Владимир Тольц: 64 года назад, за неделю до окончания в мае 1945-го боев Второй мировой в Германии, на Эльбе встретились солдаты армий-победительниц – советской и американской. 14 лет назад, в год 50-летия Победы, мы собрали их воспоминания об этом незабываемом событии. Сегодня вы услышите голоса участников этой исторической встречи на Эльбе.
Но прежде о другом…
В канун нынешнего Первомая, легализованного в советское время как праздник "международной солидарности трудящихся всех стран" меня заинтересовала трансформация этого понятия (и связанных с ним акций) в сознании россиян. Некоторые бывшие советские граждане еще помнят, как слоган "пролетарская солидарность" в названии Первомая заменен был на "солидарность трудящихся", как потеснила эту самую солидарность потом тройчатка - "Мир, Труд, Май". Это произошло не без влияния скомпрометировавшей себя в глазах населения советской "интернациональной помощи" всему миру – от Кубы и Анголы до Венгрии, Чехословакии и Афганистана. В постсоветскую пору Первомай превратился в праздник дачников и огородников, всех, кто просто желает отдохнуть от того самого труда, который был начертан на первомайских знаменах. А взамен "интернациональной солидарности" недовольное "понаехавшими" "Движение против нелегальной иммиграции" (ДПНИ) организует первомайский "Русский марш труда".
Так что же теперь с "международной солидарностью трудящихся"? Первой, кому я задал этот вопрос, была представительница этих самых трудящихся, работающая в Московском подразделении американского Фонда Карнеги "За международный мир", печатающаяся в "Вашингтон пост" российская гражданка, политолог Мария Липман.
Мария Липман: Ну, поскольку 1 Мая – это праздник международной солидарности трудящихся, то можно, наверное, говорить о том, что он стал анахронизмом даже раньше, чем другие советские праздники. Потому что, в сущности, с интернационализмом Сталин заканчивать еще тогда, когда разделался с Коминтерном, а заодно и со всеми его членами, и началась борьба с космополитизмом. Так что уже на этом фоне, представление о том, что мы празднуем международную солидарность трудящихся, звучало бы странно, если бы кто-то вдумывался. Но, разумеется, никто не вдумывался, потому что при советской власти у нас была магия слов, и они не членились на отдельные значения, это была такая идеологема.
Чтобы как-то лишних ассоциаций не возникало, если кому-то хочется задуматься, то вместо этой "международной солидарности" стали как-то потихоньку подсовывать "мир, труд, май" – три слова, которыми символизировались майские праздники, которые несли на транспарантах люди на демонстрациях, и тоже опять-таки не слишком вдумывались. Ну, май – он, конечно, май. Насчет того, что Советский Союз – это мирное государство, это тоже была идеологема, в которую вдумываться не полагалось, хоть война в Афганистане, хоть что. Ну, и труд тоже, естественно, из тех лозунгов, которые предлагались, а граждане себе при этом говорили, что "мы делаем вид, что работает, а они делают вид, что нам платят". Так что это как раз из тех вещей, которые почти иероглиф. Вот такие слова мы знали и даже повторяли, когда надо было.
Владимир Тольц: Ну, а сегодня?
Мария Липман: Собственно, насчет сегодняшнего дня вообще большие сомнения относительного того, что люди вкладывают в смысл праздника 1 Мая. Вот буквально днями Центр Левады в Москве вывесил результаты опроса: большинство-таки отвечает, что это "праздник весны и труда", как он, кажется, называется сегодня, и куда меньшая часть – что это "день международной солидарности" кого бы то ни было. Я думаю, что каждый узнает свою идеологему: кто постарше – вспоминает, что, да, кажется была такая международная солидарность, и ставят галочку там, а кто помоложе – вспоминает, что это день весны и труда. Но по существу, конечно, как, собственно, люди и говорят, когда им задают осмысленный вопрос: "Что вы будете делать 1 мая?" – конечно, люди радуются тому, что у них дополнительные выходные, и тому, что они приходятся на теплое время. И можно поехать на дачу, и можно устроить пикник, и можно приятно провести время, и, конечно, выпить, потому что без этого ни один праздник у советского и российского человека не обходится.
Владимир Тольц: Так считает политолог Мария Липман. Чтобы конкретизировать и как-то "приземлить" ее политологические построения, я позвонил на родину деятеля канонизировавшего в России государственные празднования "дня международной пролетарской солидарности", - в Ульяновск, моему тамошнему коллеге Сергею Гогину.
Сергей Гогин: Для советских людей участие в первомайской демонстрации было обязательным. Впрочем, в этом ритуале было что-то привлекательное, да и сама природа, казалось, поощряла людей: я не припомню скверной погоды на 1 мая. Отсюда – ассоциация с чем-то светлым и радостным. Это работало на идею единства, пусть даже с мифическим зарубежным пролетариатом, который все никак не хотел свергать национальную буржуазию. Для молодых первомайская демонстрация, как я сейчас понимаю, была законным способом выброса гормонов. Диктор с трибуны поставленным голосом пропевал: "Да здравствует советское студенчество!" – и мы во всю глотку орали: "Ура!"
Молодой житель Ульяновска Александр Рябушко сегодня продолжает искать свое место в колонне демонстрантов – с идейной точки зрения.
Александр Рябушко: В силу возраста я не застал первомайские демонстрации советского периода, тем не менее, каждое 1 мая я хожу на эти демонстрации. Не потому что это дань какой-то советской истории. Я хожу, потому что это праздник, День солидарности трудящихся, без каких-то там идеологических подтекстов это день, когда можно отметить весну. 1 мая, как правило, всегда ярко светит солнце, и это настраивает на более позитивный ряд и потом с большим рвением относиться к своей работе, с большим уважением – к людям, которые действительно работают, стоя у станка, варят что-то, строят…
Сергей Гогин: А если солнца не будет, то не пойдешь на праздник?
Александр Рябушко: Если дождь будет, тогда, наверное, все-таки не пойду. Поберегу свое здоровье.
Сергей Гогин: Если для Александра Рябушко солидарность с трудящимися зависит от погоды, то для коммунистов это – по-прежнему чувство всепогодное. По утверждению руководителя областной организации КПРФ Александра Кругликова, содержание праздника 1 мая не изменилось с позапрошлого века.
Александр Кругликов: Первомай был учрежден решением Конгресса 2-го Интернационала в связи с событиями в Чикаго в 1891 года, с расстрелом рабочей демонстрацию. Люди вышли и боролись за 8-часовой рабочий день, и их расстреляли. Расстрелял тот режим, который господствовал в США. Природа этого режима не изменилась не только в США, но и в странах капитала в целом. Мы сегодня живем в условиях кризиса, когда людей выбрасывают за ворота предприятий, не платят заработную плату либо сокращают доходы населения и при этом раздевают через тарифы, цены.
Сергей Гогин: В этом году Первомай, очевидно, пройдет под знаком мирового экономического кризиса. Из тех, с кем удалось побеседовать, про идею интернациональной солидарности никто не вспомнил, зато о кризисе говорили почти все мои респонденты, в том числе и секретарь политсовета Ульяновского регионального отделения партии "Единая Россия" Игорь Тихонов.
Игорь Тихонов: Мы сегодня, с одной стороны, должны человека защитить от последствий этого кризиса, от влияния этого кризиса. Россия в очень серьезном положении. Поэтому только объединение всех здоровых сил, позитивных, конструктивных сил сможет эту задачу выполнить. И демонстрации, вообще праздничные мероприятия 1 мая как раз самый, на мой взгляд, оптимальный повод это продемонстрировать.
Сергей Гогин: "Единая Россия" уже не первый год организует и направляет первомайские колонны, возглавляя поход в защиту прав трудящихся. Но от кого единороссы призывают защищать эти права? Да от самих себя – отвечает коммунист Александр Кругликов.
Александр Кругликов: Знамя вырывать нечего. Они могут решать эти вопросы совершенно железно сегодня. За что им бороться? Вся власть находится у них в руках, и они проводят курс, который обернулся этим кризисом. Его не надуло с Запада, хотя наши уверяют, что американцы в этом виноваты. Он рожден тем курсом, который проводится в России на протяжении двух десятилетий.
Сергей Гогин: В Ульяновске 1 мая пройдут две демонстрации – официальная и альтернативная. Левые силы предпочли не смешиваться с партией власти и примкнувшими к ней профсоюзами.
Александр Кругликов: Проведение двух демонстраций, двух митингов в один день по поводу одного события – свидетельство того, что общество расколото, и расколото не по вине оппозиции. Оно расколото по вине правительства, правящего режима, который проводит этот курс. И самое удивительное, профсоюзы проснулись. Они спали на протяжении довольно длительного периода времени, и голоса их не раздавалось с момент начала кризиса. Сегодня они встроились в фарватер "Единой России".
Сергей Гогин: Профсоюзы как были, так и остаются приводным ремнем партии, только правящая партия теперь другая. Председатель Ульяновского обкома профсоюза работников культуры Нина Писарева с такой трактовкой не согласна.
Нина Писарева: Это всегда был профсоюзный праздник, праздник трудового человека. И пойдем мы под девизом в этом году - "За достойную зарплату, труд и достойную жизнь". И одновременно мы выскажем свои претензии в адрес правительства нашей страны. Потому что бесконечное повышение цен… ну, всему есть предел.
Сергей Гогин: Итак, мы делаем вид, что протестуем, но явка при этом обязательна. Лидер ульяновских единороссов Игорь Тихонов объясняет необходимость явки на демонстрацию моральными категориями.
Игорь Тихонов: У нас нет никаких санкций. Когда мы говорим "должны", мы говорим в первую очередь о моральном партийном долге, мы говорим о том, что если человек разделяет те идеи, о которых я сейчас говорю, то он должен продемонстрировать своим присутствием поддержку этих идей. Потому что даже те, кто пойдет на демонстрацию, это тоже люди работающие. Поэтому должны – скорее, моральный долг.
Сергей Гогин: Актриса Ульяновского областного драмтеатра Ирина Янко ничего демонстрировать не собирается, потому что не приемлет ситуацию толпы.
Ирина Янко: Я не люблю большие скопления людей, меня это раздражает, а не радует. Я люблю простую человеческую атмосферу, когда сидят несколько человек в доме, о чем-то разговаривают, поют, - вот это понятно. А когда идет колонна – как-то это все выглядит так туповато… И вообще, толпа – это толпа, это всегда опасно. Я никогда не знаю, что ждать от толпы.
Сергей Гогин: В данном случае толпа объединена хорошей идеей защиты трудовых прав.
Ирина Янко: Ну, как их можно защитить, трудовые права, если ходить и выкрикивать лозунги? Я в это, честно говоря, не верю, я такой практики даже не знаю. Все идет так, как идет. И если мы будем только кричать "долой" или еще что-нибудь, "давайте мы все на баррикады", так это мы уже все проходили, эту истории. Надо жить, трудиться честно, и больше ничего.
Сергей Гогин: Дирижер Ульяновского симфонического оркестра Вячеслав Губанов напоминает, что, по народным поверьям древних германцев, 1 мая на горе Броккен в Германии происходит великий шабаш ведьм, Вальпургиева ночь.
Вячеслав Губанов: То есть ночь, которая предшествует Дню святой Вальпургии, традиционно со Средневековья считается днем нечистой силы, когда они собираются там на горе, в русском варианте это – Лысая гора. Разгул нечистой силы. Это не мое личное отношение к празднику, это, в общем-то, исторически сложившееся отношение к этому дню. Мне кажется, что, в общем-то, нигилисты, борцы за освобождение человечества непонятно от чего – в общем-то, трансцендентальный смысл какой-то имели.
Сергей Гогин: Для многих ульяновцев Первомай давно превратился в праздник первой борозды на дачных участках. Единоросс Игорь Тихонов считает, что это нормально.
Игорь Тихонов: Еще с советских времен в России сформировался целый экономический сектор, который называется – приусадебные участки. И в России, слава богу, эти традиции, наверное, веками выросли: люди всегда в тяжелое время спасаются на земле. Это еще в те, в советские времена. То, что 1 мая в какой-то степени праздник профсоюза садоводов, и то, что не все люди 1 мая выходят на демонстрации, а многие демонстрируют свои личные, семейные антикризисные меры на садовых участках, я обеими руками поддерживаю.
Сергей Гогин: Разное понимание первомайского праздника заместитель директора по научной работе ленинского мемориала Валерий Перфилов объясняет тем, что само общество больше не является единым.
Валерий Перфилов: Эти праздники давали раньше некое чувство единения, общество было в целом более-менее однородным. Сегодня, когда разные у всех интересы, возможности, как-то в этих условиях демонстрировать свою сплоченность – не очень появляется такое желание. 1 мая зависит от того, как будет складываться ситуация в обществе. Если все будет идти замечательно, то и наш праздник будет такой замечательный, весенний, теплый, хороший, организованный. Если жизнь будет другая несколько, то, естественно, и праздник будет приобретать постепенно другой характер.
Сергей Гогин: Таким образом, в умах людей сегодня царит замешательство по поводу содержания Первомая: то ли это праздник весны, набухающих почек и яркого солнышка, праздник, лишенный идеологической нагрузки; то ли это все-таки день труда и защиты трудовых прав. Возможно, текущее толкование будет зависеть опять же от мировых цен на нефть и курса доллара к рублю.
Владимир Тольц: Ну, а сейчас – о памяти, которые не должна зависеть от "курса доллара к рублю". Хотя чего уж греха таить, сколько раз уже она впадала в эту унизительную зависимость от меняющихся политических курсов.
Я говорю о союзнической встрече советских и американских солдат на Эльбе в конце апреля победного 1945 года. В апреле 1995-го мне довелось объединить рассказы некоторых из них - Алфреда Аронсона, Алексея Баранова, Игоря Белоусовича, Эдгара Парсонса, Григория Прокопьева и Билла Робертсона – в передаче, посвященной полувековому юбилею Победы. Сейчас вы услышите фрагменты интервью этих героев.
Первый – бывший американский лейтенант Уильям (Билл) Робертсон. В конце апреля 1945-го фото Билла, обнимающегося с советским лейтенантом Александром Сильвашко, обошло газеты всех стран.
Уильям Робертсон: Никто в нашем небольшом патруле не говорил по-русски, а из советских солдат никто не знал английского. Мы не могли объясниться примерно полчаса, пока не подоспел русский майор, говоривший по-английски. Это была кульминация после долгого ожидания и волнений. Мы ликовали, радовались торжествовали. Нас охватило чувство триумфа. Провозглашались тосты в честь друг друга, в честь руководителей наших государств, наших армий. Мы хлопали друг друга по спинам, обнимались, жали друг другу руки, обменивались сувенирами. И все мы понимали, что наша встреча имеет знаменательный смысл и означает конец нацистского вермахта, который теперь был разрезан надвое. Мы радовались, что дожили до победы, и чувствовали, что ждать мира осталось совсем недолго.
Владимир Тольц: А вот что в 1995-м вспоминал о встреченных на Эльбе американцах бывший командир красноармейского взвода связи Алексей Михайлович Баранов.
Алексей Баранов: Они, по-моему, пахли совершенно по-другому. Они не похожи были на нашего солдата. Ну, я не знаю, с какой точки зрения, если с точки зрения смотреть, предположим, ну… они были более холеные что ли такие, не то что мы, собственно говоря. Они были более, не знаю, как выразиться… приличные или, так сказать, лучше одетые, чем мы, собственно говоря. Но что в них понравилось сразу нам, хотя мы не знали абсолютно, я английский язык не знал, другие товарищи тоже не знали, - их общительность. У них простота в общении – вот это нас поразило, собственно говоря. Они запросто даже, когда уже встретились солдаты, перебрались, потом когда их командир Кацебу переправился, у них как-то вот между офицерским составом и солдатами как-то более не натянутые что ли, простые отношения.
Владимир Тольц: Альфред Аронсон в апреле 1945-го был старшим сержантом 273-го полка 69-й американской пехотной дивизии и находился в составе той самой разведгруппы под командованием упомянутого Барановым старлея Альфреда Кацебу, по кличке Бак, которая первая вступила в контакт с солдатами 58-й гвардейской дивизии Первого Украинского фронта.
Альфред Аронсон: Меня удивила военная техника русского передового отряда, с которым мы встретились. На мой взгляд, она была сильно устарелой. Орудия на конной тяге, много было кавалеристов, тогда как наши части передвигались на джипах. А те несколько машин, которые мы увидели, были реквизированы у немцев.
Владимир Тольц: А еще Аронсона, да и других американских солдат, впечатлило количество женщин в военной форме.
Альфред Аронсон: Походной кухней, на которой готовили пищу, распоряжалась женщина. Было и много других женщин в военной форме. В американской армии во время войны тоже служили женщины в женском вспомогательном корпусе, но чтобы женщины находились на передовой, это было совершенно необычно.
Владимир Тольц: И русские, и американцы – участники встречи на Эльбе – вспоминали, что поначалу общению, конечно, мешало незнание языка партнеров. Но затем, по мере совместного выпивания, обмена табака на невиданные красноармейцами сигареты и тому подобного, дело упрощалось. Алексей Михайлович Баранов…
Алексей Баранов: Я вам скажу так, что когда встретились с первыми солдатами американскими, среди американских солдат был такой Жозеф Полоцкий, он, наверное, был поляк по происхождению, я не знаю, но он немного знал… то есть он немного знал польский – и с русским можно было более-менее договориться. Кое-что он переводил, с ним можно было как-то договариваться. А так разговаривали просто так, показывали, собственно говоря, на ролурусском, полунемецком. Достаешь фотографии, ему показываешь: "Вот, это моя фрау, это мои киндеры". А он свое достает, если у него есть, и он то же самое показывает, что это его дети…
Владимир Тольц: Для американца русского происхождения Игоря Белоусовича языкового барьера на Эльбе не существовало.
Игорь Белоусович: Кто-то в штабе полка вспомнил, что в такой-то роте есть молодой парень, кто говорит по-русски. Вот меня оттуда и вызвали, и я провел несколько дней в штабе полка, ожидая формирования патруля. Помню, когда мы переправились через Эльбу на пароме, это был плот со стальным кабелем, на набережной реки стояла группа советских офицеров, один из них держал карту, и он оказался как раз командир 58-ой гвардейской дивизии. Командир нашего патруля был майор, мы к нему приблизились, и я обратился к генералу с просьбой, чтобы узнать, как его фамилия. И он как-то, к моему удивлению, замялся и не знал, как ответить на этот вопрос. И взглянул на полковника, который всегда у него стоял близко, и тот, я заметил, чуть-чуть ему кивнул. Это, конечно, был его политрук. И тогда он представился, что это генерал Русаков, и я ему представил моего командира, майора Крейга.
Их отношения, как они реагировали – все это происходило точно так же, как и в последующих годах, когда мне приходилось встречаться очень часто с русскими из Советского Союза. То есть они начали меня спрашивать, кто я, почему я, откуда я, почему говорю по-русски. Я всегда объяснял, что я из второго поколения первой волны, и эта терминология всегда всем была вполне понятна.
Владимир Тольц: Некоторых из тех, чьи голоса вы услышали сейчас, уже нет в живых. Игорь Белоусович, слава Богу, здравствует. Я видел недавно его выступление по телевидению. И я надеюсь, что память о событии, участниками которого они были, – об одном из самых светлых и человечных эпизодов российско-американских отношений – эта память сохранится навсегда.
