засыпанной книгами и журналами, где как партийный знак висели репродукции с картин Ильи Глазунова.
Круг общения у Вагина заметно сужался. Другим русским римлянам было не просто поддерживать с ним отношения – в том числе из-за его тяжелых застольных привычек, похожих, как сказал один наш общий приятель, на самоубийство – русского образца.
В последние годы этот человек с интеллектуальными возможностями европейского светила стал походить на скромного сельского священника – с прозрачными васильковыми глазами, длинной седой бородой и с манерой одеваться на провинциальный лад.
Последний раз я увидел его на освящении новой русской церкви в Риме, 24 мая сего года, на территории резиденции посла, вилле Абамелек. Он был грустен: Евгений Александрович Вагин, патриот, почвенник, державник, один из столпов римской православной общины, приглашения на праздничный банкет по случаю сооружения нового храма не получил. “Я им совсем не нужен” - сказал он мне печально, взглянув в сторону посольских строений. “От меня им нужна только лишь моя библиотека”. Это было последнее, что я его от него услышал.
Скончался он 29 июня, в престольный праздник города Рима, когда тут гремят фейерверки в честь апостола Петра. Похоронили Вагина на старом некатолическом кладбище Тестаччо, рядом с художниками, литераторами, знатными и незнатными эмигрантами – там, куда он часто водил посетителей Вечного Города.


Иван Толстой: О Евгении Вагине рассказывал историк Михаил Талалай. В нашем архиве сохранился ряд выступлений Вагина и, в частности, его первое интервью, данное нашему радио. 12 декабря 1976 года, через три месяца после того, как Вагин покинул Советский Союз. Ведет беседу Галина Зотова.


Галина Зотова: Евгений Александрович Вагин - один из основателей Всероссийского Социал-христианского Союза “Освобождение народа”. Вот об этом Союзе, Евгений Александрович, я хочу вас попросить рассказать нашим слушателям.

Евгений Вагин: Всероссийский Социал-христианский Союз “Освобождение народа” был основан в 1964 году в Ленинграде группой единомышленников, людей, связанных узами личной дружбы, знакомых между собой еще с университетских лет. Союз этот представляет собой очень интересное явление среди всех тех молодежных объединений, которые стали известны за последние 15-20 лет. Дело в том, что помимо резкой и радикальной критики марксистской доктрины и материалистического мировоззрения в целом, которая содержится в программе нашего Союза, мы попытались впервые, насколько мне известно, предложить и некую идеальную модель для будущей свободной России. В этом существенное и важное отличие нашего Союза от, скажем, демократического движения и некоторых других направлений инакомыслящих. В этой своей положительной программе мы сознательно с самого начала ориентировались на ценности христианские, пытаясь в свете христианства, в свете вечных истин Евангелия решить целый ряд социальных проблем и проблем политических. Насколько нам это удалось удовлетворительно описать, судить лучше всего нашим читателям, поскольку в прошлом году в издательстве “Имка-Пресс” вышла книга, посвященная нашей организации, где помещен впервые был полный текст нашей программы. Дело в том, что формальному основанию нашего Союза, каковое состоялось 2 февраля 1964 года, предшествовал довольно длительный период предварительной подготовки и разработки не только самого программного документа, но и целей всего нашего движения, всей нашей организации в целом. И в эти годы, с 1962 года приблизительно, перед нами постепенно, все яснее и четче вырисовывались те основные направления, которые мы предполагали сделать основными в нашей работе и в которых видели основные направления развития и свободной независимой русской общественности. Коротко говоря, можно свести главные мысли положительной части программы ВСХСОН к трем моментам. Это христианизация политики, христианизация экономики и христианизация культуры. Это очень коротко, очень сжато, но это было сделано одним самиздатским автором в статье о нашей организации, и мне кажется, по своей краткости и лаконичности, удачной характеристикой.


Галина Зотова: Вы были арестованы. Ваша деятельность продолжалась примерно два или три года?


Евгений Вагин: Три года.


Галина Зотова: Вот расскажите об этом аресте вашем.

Евгений Вагин: В феврале 1967 года, по доносу провокатора, наша организация была разгромлена, все члены ее были арестованы, после долгого следствия, после суда, были приговорены члены ВСХСОН к разным срокам наказания, в том числе, руководители ВСХСОН Огурцов и Садо получили особенно жестокие и длительные сроки наказания - до сих пор они находятся в концлагере

Галина Зотова: Один - 15 лет, другой - 13.

Евгений Вагин: Да, у Огурцова - 15 лет, из них 7 лет тюрьмы и плюс еще пять лет ссылки, то есть в общей сложности 20 лет неволи. И у Михаила Садо 13 лет.

Галина Зотова: Вы отсидели 8 лет?

Евгений Вагин: Да, я отсидел 8 лет в мордовских лагерях строгого режима.

Галина Зотова: Скажите, после того как вас арестовали, прекратилась деятельность, конечно, именно этой группы. Но что теперь, каковы ваши надежды на будущее?

Евгений Вагин: Безусловно, ВСХСОН как организация, как организационная структура, как объединение вполне осознанное, прекратило свое существование с арестом ее членов в феврале 1967 года. Но, явление очень важное, очень интересное, то, что наши идеи, наши положительные идеи, которые отчасти только были выражены в программе, они не прекратили своего существования, не угасли с этим нашим арестом. Наоборот, они получили, во многом неожиданное даже для нас самих, продолжение, продолжение живое, и не только в среде бывших членов ВСХСОН, но в среде гораздо более широкой и более молодой, как я могу теперь сказать. Я вижу в этом знак того, что мы не ошиблись, ставя акцент на определенных явлениях зарождающейся независимой общественности в России, это действительно имеет продолжение, это жизненные идеи, которые, безусловно, будут иметь и будущее.

Иван Толстой: А теперь, Андрей, настало время для вашей персональной рубрики, расскажите, пожалуйста, о Валерии Мысовском и его трио поподробнее.

Андрей Гаврилов: Валерий Мысовский сел за барабаны и попытался создать первый джазовый оркестр еще в 1951 году. Кстати, родился он в 1931 году. Он освоил ударную установку, а Валерий Мысовский - замечательный джазовый ударник, самоучкой в начале 50-х годов. На большой джазовой сцене он появился в 1958 году в составе танцевального оркестра, которым руководил Владимир Фейертаг, ныне ведущий джазовый критик и историк джаза Санкт-Петербурга. В сентябре 1958 года Мысовский вошел в состав правления первого в Ленинграде джаз-клуба “Д-58”, который был создан при ДК имени Горького. И там же, тогда же, 5 октября 1958 года, прочел первую лекцию об истории джаза. Разумеется, клуб скоро разогнали и Мысовский продолжал лекторскую деятельность в следующем джазовом клубе, в джазовом клубе Ленинградского университета. В конце 60-го года в издательстве “Музгиз” вышла первая с 1926 года советская книга о джазе, она так и называлась “Джаз”. Ее авторами были Владимир Фейертаг и Валерий Мысовский. Но Валерий Мысовский никогда не оставлял музицирования. В середине 60-х годов он работал в одном из сильнейших и самых современных по звучанию ленинградских малых составов, в квартете саксофониста Романа Кунсмана. Мы говорили о Романе Кунсмане в одной из прошлых передач и давали фрагмент записи питерского периода его творчества, как раз ударником в этом квартете и был наш сегодняшний герой Валерий Мысовский. Квартет прекратил свое существование в 1967 году. Надо сказать, что репетировал свои джазовые партии Мысовский в своей семиметровой комнате в коммунальной квартире. Он там репетировал, и соседи, в общем, сносили этот грохот, потому что в то время иметь в коммунальной квартире музыканта, пусть даже джазового, а не "хорошего", как говорили, все-таки было достаточно престижно. У Мысовского было много коллективов, один из них, который существовал в 80-е годы, так и назвался “Трио Валерия Мысовского”. На моей памяти записи этого трио вошли только на виниловые пластики с записями фестиваля “Осенние ритмы” - 1983, 1984, 1985. Никакого компакт-диска до сих пор у Валерия Мысовского нет, не считая этого малотиражного раритета, который был выпущен джазовым клубом “Квадрат”. Фрагменты из этого компакт-диска, из этого альбома, мы сегодня и слушаем. Трио Валерия Мысовского. Валерий Мысовский - ударные, Владимир Лыткин - фортепьяно, Эдуард Москалев - контрабас. Кстати, диск, вышедший в 2002 году, посвящается светлой памяти Эдуарда Москалева.