Владимир Тольц: Сегодня - очередная программа из цикла "Скорость стука. Доносы", и от прозы тотального советского доносительства мы вновь возвращаемся в ней к поэзии «доброго старого времени». В центре сегодняшней передачи снова царские жандармы. А также рассуждения о разнообразии жанра доноса и его вечности.
Ольга Эдельман: Житомир, 1867 год. Местный жандармский офицер майор Иваницкий получил донос от одного из чиновников. Причем надо отметить, во-первых, что донос подписан полным именем и должностью доносчика, это отнюдь не анонимка.
Его высокоблагородию господину Житомирскому жандармскому штаб-офицеру майору и кавалеру Петру Павловичу Иваницкому асессора Волынского губернского управления титулярного советника Яковлева заявление. Подано лично 23 января 1867 года. Секретно.
16 сего января, т.е. в понедельник, я имел честь словесно заявить вашему высокоблагородию о неуместных и резких словах, произнесенных в присутствии губернского управления в субботу 14 января г. вице-губернатором Плачковским, против Августейшего нашего Монарха Александра Николаевича, заключающихся в следующем: "Что мне там Государь, он далеко, пусть думает, что хочет".
Заявляя это теперь письменно вашему высокоблагородию, покорнейше прошу, если об этом не доведено вами до сведения г. шефа жандармов графа Шувалова, то довести теперь до сведения его сиятельства, мне же в принятии сего заявления выдать расписку.
К сему считаю нужным присовокупить, что при произнесении вышесказанных слов г. Плачковским были в присутствии: советники Шилько и Перекрестов, начальники отделений: земского - Козловский и строительного Поляновсий и секретарь Авдеев. Поляновскому в то время г. Плачковский позволил сидеть на председательском месте.
Титулярный советник Константин Яковлев.
Ольга Эдельман: У доноса любопытная преамбула - что подан он лично, что доносчик уже несколько дней назад сделал жандарму устное сообщение. Более того, он требует от жандарма расписку в получении доноса.
Владимир Тольц: Да, мы с вами уже в передачах этого цикла обсуждали разные доносы, в том числе и творчество патологических кляузников (вспомним хотя бы пресловутого Мойшу Бланка, прадедушку Владимира Ульянова-Ленина). Но такой формы доноса у нас еще, кажется, не было. Чтобы доносчик еще и расписки захотел. О чем это говорит? Прежде всего - что доносчик, титулярный советник Яковлев, очень хотел, чтобы доносу был дан ход. И, похоже, полагал, что дело может сложиться и иначе.
Ольга Эдельман: Он прямо об этом написал - довести содержание доноса до сведения шефа жандармов.
Владимир Тольц: И намекал жандармскому офицеру Иваницкому, что положить донос под сукно не выйдет. Иначе он, Яковлев, уже и самого майора Иваницкого сможет обвинить в потворстве вице-губернатору Плачковскому, которого Яковлев обвинил, не много ни мало, в оскорблении царского величества. И свидетелей перечислил - все они тоже местные чиновники.
Ольга Эдельман: А раз Яковлев делал такие намеки, то из этого, видимо, следует, что он как раз и предполагал, что жандармский офицер по доброй воле не захочет обратить на донос внимания. Причем намекал Яковлев сугубо чиновническим образом, используя для этого делопроизводственные навыки. Выглядит все очень корректно, но сколько-нибудь опытный бюрократ сразу поймет и намек, и даже скрытую угрозу. Подтекст ловко сформулирован и легко прочитывается.
Владимир Тольц: Надо еще отметить, что само содержание доноса, в общем-то, пустяковое. Ничего ужасного Плачковский не сказал. Жидковато для настоящего политического дела, тем более против достаточно высокопоставленного лица - вице-губернатора. И тем более в относительно либеральные пореформенные времена.
Ольга Эдельман: А вот теперь давайте посмотрим, как поступил в ответ жандармский майор. Он представил донос Яковлева в III Отделение. Но сопроводил его собственными комментариями.
Волынский жандармский штаб-офицер майор Иваницкий - управляющему III Отделением, 8 февраля 1867 г.
По прибытии в августе 1866 года в г. Житомир и вступлении в должность вновь назначенного волынским вице-губернатором коллежского советника Ивана Плачковского, он энергически занялся делами Губернского управления, и, заметив огромное накопление их, происходящее частию от медленности делопроизводства в самом управлении и частью от неисполнительности городских и земских полиций, тот час же распорядился на окончание этих дел в управлении и своевременную посылку полициям подтверждений назначить сроки, а за неуклонным исполнением этого распоряжения начал наблюдать лично.
Эта новая для Губернского управления деятельность вице-губернатора не понравилась советникам управления и особенно старшему из них, статскому советнику Осипу Климовичу, который при прежнем вице-губернаторе Гессе, занимавшемся делами довольно поверхностно, в течение трех лет был руководителем всех распоряжений по Губернскому управлению и чрез это, живя открыто, пользовался в губернии таким значением, что просители и даже искавшие мест службы прежде направлялись к нему, а потом уже обращались к вице-губернатору.
Ускорив движение дел, вице-губернатор Плачковский обратил внимание на их существо и, просматривая журналы управления, заметил, что дела городских хозяйств, постройки и ремонта казенных зданий, квартирных комиссий и отправки арестантов ведутся неправильно, а журналы наполнены ненужными и сбивчивыми подробностями, излагаются крайне безграмотно и непонятно, и потому стал требовать переделки их, а в случаях несогласия на то советников, начал давать Присутствию предложения. Приходя в Губернское управление аккуратно в 10 часов утра и оставаясь там до 3 1/2 часов пополудни, Плачковский допустил к себе просителей и по серьезным жалобам, с отличным знанием дела, рассматривая каждое дело сам, заметил существующее в Управлении бесцеремонное взяточничество, а потому прямо объявил советникам, что долее терпимо это быть не может, и начал преграждать пути к взяткам.
Ольга Эдельман: Обратите внимание, Иваницкий представляет Плачковского как честного, энергичного чиновника, так сказать, "новой формации" - дельного, наводящего порядок, действующего по закону, борца с чиновничьим произволом. Это же пореформенные 60-е, тогда и среди либеральной бюрократии был в моде образ "нового человека".
Владимир Тольц: А ему по законам жанра противопоставлялись, разумеется, старого образца ретрограды, крепостники, взяточники. В общем, риторика в те годы была весьма узнаваемая.
Такой образ действий Плачковского, подрывая авторитет Климовича и стесняя свободу действий прочих советников, окончательно вооружил их против него, и партия особо недовольных, образовавшаяся из Климовича, асессора управления титулярного советника Яковлева, начальника земского отделения коллежского советника Козловского, начальника строительного отделения инженер-капитана Поляновского и житомирского полицмейстера коллежского асессора Базилевича, прежде всего, начала распускать по городу слухи о строптивом характере и грубом обращении Плачковского, а потом, дабы вооружить против него даже и тех лиц, которые не имели с ним прямых по службе сношений, начала рассказывать о порицании, будто бы, Плачковским достоинств бывшего губернатора генерал-майора Черткова, который пользовался в Волынской губернии любовью большинства служащих.
Эта интрига имела последствием то, что в декабре 1866 года на выборах старшин в Житомирское благородное собрание, без ведома Плачковского он был баллотирован и не был избран, и только впоследствии, когда общество поняло интригу и нелепые толки о Плачковском разъяснились, ему был поднесен билет на звание почетного старшины.
Тогда партия недовольных начала искать других случаев, чтобы вывести Плачковского из терпения и понудить его просить перевода из Житомира, и для этого на прощальном обеде, который житомирское общество в декабре давало генерал-майору Эйлеру, асессор Губернского управления Яковлев, будучи пьян, на предложенный генерал-майором Эйлером тост за здоровье Плачковского, позволили себе шикать, а когда Плачковский и общество по этому поводу, отнеслись к Яковлеву с презрением, то он воспользовался в начале января неодобрением Плачковским журнала Губернского управления. В Присутствии управления, доказывая Плачковскому, что журнал на 200 листах изложен удобопонятно, позволил себе упрекнуть Плачковского тем, что будто бы он не любим своими подчиненными, и при этом в виде наставления добавил, что Государь Император желает, дабы начальники не строгостию, а любовью к себе старались привлекать подчиненных к занятиям. Рассерженный этою новою выходкой, Плачковский заметил Яковлеву, что в любви и наставлениях его с ссылками на Государя Императора он не нуждается, от подчиненных же своих, прежде всего, требует и будет требовать добросовестного, по закону исполнения ими своих обязанностей.
Разговор этот с разными прибавлениями, в которых Плачковского усиливались обвинить в непочтительном выражении против Государя Императора, был распущен Яковлевым и его товарищами по городу, и сначала словесно, а потом письменно заявлен им мне с требованием довести о том до сведения его сиятельства шефа жандармов.
Ольга Эдельман: Получается, что политический донос используется как крайнее средство. Сначала сговорившиеся коррумпированные, привыкшие к бесконтрольности и безнаказанности чиновники пытаются действовать на местном уровне, распускают слухи и сплетни. Рассчитывают окружить нового начальника всеобщим недоброжелательством, чтобы тому самому захотелось из негостеприимного города убраться. При этом надо заметить, что в николаевскую эпоху ссылки на "общественное мнение" звучали несколько слишком либерально и расценивались как предосудительное вольнодумство. Теперь же, после реформ, апелляция к общественному мнению наоборот стала приветствоваться. Но, в общем, в данном случае привычные "домашние" средства не сработали. Клевета оказалась слишком очевидной, горожане нового вице-губернатора приняли. И тогда чиновники решили спровоцировать его на крамольное высказывание и сделать политический донос.
Владимир Тольц: Но, Оля, давайте не будем слишком уж идти на поводу у той версии, которую в своем донесении в Петербург выстраивал жандармский майор Иваницкий. В жизни-то ведь любые черно-белые описания оказываются, как правило, не вполне верными. У Иваницкого выходит, что Плачковский - такой прямодушный, честный, невинно оклеветанный. Ничего его порочащего мы не знаем, но, похоже, что был он при всем при том не так прост. И свою административную интригу вести тоже умел.
Представляя при сем вашему превосходительству помянутое выше заявление асессора ... Яковлева, долгом считаю донести, что главная причина неудовольствий Яковлева против вице-губернатора Плачковского, как из собранных мною сведений оказалось, состоит в том, что министр внутренних дел, по сделании сношения с волынским губернатором, должность которого в ноябре 1866 года исправлял Плачковский, предположил должность асессора Волынского губернского правления упразднить, а Яковлев, угрожаемый поэтому остаться за штатом, неосновательно обвиняет в том Плачковского; и наконец, что занимающий в настоящее время должность волынского губернатора генерал-майор фон Галлер, лично убедившись в полезных для службы по Волынской губернии трудах вице-губернатора Плачковского и вредном направлении образовавшейся против него партии недовольных, предложил советникам Климовичу и Козловскому, а также полицмейстеру Базилевичу оставить службу по Волынской губернии, и что они подали уже прошение об отставке.
Ольга Эдельман: На этом донесении в Петербурге, в III Отделении сделали помету: "Сообщить господину министру внутренних дел". Само III Отделение не имело права распоряжаться чиновниками, оно могло лишь информировать главу соответствующего ведомства.
Владимир Тольц: Ну, смотрите, что получается-то? Похоже, что торжество справедливости на самом деле тонко срежиссировано Плачковским. Он уже успел даже организовать отставку оппозиционных ему чиновников. Он их обыграл по всем пунктам. Вот и майор Иваницкий на его стороне. Не зря Яковлев буквально заставил его принять донос на Плачковского и стребовал расписку. Не помогло - Иваницкий представил дело в Петербург в пользу Плачковского.
Ольга Эдельман: То есть Плачковский – не столько невинная жертва клеветы, сколько умный, опытный администратор.
Владимир Тольц: Да. Вполне возможно, что он и взаправду действовал по закону и стремился к общественному благу, но при этом ясно - административную интригу он плел просто виртуозно, и власть в губернии прибрал к рукам решительно. Молодец.
Ольга Эдельман: В январе 1867 года в городе Житомире местный чиновник Яковлев сделал жандармскому офицеру Иваницкому донос на вице-губернатора Плачковского. Обвинил его в оскорблении царского величества и потребовал донести об этом в Петербург. В конце апреля Яковлев подал еще один донос о неблагонадежности Плачковского, что он непочтительно отзывался о государе и "дурно поставил себя в общественном мнении", на это Иваницкий, успевший уже превратиться из майора в подполковника отписал в Петербург, что Плачковский только что награжден за полезную службу орденом, и что он разоблачил ряд злоупотреблений местных чиновников:
Из числа более значительных злоупотреблений этого рода, Плачковским обнаружено, что по строительному отделению Губернского управления справочные цены на рабочих и материалы несколько лет не представлялись на утверждение их губернатором и посылались из отделения разным местам и лицам в удвоенном против действительных цен размере; а старший советник управления Климович, заведуя совершением контрактов на казенные подряды, участвовал в них отдачею своих недвижимостей в залог по тем подрядам, и, наконец, что по тюремному комитету заготовка арестантской одежды делалась не по мере надобности на годичную пропорцию, а на десятки тысяч в один раз, на десятки лет, чрез что большая часть этой одежды, особенно же полушубки, при недавнем осмотре их губернатором в складах, оказались вовсе негодными к употреблению.
Владимир Тольц: Плачковский успел собрать компромат на противостоявших ему и постукивавших на него чиновников. И орден уже получил. Успешный карьерный администратор, которому и политический донос оказался не страшен. Эта история любопытна с точки зрения, так сказать, технологии интриги. И обсудить ее мы решили с профессором Олегом Лейбовичем.
Олег, Вы написали книгу об элите города Молотова (Перми) в послевоенное сталинское десятилетие. От житомирских чиновников и жандармов ваших персонажей отделяют тысячи километров пространства и почти столетие. Тем не менее, у меня, вашего читателя, слушающего наши сегодняшние жандармские документы, создается впечатление, что в сфере чиновничьих интриг не всё изменилось, что есть некая преемственность и в рисунке противостояний, и в накале страстей. А как Вы считаете?
Олег Лейбович: Я, когда этот документ услышал, да и прочел, тоже Ленина вспомнил. У него формула есть, он ее часто повторял, «разрушение буржуазной государственной машины». Кстати, формула не просто была опубликована, она была исполнена. Чиновников разогнали, без мундиров, без пенсий, да еще сверху ярлык наклеили «бывшие люди», чтобы видно было, с кем дело имеют. А вот традиции сохранились. Это странная ситуация, ни чинов нет, ни титулярных советников, ни асессоров по должности, а технология одна и та же. Она и в 30-е годы повторяется, и в 50-е. На старое место приезжает новый человек с полномочиями. И то ли случайно, то ли совершенно обдуманно начинает перестраивать работу, прижимая бывших до него подчиненных, доставшихся ему по наследству. Тем самым, разрушая социальные сети, которые они успели сплести, с которыми им, в общем, недурно живется. Вернее так: как им там жилось раньше, мы не знаем, мы знаем только одно, при новом начальстве стало худо. И старое время стало каким-то очень милым, приятным, привлекательным. И надо что-то сделать с новым начальником. Можно конечно обвинить его в том, что он не пользуется авторитетом среди общественности, очень совпадает, ну, там его в старшины дворянские не избрали, а здесь могли попытаться в партбюро не избрать. Или покритиковать на конференции, и даже черный шар забросить. Но слабо. Лучше действует политический донос. Что-то такое сказал. Надо еще, кстати, спровоцировать на то, чтобы сказал. Потом усилить его, здесь это очень хорошо видно, сначала реплика, потом обсуждение этой реплики. А потом уже бегут к жандармскому офицеру, ну, тогда, к какому-нибудь начальнику НКВД. И дальше по накатанной, кстати, накатанная идет в обратном направлении. И в 30- и в 50-е годы органы госбезопасности очень не любили доносчиков. То есть, информацию-то брать – брали, а ход делу обычно не давали, ну, кроме кампании, когда положено было. Я думаю даже, что здесь, в общем, дело не в ловкости и мудрости администратора, большого администратора, а в его расположении должностном. Вот в этом внутреннем конфликте с подчиненными обычно все-таки держат сторону начальства. А здесь любопытно другое: времена-то конечно либеральные, 60-е годы, а донос он требует довести до Шувалова, а у Шувалова репутация извините бериевская. Ну, с учетом, конечно, времени. Шувалов тут наведет порядок, не государь, не либеральный государь. Ну, вот, не получилось.
Владимир Тольц: Ну, Олег, судя по Вашим словам, можно прийти к выводу, что, возможно, есть определенные условия, при которых донос, особенно политический, начинает срабатывать на 100%, безотказно. Но для этого нужна готовность власти на него реагировать. Не так ли?
Олег Лейбович: Да, конечно. Вот, е6сли идет некоторая кампания, назовем это кампанией опричнины, или петровскими реформами, когда надо проворовавшихся воевод вешать. Либо вернемся в более близкие времена, какая-нибудь «чистка», смена власти и смена аппарата, тогда – да. Тогда все становится зыбким и неопределенным тогда идет обновление кадров, и тогда для карьеристов, находящихся чуть-чуть внизу, открываются совершенно замечательные возможности. Только надо правильное слово выбрать. «Слово и дело» в 18 веке, ну или вот «дискредитация одного из руководителей партии и правительства» в середине 20 века. А вот если кампании нет, если скажем власть ориентированна на порядок, на установившийся порядок, на жесткую такую иерархию, то движение снизу такого рода, сочинение политических доносов, воспринимается властью брезгливо и с пониманием, вроде, «знаем, знаем, куда метишь и зачем ты это делаешь».
Ольга Эдельман: А вот я еще о чем хочу поговорить с Олегом Леонидовичем. Чиновники написали на Плачковского не очень убедительный политический донос. Он в ответ - откопал их служебные злоупотребления, причем искал компромат в области не идеологической, а сугубо приземленной - финансовые нарушения, небрежность по должности. Нашел, насколько я понимаю, нарушения довольно обыденные, ничего из ряда вон выходящего. Но победил. Его компромат оказался сильнее.
Олег Лейбович: Ну, во-первых, насколько правдоподобнее. Обвинить любого подчиненного в нерасторопности, нераспорядительности в нарушении всяческих положений, директив инструкция и законов, это, в общем, занятие совершенно беспроигрышное. Там сказано, что они журнал как-то невнятно вели, помните, большой такой журнал, в который пишут какие-то подробности. Ну, это и через сто лет такие вещи, всегда можно было обнаружить. То есть он пишет или говорит о том, о чем его читатели и слушатели уже готовы услышать, они это и так заранее знают. Он ставит на вполне такую беспроигрышную карту. Всем известно, что чиновники нерасторопны, нераспорядительны, вороваты. Ну, Гоголя читали, даже некоторые может и «Ревизора» смотрели. Вот представить, что вице-губернатор о Государе даже в нетрезвом состоянии что-то такое очень небрежное произносит, ну, наверное, труднее, чем представить себе титулярного советника, который денежки берет с просителей и бумагу составить 6не в состоянии. Значит, аргумент у начальства весомей, сильнее.
Владимир Тольц: Знаете, я тут прочел следующую начертанную одной ученой девушкой сентенцию:
«Донос - тема вечная, она вне времени. А раз доносы пишут, значит, это кому-то нужно. И если бы они не срабатывали, этот жанр давно бы отмер сам собой. Но не отмирает.» Прочел и вспомнил маяковское:
«Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?»
Ну конечно нужно! Без доноса ни одна их изучаемых ныне как предмет исторического прошлого государственно-политических систем не могла бы существовать! И эти мои слова – вовсе не апология доносительства, а констатация реальности. А поэтические ламентации типа «если бы доносы не срабатывали, этот жанр давно бы отмер сам собой» можно уподобить построениям вроде «если б люди не дышали, они бы отмерли сами собой». Но дышат, черт возьми! И стучат! А покуда дышат, тема стука остается вневременной…
Ольга Эдельман: Житомир, 1867 год. Местный жандармский офицер майор Иваницкий получил донос от одного из чиновников. Причем надо отметить, во-первых, что донос подписан полным именем и должностью доносчика, это отнюдь не анонимка.
Его высокоблагородию господину Житомирскому жандармскому штаб-офицеру майору и кавалеру Петру Павловичу Иваницкому асессора Волынского губернского управления титулярного советника Яковлева заявление. Подано лично 23 января 1867 года. Секретно.
16 сего января, т.е. в понедельник, я имел честь словесно заявить вашему высокоблагородию о неуместных и резких словах, произнесенных в присутствии губернского управления в субботу 14 января г. вице-губернатором Плачковским, против Августейшего нашего Монарха Александра Николаевича, заключающихся в следующем: "Что мне там Государь, он далеко, пусть думает, что хочет".
Заявляя это теперь письменно вашему высокоблагородию, покорнейше прошу, если об этом не доведено вами до сведения г. шефа жандармов графа Шувалова, то довести теперь до сведения его сиятельства, мне же в принятии сего заявления выдать расписку.
К сему считаю нужным присовокупить, что при произнесении вышесказанных слов г. Плачковским были в присутствии: советники Шилько и Перекрестов, начальники отделений: земского - Козловский и строительного Поляновсий и секретарь Авдеев. Поляновскому в то время г. Плачковский позволил сидеть на председательском месте.
Титулярный советник Константин Яковлев.
Ольга Эдельман: У доноса любопытная преамбула - что подан он лично, что доносчик уже несколько дней назад сделал жандарму устное сообщение. Более того, он требует от жандарма расписку в получении доноса.
Владимир Тольц: Да, мы с вами уже в передачах этого цикла обсуждали разные доносы, в том числе и творчество патологических кляузников (вспомним хотя бы пресловутого Мойшу Бланка, прадедушку Владимира Ульянова-Ленина). Но такой формы доноса у нас еще, кажется, не было. Чтобы доносчик еще и расписки захотел. О чем это говорит? Прежде всего - что доносчик, титулярный советник Яковлев, очень хотел, чтобы доносу был дан ход. И, похоже, полагал, что дело может сложиться и иначе.
Ольга Эдельман: Он прямо об этом написал - довести содержание доноса до сведения шефа жандармов.
Владимир Тольц: И намекал жандармскому офицеру Иваницкому, что положить донос под сукно не выйдет. Иначе он, Яковлев, уже и самого майора Иваницкого сможет обвинить в потворстве вице-губернатору Плачковскому, которого Яковлев обвинил, не много ни мало, в оскорблении царского величества. И свидетелей перечислил - все они тоже местные чиновники.
Ольга Эдельман: А раз Яковлев делал такие намеки, то из этого, видимо, следует, что он как раз и предполагал, что жандармский офицер по доброй воле не захочет обратить на донос внимания. Причем намекал Яковлев сугубо чиновническим образом, используя для этого делопроизводственные навыки. Выглядит все очень корректно, но сколько-нибудь опытный бюрократ сразу поймет и намек, и даже скрытую угрозу. Подтекст ловко сформулирован и легко прочитывается.
Владимир Тольц: Надо еще отметить, что само содержание доноса, в общем-то, пустяковое. Ничего ужасного Плачковский не сказал. Жидковато для настоящего политического дела, тем более против достаточно высокопоставленного лица - вице-губернатора. И тем более в относительно либеральные пореформенные времена.
Ольга Эдельман: А вот теперь давайте посмотрим, как поступил в ответ жандармский майор. Он представил донос Яковлева в III Отделение. Но сопроводил его собственными комментариями.
Волынский жандармский штаб-офицер майор Иваницкий - управляющему III Отделением, 8 февраля 1867 г.
По прибытии в августе 1866 года в г. Житомир и вступлении в должность вновь назначенного волынским вице-губернатором коллежского советника Ивана Плачковского, он энергически занялся делами Губернского управления, и, заметив огромное накопление их, происходящее частию от медленности делопроизводства в самом управлении и частью от неисполнительности городских и земских полиций, тот час же распорядился на окончание этих дел в управлении и своевременную посылку полициям подтверждений назначить сроки, а за неуклонным исполнением этого распоряжения начал наблюдать лично.
Эта новая для Губернского управления деятельность вице-губернатора не понравилась советникам управления и особенно старшему из них, статскому советнику Осипу Климовичу, который при прежнем вице-губернаторе Гессе, занимавшемся делами довольно поверхностно, в течение трех лет был руководителем всех распоряжений по Губернскому управлению и чрез это, живя открыто, пользовался в губернии таким значением, что просители и даже искавшие мест службы прежде направлялись к нему, а потом уже обращались к вице-губернатору.
Ускорив движение дел, вице-губернатор Плачковский обратил внимание на их существо и, просматривая журналы управления, заметил, что дела городских хозяйств, постройки и ремонта казенных зданий, квартирных комиссий и отправки арестантов ведутся неправильно, а журналы наполнены ненужными и сбивчивыми подробностями, излагаются крайне безграмотно и непонятно, и потому стал требовать переделки их, а в случаях несогласия на то советников, начал давать Присутствию предложения. Приходя в Губернское управление аккуратно в 10 часов утра и оставаясь там до 3 1/2 часов пополудни, Плачковский допустил к себе просителей и по серьезным жалобам, с отличным знанием дела, рассматривая каждое дело сам, заметил существующее в Управлении бесцеремонное взяточничество, а потому прямо объявил советникам, что долее терпимо это быть не может, и начал преграждать пути к взяткам.
Ольга Эдельман: Обратите внимание, Иваницкий представляет Плачковского как честного, энергичного чиновника, так сказать, "новой формации" - дельного, наводящего порядок, действующего по закону, борца с чиновничьим произволом. Это же пореформенные 60-е, тогда и среди либеральной бюрократии был в моде образ "нового человека".
Владимир Тольц: А ему по законам жанра противопоставлялись, разумеется, старого образца ретрограды, крепостники, взяточники. В общем, риторика в те годы была весьма узнаваемая.
Такой образ действий Плачковского, подрывая авторитет Климовича и стесняя свободу действий прочих советников, окончательно вооружил их против него, и партия особо недовольных, образовавшаяся из Климовича, асессора управления титулярного советника Яковлева, начальника земского отделения коллежского советника Козловского, начальника строительного отделения инженер-капитана Поляновского и житомирского полицмейстера коллежского асессора Базилевича, прежде всего, начала распускать по городу слухи о строптивом характере и грубом обращении Плачковского, а потом, дабы вооружить против него даже и тех лиц, которые не имели с ним прямых по службе сношений, начала рассказывать о порицании, будто бы, Плачковским достоинств бывшего губернатора генерал-майора Черткова, который пользовался в Волынской губернии любовью большинства служащих.
Эта интрига имела последствием то, что в декабре 1866 года на выборах старшин в Житомирское благородное собрание, без ведома Плачковского он был баллотирован и не был избран, и только впоследствии, когда общество поняло интригу и нелепые толки о Плачковском разъяснились, ему был поднесен билет на звание почетного старшины.
Тогда партия недовольных начала искать других случаев, чтобы вывести Плачковского из терпения и понудить его просить перевода из Житомира, и для этого на прощальном обеде, который житомирское общество в декабре давало генерал-майору Эйлеру, асессор Губернского управления Яковлев, будучи пьян, на предложенный генерал-майором Эйлером тост за здоровье Плачковского, позволили себе шикать, а когда Плачковский и общество по этому поводу, отнеслись к Яковлеву с презрением, то он воспользовался в начале января неодобрением Плачковским журнала Губернского управления. В Присутствии управления, доказывая Плачковскому, что журнал на 200 листах изложен удобопонятно, позволил себе упрекнуть Плачковского тем, что будто бы он не любим своими подчиненными, и при этом в виде наставления добавил, что Государь Император желает, дабы начальники не строгостию, а любовью к себе старались привлекать подчиненных к занятиям. Рассерженный этою новою выходкой, Плачковский заметил Яковлеву, что в любви и наставлениях его с ссылками на Государя Императора он не нуждается, от подчиненных же своих, прежде всего, требует и будет требовать добросовестного, по закону исполнения ими своих обязанностей.
Разговор этот с разными прибавлениями, в которых Плачковского усиливались обвинить в непочтительном выражении против Государя Императора, был распущен Яковлевым и его товарищами по городу, и сначала словесно, а потом письменно заявлен им мне с требованием довести о том до сведения его сиятельства шефа жандармов.
Ольга Эдельман: Получается, что политический донос используется как крайнее средство. Сначала сговорившиеся коррумпированные, привыкшие к бесконтрольности и безнаказанности чиновники пытаются действовать на местном уровне, распускают слухи и сплетни. Рассчитывают окружить нового начальника всеобщим недоброжелательством, чтобы тому самому захотелось из негостеприимного города убраться. При этом надо заметить, что в николаевскую эпоху ссылки на "общественное мнение" звучали несколько слишком либерально и расценивались как предосудительное вольнодумство. Теперь же, после реформ, апелляция к общественному мнению наоборот стала приветствоваться. Но, в общем, в данном случае привычные "домашние" средства не сработали. Клевета оказалась слишком очевидной, горожане нового вице-губернатора приняли. И тогда чиновники решили спровоцировать его на крамольное высказывание и сделать политический донос.
Владимир Тольц: Но, Оля, давайте не будем слишком уж идти на поводу у той версии, которую в своем донесении в Петербург выстраивал жандармский майор Иваницкий. В жизни-то ведь любые черно-белые описания оказываются, как правило, не вполне верными. У Иваницкого выходит, что Плачковский - такой прямодушный, честный, невинно оклеветанный. Ничего его порочащего мы не знаем, но, похоже, что был он при всем при том не так прост. И свою административную интригу вести тоже умел.
Представляя при сем вашему превосходительству помянутое выше заявление асессора ... Яковлева, долгом считаю донести, что главная причина неудовольствий Яковлева против вице-губернатора Плачковского, как из собранных мною сведений оказалось, состоит в том, что министр внутренних дел, по сделании сношения с волынским губернатором, должность которого в ноябре 1866 года исправлял Плачковский, предположил должность асессора Волынского губернского правления упразднить, а Яковлев, угрожаемый поэтому остаться за штатом, неосновательно обвиняет в том Плачковского; и наконец, что занимающий в настоящее время должность волынского губернатора генерал-майор фон Галлер, лично убедившись в полезных для службы по Волынской губернии трудах вице-губернатора Плачковского и вредном направлении образовавшейся против него партии недовольных, предложил советникам Климовичу и Козловскому, а также полицмейстеру Базилевичу оставить службу по Волынской губернии, и что они подали уже прошение об отставке.
Ольга Эдельман: На этом донесении в Петербурге, в III Отделении сделали помету: "Сообщить господину министру внутренних дел". Само III Отделение не имело права распоряжаться чиновниками, оно могло лишь информировать главу соответствующего ведомства.
Владимир Тольц: Ну, смотрите, что получается-то? Похоже, что торжество справедливости на самом деле тонко срежиссировано Плачковским. Он уже успел даже организовать отставку оппозиционных ему чиновников. Он их обыграл по всем пунктам. Вот и майор Иваницкий на его стороне. Не зря Яковлев буквально заставил его принять донос на Плачковского и стребовал расписку. Не помогло - Иваницкий представил дело в Петербург в пользу Плачковского.
Ольга Эдельман: То есть Плачковский – не столько невинная жертва клеветы, сколько умный, опытный администратор.
Владимир Тольц: Да. Вполне возможно, что он и взаправду действовал по закону и стремился к общественному благу, но при этом ясно - административную интригу он плел просто виртуозно, и власть в губернии прибрал к рукам решительно. Молодец.
Ольга Эдельман: В январе 1867 года в городе Житомире местный чиновник Яковлев сделал жандармскому офицеру Иваницкому донос на вице-губернатора Плачковского. Обвинил его в оскорблении царского величества и потребовал донести об этом в Петербург. В конце апреля Яковлев подал еще один донос о неблагонадежности Плачковского, что он непочтительно отзывался о государе и "дурно поставил себя в общественном мнении", на это Иваницкий, успевший уже превратиться из майора в подполковника отписал в Петербург, что Плачковский только что награжден за полезную службу орденом, и что он разоблачил ряд злоупотреблений местных чиновников:
Из числа более значительных злоупотреблений этого рода, Плачковским обнаружено, что по строительному отделению Губернского управления справочные цены на рабочих и материалы несколько лет не представлялись на утверждение их губернатором и посылались из отделения разным местам и лицам в удвоенном против действительных цен размере; а старший советник управления Климович, заведуя совершением контрактов на казенные подряды, участвовал в них отдачею своих недвижимостей в залог по тем подрядам, и, наконец, что по тюремному комитету заготовка арестантской одежды делалась не по мере надобности на годичную пропорцию, а на десятки тысяч в один раз, на десятки лет, чрез что большая часть этой одежды, особенно же полушубки, при недавнем осмотре их губернатором в складах, оказались вовсе негодными к употреблению.
Владимир Тольц: Плачковский успел собрать компромат на противостоявших ему и постукивавших на него чиновников. И орден уже получил. Успешный карьерный администратор, которому и политический донос оказался не страшен. Эта история любопытна с точки зрения, так сказать, технологии интриги. И обсудить ее мы решили с профессором Олегом Лейбовичем.
Олег, Вы написали книгу об элите города Молотова (Перми) в послевоенное сталинское десятилетие. От житомирских чиновников и жандармов ваших персонажей отделяют тысячи километров пространства и почти столетие. Тем не менее, у меня, вашего читателя, слушающего наши сегодняшние жандармские документы, создается впечатление, что в сфере чиновничьих интриг не всё изменилось, что есть некая преемственность и в рисунке противостояний, и в накале страстей. А как Вы считаете?
Олег Лейбович: Я, когда этот документ услышал, да и прочел, тоже Ленина вспомнил. У него формула есть, он ее часто повторял, «разрушение буржуазной государственной машины». Кстати, формула не просто была опубликована, она была исполнена. Чиновников разогнали, без мундиров, без пенсий, да еще сверху ярлык наклеили «бывшие люди», чтобы видно было, с кем дело имеют. А вот традиции сохранились. Это странная ситуация, ни чинов нет, ни титулярных советников, ни асессоров по должности, а технология одна и та же. Она и в 30-е годы повторяется, и в 50-е. На старое место приезжает новый человек с полномочиями. И то ли случайно, то ли совершенно обдуманно начинает перестраивать работу, прижимая бывших до него подчиненных, доставшихся ему по наследству. Тем самым, разрушая социальные сети, которые они успели сплести, с которыми им, в общем, недурно живется. Вернее так: как им там жилось раньше, мы не знаем, мы знаем только одно, при новом начальстве стало худо. И старое время стало каким-то очень милым, приятным, привлекательным. И надо что-то сделать с новым начальником. Можно конечно обвинить его в том, что он не пользуется авторитетом среди общественности, очень совпадает, ну, там его в старшины дворянские не избрали, а здесь могли попытаться в партбюро не избрать. Или покритиковать на конференции, и даже черный шар забросить. Но слабо. Лучше действует политический донос. Что-то такое сказал. Надо еще, кстати, спровоцировать на то, чтобы сказал. Потом усилить его, здесь это очень хорошо видно, сначала реплика, потом обсуждение этой реплики. А потом уже бегут к жандармскому офицеру, ну, тогда, к какому-нибудь начальнику НКВД. И дальше по накатанной, кстати, накатанная идет в обратном направлении. И в 30- и в 50-е годы органы госбезопасности очень не любили доносчиков. То есть, информацию-то брать – брали, а ход делу обычно не давали, ну, кроме кампании, когда положено было. Я думаю даже, что здесь, в общем, дело не в ловкости и мудрости администратора, большого администратора, а в его расположении должностном. Вот в этом внутреннем конфликте с подчиненными обычно все-таки держат сторону начальства. А здесь любопытно другое: времена-то конечно либеральные, 60-е годы, а донос он требует довести до Шувалова, а у Шувалова репутация извините бериевская. Ну, с учетом, конечно, времени. Шувалов тут наведет порядок, не государь, не либеральный государь. Ну, вот, не получилось.
Владимир Тольц: Ну, Олег, судя по Вашим словам, можно прийти к выводу, что, возможно, есть определенные условия, при которых донос, особенно политический, начинает срабатывать на 100%, безотказно. Но для этого нужна готовность власти на него реагировать. Не так ли?
Олег Лейбович: Да, конечно. Вот, е6сли идет некоторая кампания, назовем это кампанией опричнины, или петровскими реформами, когда надо проворовавшихся воевод вешать. Либо вернемся в более близкие времена, какая-нибудь «чистка», смена власти и смена аппарата, тогда – да. Тогда все становится зыбким и неопределенным тогда идет обновление кадров, и тогда для карьеристов, находящихся чуть-чуть внизу, открываются совершенно замечательные возможности. Только надо правильное слово выбрать. «Слово и дело» в 18 веке, ну или вот «дискредитация одного из руководителей партии и правительства» в середине 20 века. А вот если кампании нет, если скажем власть ориентированна на порядок, на установившийся порядок, на жесткую такую иерархию, то движение снизу такого рода, сочинение политических доносов, воспринимается властью брезгливо и с пониманием, вроде, «знаем, знаем, куда метишь и зачем ты это делаешь».
Ольга Эдельман: А вот я еще о чем хочу поговорить с Олегом Леонидовичем. Чиновники написали на Плачковского не очень убедительный политический донос. Он в ответ - откопал их служебные злоупотребления, причем искал компромат в области не идеологической, а сугубо приземленной - финансовые нарушения, небрежность по должности. Нашел, насколько я понимаю, нарушения довольно обыденные, ничего из ряда вон выходящего. Но победил. Его компромат оказался сильнее.
Олег Лейбович: Ну, во-первых, насколько правдоподобнее. Обвинить любого подчиненного в нерасторопности, нераспорядительности в нарушении всяческих положений, директив инструкция и законов, это, в общем, занятие совершенно беспроигрышное. Там сказано, что они журнал как-то невнятно вели, помните, большой такой журнал, в который пишут какие-то подробности. Ну, это и через сто лет такие вещи, всегда можно было обнаружить. То есть он пишет или говорит о том, о чем его читатели и слушатели уже готовы услышать, они это и так заранее знают. Он ставит на вполне такую беспроигрышную карту. Всем известно, что чиновники нерасторопны, нераспорядительны, вороваты. Ну, Гоголя читали, даже некоторые может и «Ревизора» смотрели. Вот представить, что вице-губернатор о Государе даже в нетрезвом состоянии что-то такое очень небрежное произносит, ну, наверное, труднее, чем представить себе титулярного советника, который денежки берет с просителей и бумагу составить 6не в состоянии. Значит, аргумент у начальства весомей, сильнее.
Владимир Тольц: Знаете, я тут прочел следующую начертанную одной ученой девушкой сентенцию:
«Донос - тема вечная, она вне времени. А раз доносы пишут, значит, это кому-то нужно. И если бы они не срабатывали, этот жанр давно бы отмер сам собой. Но не отмирает.» Прочел и вспомнил маяковское:
«Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?»
Ну конечно нужно! Без доноса ни одна их изучаемых ныне как предмет исторического прошлого государственно-политических систем не могла бы существовать! И эти мои слова – вовсе не апология доносительства, а констатация реальности. А поэтические ламентации типа «если бы доносы не срабатывали, этот жанр давно бы отмер сам собой» можно уподобить построениям вроде «если б люди не дышали, они бы отмерли сами собой». Но дышат, черт возьми! И стучат! А покуда дышат, тема стука остается вневременной…
