Владимир Тольц: Разница во времени, о которой пойдет речь сегодня, - 20 лет, с 1972-го по 1991-й. Именно в эти годы вел свои записи, опубликованные ныне издательством «Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН)» цековский аппаратчик, слывший в узком кругу общавшихся с кремлевскими московских интеллигентов просвещенным либералом и, несмотря на его мрачноватую внешность, добрым человеком. А еще надо добавить к названным двум десятком лет годы с конца горбачевского правления по наши дни, когда, наконец, каждый, интересующийся недавней и незавершившейся еще советской историей, может ознакомиться с этим 1000-страничным томом, озаглавленным «Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972-1991 годы». Его автор – главный герой нашей сегодняшней передачи - Анатолий Сергеевич Черняев - в 1971-1986 гг. заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС, а с 1986-1991 гг. помощник Генерального секретаря ЦК КПСС и Президента СССР Горбачева, уже не раз оказывался героем наших передач. Сегодня речь пойдет о его последней книге.
В аннотации новой книги Черняева, помещенной на сайтах РОССПЭНА и Горбачев-Фонда, сказано, что это «подробнейший дневник, который в течение 20 лет вел человек, работавший в аппарате высшей власти в СССР. Он лично знал многих в руководстве КПСС в 70-80-е годы. Здесь в деталях его впечатления о Брежневе, Суслове, Кириленко, Пономареве и др.» Кто из молодых сейчас помнит про этих «ребят», чьи однообразно неулыбчивые портреты обязаны были таскать на майских и октябрьских демонстрациях в молодости их родители? Ну, разве что знают что-то про Брежнева, давно уже превратившегося в героя анекдотов, телесериалов и персонажа фантазий на исторические темы в глянцевых обложках. Про Черняева тоже мало кто из них помнит и знает. А напрасно. Рискну высказаться как историк, просмотревший немало материалов периода его политического функционирования, которые до сих пор прячут от народа, и прочитавший немало мемуаров и даже дневников его цековских сослуживцев (а этого, дневников, то есть, они пуще всего боялись, да и не умели писать!). Анатолий Сергеевич и на их фоне (а среди них были и умницы, и таланты, хотя и серости – с избытком!), и на фоне всего своего битого и войной, и властью поколения – явление уникальное. В одной из своих передач я как-то назвал его непрочитанным пока Нестором-летописцем советской эпохи.
И издатель «дневника двух эпох» гендиректор РОССПЭНа Андрей Сорокин со мной похоже согласен.
Андрей Сорокин: Вопрос хороший, как говорят все, кто отвечает на подобные вопросы, и ответ простой. Я, во-первых, считаю этот дневник Анатолия Сергеевича Черняева уникальным историческим источником. И, на мой взгляд, и по моей практике издателя и историка по образованию, в мировой практике найдется мало дневников, которые велись бы в течение такого продолжительного времени, и велись бы при этом людьми, находящимися в самой сердцевине политики. У меня на памяти только один из таких источников, может быть потому, что наше издательство его издало – дневник Дмитрия Алексеевича Милютина, военного министра, который всю жизнь вел свой дневник, который охватил почти весь 19 век. Но для меня дневник Черняева, который охватывает два десятка лет эпохи увядания, развала и гибели, как ни думай, ни трактуй, но великой страны, огромной державы, для меня это эпохальный труд, исторический источник и замечательная для чтения книга, среди героев которой узнаешь много знакомых лиц. И та откровенность и нелицеприятность, с которой автор дневника многих из них характеризует, вообще говоря, по сегодняшним временам большая редкость.
Владимир Тольц: Сам Анатолий Черняев о своей последней книге говорит так:
Анатолий Черняев: Формально это дневник. Я вообще склонен был писать дневники, писал в школе, писал в университете, писал даже на фронте, хотя это дело наказуемое и очень опасное было, так отрывочно, и потом возвращался к этому делу. Но главным образом это были личные впечатления, даже любовные впечатления. А вот в начале 70 годов, когда по номенклатурной лестнице я поднялся довольно высоко, и когда я уже имел возможность общаться и с Брежневым, и с Сусловым, и с Кириленко, и с Пельше, и с кем угодно, которые определяли наши судьбы, я решил, что есть смысл это дело фиксировать, оставить это для истории, что это может оказаться интересным. И с этого времени, с 72 года я уже стал вести регулярно дневник. Но не только политический, не только я фиксировал, что я видел там, на службе, в общении с официальной частью нашего общества. Дневник как дневник, там было все, и много личного, много интимного, много похабного, много циничного. И конечно, мои реакции были и на культурную жизнь того времени, все это было. Но в этой данной книге этого почти нет, во всяком случае, интимных и всяких любовных вещей нет, они частично появились в другой книге. Это в основном политический дневник с некоторыми отступлениями в личную жизнь.
Владимир Тольц: Пересказать за несколько минут тысячу страниц невозможно. Да и бессмысленно – это надо читать! Но вот вопрос, Анатолий Сергеевич, Ваша последняя книга охватывает без малого 20 лет. С 1991-го, которым она завершается, прошло тоже немало времени. Как, по Вашему мнению, за эти 20 лет изменились Вы сами? А еще: как Вы сегодня к написанному некогда, а сейчас опубликованному, относитесь?
Анатолий Черняев: В общем-то, я не люблю заниматься саморекламой, но поскольку книга для меня – это отчет о моей политической жизни, моей причастности к политике, для меня она имеет очень большое значение, для меня лично. И, в общем-то, довольно безразлично, как она будет воспринята в определенных кругах. Я согласился поговорить насчет этой книги. Теперь отвечаю на вопрос, который сейчас поставил: как я отношусь ко всему тому, что происходило тогда, и что я фиксировал в своем дневнике. Это читатель узнает из тех послесловий, которые к каждому году, к каждому из 20 лет помещены в книге. Там я фиксирую свое отношение к тому, что происходило тогда, к тем людям, к событиям и к самому себе, к тем оценкам, которые я тогда давал, к тем мнениям, которые я тогда свои или чужие отражал в своем дневнике. Если их собрать вместе, положить рядом один за другим эти послесловия к каждому из 20 лет, а я это сделал и это уже опубликовано в одной из книг, то сразу будет видна и логика развития событий, а главное, мое отношение, теперешнее отношение к тому, что произошло.
Владимир Тольц: Вот короткие отрывки из этих обобщающих послесловий. Первый в книге – 1972 год:
Тринадцать лет до перестройки – что мы имели?
Восстановлен поколебленный при Хрущеве беспрекословный авторитет (и власть) первого лица – Генерального секретаря ЦК КПСС, хотя оформлено это было в партийном порядке в следующем году. Тогда же появились первые признаки «культа», пусть вторичного, фарсового.
В высшем властном эшелоне – Политбюро, Секретариат – сохранилось интеллектуальное и культурное убожество […]
Экономика, после неожиданного взлета в 8–ой пятилетке, снова начала деградировать. Умные и циничные хозяйственники во главе с Байбаковым уже тогда понимали, что никакие постановления, призывы, взыскания за невыполнение планов ничего поправить, по сути, не могут. «Корень» – в другом, глубже.
Материальный уровень основной массы городского населения был еще терпимый, хотя люди помнили, что как раз к этому году Никита обещал завершить «первую фазу коммунизма».
Брежнев, несколько опомнившийся после интервенции в Чехословакию, утвердившийся во власти, обнаружил наличие здравого смысла. С подачи Андропова и Цуканова он приблизил к себе интеллигентов «высшей советской пробы» – Иноземцев, Бовин, Арбатов, Загладин, Шишлин. Допущенные к сверхзакрытой информации, широко образованные, реалистически мыслящие и владеющие пером, они сумели использовать «разумное и доброе» в натуре Генсека для корректировки политики – там, где это было возможно в рамках системы. […]
Идеология, давно и необратимо утратившая свой революционный, вдохновляющий и мобилизующий потенциал, окончательно слилась с лживой «пропагандой успехов». Оторванная от реалий внутри и вовне, потерявшая всякую эффективность, она давно уже не использовалась в практической политике, но нужна была для сохранения имиджа альтернативы «империалистическому Западу». И, конечно, служила демагогическим прикрытием партийно–государственного контроля за духовной жизнью общества. […]
…Появился и активный протест – в форме противопоставления нынешних порядков идеализированным нормам и принципам ленинского времени, в виде эзоповской сатиры на существующие порядки.
Все это свидетельствовало о растущем неустройстве общества, его недовольство навязанным, хотя и привычным образом жизни.
Реакцией было ожесточение чиновников идеологической и культурной сферы, включая ортодоксов официальной науки. Борьба шла уже не за идеи, а за сохранение социальных привилегий и идеологической власти. […]
Международное комдвижение на глазах стаивало, окончательно утратив свой политический и идейный потенциал. […] Попытки некоторых компартий нарастить политический капитал в своих странах за счет критики советских антидемократических порядков, окончательно подорвали саму основу существования коммунистического движения как явления мирового.
Владимир Тольц: А вот послесловие к последнему советскому году – к 1991-му
Это – год разложения государства, разрушения экономики, социального хаоса, утраты Горбачевым и вообще Центром авторитета и власти над страной.
Год “Вильнюса” и последовавших отчаянных попыток спасти Союз – с помощью референдума, Новоогаревского процесса, нового Союзного договора и, увы!, реанимации на “демократической основе” КПСС, несмотря на то, что без политической и идеологической монополии, которой ее лишил сам Горбачев, она уже ни на что была не способна, кроме крикливой, разрушительной оппозиции.
Это был год путча, сделавшего процесс самоликвидации советской империи обвальным, с финалом в Беловежской пуще, где Ельцин, Кравчук и Шушкевич, узурпировав все права всех институтов власти, подписали Советскому Союзу смертный приговор.
С СССР в этот год происходило в сущности то, что случилось “в свое время” с другими империями, когда истощался отведенный им историей потенциал.
[…]
Исчезновение империи развертывалось в уникально–своеобразной форме. И то, как это объективно–неумолимое сказывалось на деятельности Горбачева, как отражались непредсказуемые во многом перемены в его мыслях, размышлениях, переживаниях, в поведении, в отношениях с людьми и т.д., представляет интерес не только как исторический источник. Это вместе с тем редкая возможность наблюдать в живой конкретике роль крупного деятеля в истории, когда он инициирует процессы и события, а потом теряет над ними контроль.
Такова, впрочем, судьба всех великих деятелей, революционеров и реформаторов в особенности, какими бы возможностями поначалу они ни располагали, даже если диктаторскими.
Мысли таких людей о самих себе и других, о своем предназначении, о своей стране и мире, даже их реакция на вроде бы частности и мелочи, всегда имеют самостоятельное значение, вне зависимости от результатов их деятельности. К Горбачеву это относится едва ли не больше, чем к кому другому из ему подобных. Ибо с ним связан эпохальный поворот в ходе мировых событий.
[…]
Однако должен теперь признать, что как помощник и соратник, да и по–человечески, я был временами жестко несправедлив в оценке поведения, суждений и образа действий Горбачева, считая их недостойными или неадекватными положению и заслуженному величию такого деятеля. Тем более что, хотя в практическом плане цели, выдвинутые перед собой Горбачевым, оказались неосуществимыми или заведомо иллюзорными, в плане исторической перспективы его миссия объективно была необходима, и многое в ней приобрело необратимый характер. Он прав, опровергая недругов, утверждающих, будто “эпоха Горбачева” кончилась. Нет, он, в самом деле, положил начало новой эпохе.
Владимир Тольц: Это было написано несколько лет назад. Рассуждая о горбачевской перестройке сегодня, Анатолий Черняев говорит мне:
Анатолий Черняев: Я и сейчас считаю, что и каждый читатель, внимательный читатель, если таковой найдется, увидит в книге, что перестройка была необходима по причинам, которые видны из изложения событий. Но также неизбежен был ее конец, ее провал, ее срыв, ее неудача. Не потому, что Горбачев не справился с задачей, которую он себе поставил, никто бы не справился с этой задачей, дело гораздо глубже. Дело в том, что нация не в состоянии была пойти на преобразования, которые были ей необходимы. Она настолько была изуродована за 70 лет перед этим, чтобы у нее хватило энергии, внутренней энергии, душевной, интеллектуальной энергии, чтобы выработать ту элиту, как теперь принято выражаться, какой-то слой верховный, который мог бы ее повести вперед, она не в состоянии была отважиться и пожертвовать еще раз на то, чтобы преобразовать себя с учетом всего того, что произошло 70 лет перед ней, именно с учетом того. Потому что то, что было сделано при Ельцине, это сделано без учета того, что возникло другое общество. Говорят, что советские люди и так далее, нет, советские люди сложились, это состоялось. Был советский народ и если уж преобразовывать и отрицать все это дело, то надо было учитывать то, что сложилось из этой нации за почти целый век.
Владимир Тольц: Анатолий Черняев. Оригиналы его дневников, политическую часть которых издал ныне РОССПЭН, вот уже несколько лет хранятся в National Security Archive — Национальном архиве безопасности в Вашингтоне. У одного из немногих пока читателей этой полной версии черняевских дневников директора русских программ архива Светланы Савранской я спрашиваю, что ее более всего впечатлило в хранимых ею документах?
Светлана Савранская: Вы знаете, как историка и просто, как человека, который вырос в эту эпоху, поражает, насколько глубоко Черняев видел процессы, которые происходили. Насколько у него все-таки такое точное восприятие и описание лиц, мотиваций, что люди хотели добиться. Разговоров кулуарных, объяснений разницы между тем, что было сказано публично, того, что было сказано перед политбюро, после политбюро. Меня поразило, насколько много все-таки было у нас людей в ЦК, он пишет, особенно в международном отделе, которые понимали, что дальше так жить нельзя. И вот их нереализованные надежды, их ожидание, что придет новый руководитель, и все может измениться. На меня это большое впечатление произвело. А также, второе, то, что совершенно бесценно для исследователей, это приход Горбачева и его эволюция. Потому что, на мой взгляд, эволюция Горбачева как лидера, как человека, как человека, мы ни по каким другим материалам проследить так нельзя. Скажем, ни по каким доступным материалам. Это лучше, чем мемуары Горбачева, чтобы понять, как шла прогрессия перестройки. Какие были надежды, была стратегия, не была стратегия. Какие были расчеты, чего они ожидали, хотели, каким образом. Это было настолько сложно претворить в жизнь. Первое разочарование, отход Горбачева от каких-то либеральных идей. Для меня это самое интересное, это отход Горбачева. Как оно видится глазами человека, который полностью разделяет его взгляды и мне кажется, он впереди Горбачева даже идет в своих либеральных взглядах, взглядах на международные отношения. Вот это для меня самое интересное.
Владимир Тольц: Последний на сегодня вопрос я адресую издателю его книги «Совместный исход» гендиректору РОССПЭНа Андрею Сорокину: Ну вот, книга вышла. Но кто ее, кроме нас с Вами читает?
Андрей Сорокин: Ой, вы, Володя, сыпете мне каждый раз соль на раны. Я профессиональный историк, сменивший свою профессию на деятельность издателя в области интеллектуальной литературы, мучаюсь этим вопросом почти каждый день и уж точно раз в неделю задаю его себе сам. Чем я занимаюсь, зачем, кому все это нужно? Не нахожу однозначного ответа. Но в отношении книжки, о которой мы сегодня с вами разговариваем, ситуация не такая безнадежная. Кое-кто ее прочитал, и 18 февраля национальный конкурс Лучшие книги издательства года, 2008 года, учрежденный Русским биографическим институтом, Российской государственной библиотекой, «Литературной газетой», вручат Анатолию Сергеевичу эту премию и диплом за вот эту самую книгу. Для меня это факт отрадный, значит, читают, ну и не самые последние люди в этой стране.
Владимир Тольц: Глава РОССПЭНа Андрей Сорокин, издавший для «не самых последних людей» России книгу бывшего помощника Генерального секретаря ЦК КПСС и Президента СССР Анатолия Черняева. Мы поздравляем Анатолия Сергеевича с почетной наградой и всем интересующимся нашей незавершившейся еще историей советуем познакомиться с его последней публикацией. Занимательнейшее чтиво, доложу я вам!
