Марина Тимашева: В руках Ильи Смирнова - новая книга Юрия Кардашева “Восстание. Броненосец “Потемкин” и его команда”, и я уже предчувствую, каким недостоверным предстанет в свете строгой науки великий фильм Сергея Эйзенштейна…
Илья Смирнов: Изучать историю по фильмам и романам, видимо, не стоит. Хотя порою приходится. По “Илиаде”, например. А Эйзенштейн всё-таки ближе к Гомеру. И он исходил из доступных ему версий. И поверите ли: события происходили на глазах множества свидетелей – тире – участников, тем не менее (а может, и благодаря этому) исследователям до сих пор очень трудно восстановить реальную картину. Вплоть до того, что одни и те же люди фигурируют среди “зачинщиков бунта” - и среди его противников (330).
Работа Юрия Павловича Кардашёва напечатана в Кирове (Дом печати “Вятка”) почти максимальным для осмысленной исторической литературы тиражом 1000 экземпляров, и включает собственно историю восстания и его последствий (здесь интересный раздел про “Внешнеполитические осложнения” (80) в связи с появлением в Черном море самоуправляющегося военного корабля), далее материалы судебных процессов, сведения о жизни матросов в эмиграции, обзор архивных фондов, опубликованных воспоминаний, документов и исследований о “Потемкине” в разных странах. Плюс подробная, иногда с точностью до минуты, хронология с 13 июня, когда было закуплено злополучное мясо “с душком” и “маленькими червячками”, до 25 июня, до высадки потёмкинцев в Констанце. А в середине книги – раздел “Список команды”. Не просто список, а 220-страничный биографический справочник, все данные, которые удалось собрать по каждому моряку. И ещё сведения о тех, кто по разным причинам оказывался на борту во время восстания.
И давайте посмотрим, какие коррективы вносит современная беспартийная наука в привычные представления, кинематографические и те, что из школьных учебников. Красный флаг. “Одесса, 15 июня, 11 часов 21 минута. Броненосец поднял на мачте красный флаг” (482) – но автор уточняет, что “подъем красного сигнального флага означал готовность к артиллерийской стрельбе” (501), а собственно политический символ нарисовал Иван Старцев (земляк Шолохова, между прочим), “черными буквами на белом полотне надпись “Свобода, равенство, братство”, каковое полотно было поднято на мачте” (387). Хотя в других источниках сообщается, что надпись была всё-таки на красном фоне (473). Попробуй разберись. Но вот то, что принципиально: большевистское и вообще партийное, политическое, идейное руководство восстанием. Такового не заметно. “На начальном этапе взрыв негодования матросов носил на себе все признаки бунта, несознательного, неорганизованного, стихийного и порой дикого возмущения” (470). Показательно, что когда началась стрельба (кстати, оружие первыми применили всё-таки восставшие (470), жертвами стали не только офицеры, к которым у команды были претензии, но совершенно случайные люди (38). В это самое время капитан Е.Н. Голиков намеревался взорвать крюйт –камеру (28). А трюмный механик Александр Коваленко до того, как стать одним из руководителей восстания, просто чудом не погиб от рук своих же единомышленников (216). Я, как и автор книги, наверное, недостаточно левый, чтобы романтизировать и героизировать дикости, но обращаю внимание на то, что как только матросы организовались, избрали собственный орган власти – судовую комиссию – так расправы были прекращены, а своих противников, сидевших под замком, восставшие отпустили на свободу (484). Включая того офицера, который покупал им тухлое мясо. И дальше уже проявила себя во всей красе другая, правительственная сторона. Взять, например, такой факт, как расстрел в Одессе невооруженных матросов, которые участвовали в похоронах артиллерийского квартирмейстера Григория Вакуленчука (485).
Возвращаясь к вопросу о партийности. Кочегар Василий Никишкин, один из тех, кто накануне восстания действительно занимался на борту пропагандой. Но с чем? Оказывается, с религиозной литературой. Потом он стал членом судовой комиссии и был убит в Феодосии правительственными солдатами (341). Раз уж зашла такая тема, вот судовой священник иеромонах Пармен… нет, совсем не революционер, по его собственным показаниям, в самом начале восстания был избит каким –то матросом, который кричал “Бей попа!”, но потом тот же иеромонах исповедовал и причащал Вакуленчука, а потом служил на берегу панихиду по революционеру (242). Приведем из книги еще выразительное заявление минно-машинного квартирмейстера Афанасия Матюшенко, самого, пожалуй, авторитетного человека в судовой комиссии: “Я не признаю никаких партий, для меня хороши все, кто бьёт это правительство… По-моему, нужно уничтожить правительство, дать рабочему народу свободу, отобрать землю и разделить ее поровну… Землю нужно переделять по душам, тогда у каждого будет столько земли, сколько он в состоянии обработать” (475).
Теперь о непосредственной причине возмущения. Она вырисовывается более-менее четко, и на вид, и на запах, только на вкус никто пробовать не хотел. Итак, ревизор (офицер, ведавший хозяйством) закупил для команды у знакомого купца 28 пудов мяса. Он “видел, что на мясе… маленькие белые червячки, но не придал значения” (7). Матросы предлагали купить хорошее мясо непосредственно у крестьян, но ревизор объяснил, что так дешевле. На броненосце испорченное мясо, естественно, привлекло внимание. Те, кому предстояло есть из него борщ, неоднократно пытались заинтересовать этим вопросом господ офицеров – “доложить по вахте”. Будущие руководители восстания долго и честно соблюдали “субординацию”. Надеялись еще на флотский порядок – вполне разумный – командиру или заменяющему его офицеру пробовать матросскую еду. Только оба, капитан и вахтенный офицер, не стали этого делать (12), а судовой врач, опять же, “не кушая” (16), определил, что мясо свежее, “команда разжирела от хорошей пищи” (11), а черви в этой пище завелись “извне”, “может быть, успела сесть муха, может быть, мешки были грязны” (10).
Так что же – всё произошло случайно, и будь мухи не столь оперативны, а у ревизора побольше совести, новейший броненосец и дальше верой и правдой служил бы Государю Императору? Нет, в книге показано, насколько всё было закономерно на “Потемкине”. Только закономерность не конспирологическая, а историческая. Логика, по которой развивались события в Империи. Вот еще один член судовой комиссии – минный машинист Александр Макаров. У него в Кровавое воскресенье был убит брат, а сестру ранили (321). В течение года на Черноморском флоте будут происходить непрерывные восстания, не успеют подавить одно, начинается следующее, и в результате, по словам великого князя Николая Николаевича, к концу 1905-го флот представлял собой “не элемент силы, а элемент государственной опасности” (78). Но еще летом, заметьте, даже на тех кораблях, которые не присоединялись к восстанию, команды отказывались стрелять в “Потемкин”. И поскольку наш “святой” царь Николай Второй “настойчиво” “требовал уничтожения броненосца” (52), пришлось подбирать на миноносец команду из офицеров – добровольцев (59). Это классовое противостояние в чистом виде, и Эйзенштейн как художник замечательно уловил дух эпохи.
Вы, наверное, обратили внимание, кто из команды принимал самое активное участие в восстании. Минный машинист, артиллерийский квартирмейстер, минно-машинный квартирмейстер… Я цитирую: “Принципы комплектования технических служб новобранцами из числа грамотной рабочей молодежи и сами условия жизни матросов на корабле выдвигали из их среды грамотных старослужащих матросов технических специальностей” (449) – и здесь же приводятся оценки, которые офицеры потом на следствии давали судовой комиссии: “были очень исправны и старательны”, “самые развитые из команды” (456).
Я думаю, из этого уважаемые слушатели (а также читатели, которым посчастливится где-то добыть такую полезную книгу), сделают должные выводы по поводу причин и движущих сил русской революции.
