15 апреля в Алматы завершился фестиваль "Артдокфест Азия". Среди победителей – российский фильм "Свидетель" – об одной поездке Ильи Яшина на очередной суд над Алексеем Навальным, "Отец и сын", снятый журналистами Радио Свобода в Бурятии после начала российского вторжения в Украину и получивший специальный приз с формулировкой "за то, что авторы показали нам человека, до которого, наконец, дошло, что сделала его страна, Россия". Также жюри отметило документальную эпопею "Голод", рассказывающую о гибели миллионов людей в Поволжье, Украине, Казахстане в начале 1920-х годов, и "Манифест" режиссера Энджи Винчито (это псевдоним, за которым скрывается один или несколько человек, живущих в России), составленный из шокирующих видеороликов, выложенных в соцсетях российскими подростками.
Гран-при фестиваля получил фильм украинского режиссера Светланы Лищинской "Мариуполь. Реконструкция". Герои фильма, бежавшие от российских танков, вспоминают о том, каким был их город до начала войны.
Ни один из этих фильмов сегодня не может быть показан в России. При попытке это сделать прокатчиков ждет "букет" уголовных дел по статьям о дискредитации, очернении, русофобии и т. д. В прошлом году из-за ужесточения цензурных запретов "Артдокфест" полностью прекратил свою деятельность в России. Тогда власти запретили к показу большинство фестивальных фильмов, а на создателя "Артдокфеста" Виталия Манского было совершено нападение у входа в московский кинотеатр "Октябрь", где планировалось открытие форума. Виталий Манский говорит, что отношение к "Артдокфесту" является "барометром демократического климата" в том или ином государстве.
Сейчас "Артдокфест" базируется в Риге, где живет режиссер, но при этом активно осваивает локации постсоветского пространства, в первую очередь – Центральную Азию, куда могут приехать со своими работами документалисты из России, не имеющие шенгенских виз.
В интервью Сибирь.Реалии режиссер рассказал о том, как снимать независимое кино в условиях военной цензуры и почему важно вытаскивать родившихся при Путине миллениалов из состояния "комфортного разложения".
– Вы говорили, что "Артдокфест Рига" ориентируется на индустриальные и зрительские интересы своей локации. Каковы особенности локации в Казахстане? Что здесь вызывает наибольший интерес?
– Прежде всего, Казахстан сейчас переживает свои внутренние процессы, весьма важные и судьбоносные, и, соответственно, документалисты всматриваются в эту жизнь и хотят найти более правильный язык рассказа, повествования об этих изменениях, поэтому они с удовольствием перенимают опыт и делятся опытом с коллегами из тех стран, где общественные, так сказать, взрывы проходили, документировались и превращались в документальные фильмы. Например, у нас была режиссер Александра Кулак, которая показывала свою картину "Мара", снятую во время белорусских протестов. Россия тоже имеет определенный опыт подобного кино, и вообще поиск свободы, чего уж тут греха таить, актуален для всех стран постсоветского пространства, и для стран Центральной Азии в том числе.
– Участники фестиваля, приехавшие из России, собираются возвращаться обратно?
– Я задал сегодня этот вопрос участникам, прежде всего мужского пола, они все сказали, что возвращаются в Россию. Это их решение, их право, их выбор. Нисколько это меня не удивило.
– Они не боятся мобилизации?
– С кем-то я говорил глубинно, с кем-то поверхностно. В каком-то смысле боятся все, но те, с кем я это обсуждал, считают, что "момент X" для них ещё не наступил, а если он наступит, то у них ещё будет шанс избежать мобилизации. Насколько это реалистично или оправданно, насколько их самоуверенность имеет под собой твердую почву – это, конечно, судить им, потому что это их жизнь. Но ни от кого я не слышал, что они готовы пойти воевать.
– При этом они привезли с собой работы, которые сейчас, скорее всего, нельзя показать в России?
– Я бы не сказал, что "Артдокфест" – это фестиваль фильмов, которые все тотально нельзя показать [в России]. Конечно, неформатный язык, открытость и свободное выражение авторами своего взгляда на жизнь – оно там сейчас не приветствуется. В России всё загоняется в определенные клише, в определенные рамки. Это видно по культурной политике государства, которое снимает с должностей крупных менеджеров культуры, хотя, в общем, те не делали оппозиционных заявлений, а наоборот, пытались насколько возможно вписываться в правила игры. Я имею в виду и директора Третьяковки, и директора Пушкинского музея…
– Которая сравнила Сталина с Микки Маусом, и "патриоты" сразу потребовали завести "уголовку"?
– Именно. И тем не менее я думаю, что часть фильмов, которые мы показывали в "Азии", при каких-то обстоятельствах можно показать в России. Например, швейцарский фильм Антуана Каттина "Праздники", снятый в Петербурге и описывающий жизнь города во время четырех государственных праздников. Этот фильм был в конкурсе от "Артдокфест Рига", мы его показывали успешно в Алматы и Бишкеке при полных залах, но при этом фильм был показан в Петербурге на фестивале "Послание к человеку", и даже вроде бы получил какой-то приз. Получается, что-то делать можно, или лучше выразиться, можно было.
Ситуация в России быстро меняется, и в апреле 2023 года "Праздники", наверное, уже нельзя показывать. Я лично не могу выступать экспертом по расширениям цензурных ограничений в Российской Федерации. Для нас цензуры нет нигде, и, если бы мы (как организаторы фестиваля) почувствовали, что в Казахстане включается цензура и мы не можем показать ту программу, которую хотим, мы бы сразу уехали из Казахстана. Хотя, должен признаться, что, когда мы принимали решение сделать главным городом "Артдокфест Азии" Алматы, мы не рассчитывали, что окажемся в пространстве независимого арт-центра "Бункер", который не совсем приспособлен для комфортного просмотра и показа фильмов. Но большие залы центральных кинотеатров поставили нам условие – согласовать всю нашу программу, и мы от этого отказались.
– С кем согласовывать?
– С начальством. Это такой традиционный советский страх – как бы чего не вышло. Снизу вверх люди перекладывают ответственность друг на друга, и в конце концов решают, что лучше запретить, чем разрешить. Просто на всякий случай. С этого начиналось разрушение надежд и свобод в России, и мы не приемлем такую систему отношений ни на какой территории, поэтому мы пошли в гостеприимное пространство независимого арт-центра, и не видим в этом никакой особой трагедии. В Кыргызстане мы нормально показывали выездную сессию в прошлом году в кинотеатре "Октябрь", на главном проспекте столицы, в этом году – в Центральном доме кино. Мне кажется, что отношение к "Артдокфесту" является барометром, так сказать, демократического климата в том или ином государстве.
– Россия сейчас, наверное, самое несвободное государство на постсоветском пространстве...
– Не забывайте про Беларусь.
– Да, и ещё Туркменистан. Вы недавно говорили в интервью HromadskeTV, что Россия совершает разворот в сторону Северной Кореи. Хочу вас спросить как специалиста по Северной Корее, в чем вы видите признаки этого разворота? Пока что в России строем по улицам ещё не ходят.
– Я сказал, что Россия развернулась и сделала несколько уверенных шагов в сторону Северной Кореи. Этот путь столько велик, что ни одной стране мира, в том числе России, целиком его не пройти. Но сам факт такого разворота уже является трагедией общества. Со стороны власти это открытое лишение свобод граждан. Раньше Россия ещё пыталась имитировать демократию. Сейчас это исчезает. Когда президент подписывает указы, ущемляющие права собственных граждан…
– Какой из них вы имеете в виду? Электронные повестки?
– Да, к примеру, повестки. Когда человек, не явившийся в военкомат, считается уклонистом, и ему сначала отключают водительское удостоверение, потом банковскую карту, потом выезд из страны – это всё абсолютно антидемократические законы и подзаконные акты.
– При этом те, кто сейчас бывают в России, говорят, что там всё нормально. Люди живут, развлекаются, куда-то ездят, о войне помалкивают, и уж тем более не видно протестующих на улице. Если бы вы вдруг получили возможность снять фильм про жизнь в России на втором году войны, какими бы визуальными средствами и приемами воспользовались?
– Я бы снимал приглушенную, повседневную жизнь, я бы не снимал пиковые моменты, потому что они так или иначе остаются зафиксированными. Я бы снимал приглушенность, она наиболее ценна. Кстати, об этом мы говорили с приехавшими в Казахстан слушателями нашей "Артдок школы". Они все задавались вопросом: как снимать, на что в первую очередь обращать внимание, – и мы старались их убедить в важности спокойного взгляда наблюдателя-летописца, а не активного публициста, погрузившегося в пучину страстей. Публицистики много, публицистика работает достаточно эффективно, но когда всё это закончится нам нужны будут образы реальности, и это задача документалиста.
– Вы говорили, что документальные фильмы – это слепки времени, которые потом станут основой для более глобальных произведений. Вы видели уже такие "слепки времени" за последнее время?
– Да, конечно. Из сотен фильмов, которые претендуют на участие в "Артдокфесте", мы как раз стараемся отбирать такие "слепки времени", которые рассказывают о разных жизненных ситуациях, дают разные взгляды на эту жизнь. У нас была очень важная программа "Среда" – пространство для русскоязычного документального кино. Сейчас, казалось бы, её нет, но мы серьезно модернизировали свою синематеку, свои онлайн-возможности, и в конечном счете мы представили эту программу в режиме онлайн. Раньше зрители покупали билеты и заполняли залы кинотеатра "Октябрь" – от самого маленького на 96 человек до главного зала на 1500 человек. Теперь мы предоставили возможность 1500 зрителям посмотреть программу "Артдокфест Онлайн" в интернете, где они могут просто купить себе подобную аккредитацию. Надо понимать, что мы являемся латвийской компанией, латвийским юридическим лицом, которое организует фестиваль, и понятно, что никакой россиянин, обладая российскими банковскими карточками, ничего не может купить в Латвии. Поэтому те, кто живут за пределами России, спокойно покупают со своей карты аккредитацию за 21 доллар, а те, кто находятся в России, покупают футболку с надписью "Артдокфест. Всё реально", и, купив эту футболку за рублевый эквивалент 21 доллара, получают пароль-доступ на аккредитацию и смотрят фильмы.
– Кстати, о людях за пределами России. В чем вы видите их роль? В эмиграции сейчас идет бурная культурная жизнь, снимаются фильмы, все берут друг у друга интервью, смело размышляют и выносят суровый приговор путинскому режиму. На ваш взгляд, в этом есть какой-либо смысл?
– Я получал в свой адрес такой, иногда открытый, иногда скрытый упрек: мол, вы уехали, вам хорошо, но вы никак не можете влиять на процессы внутри России. Мне кажется, что всё-таки для новой России будущего очень важно, чтобы были люди, которые, уехав, сохранили себя, не проквасились этой пропагандой, идеологией. Люди, которые могут себя чувствовать не замешанными напрямую в преступлениях, которые совершает сегодняшняя Россия.
– Но всё равно возникает вопрос о нашей ответственности.
– Разумеется. Моя позиция в том, что каждый обладатель российского паспорта несет ответственность за происходящее. Не то чтобы он виноват, есть разные значения этого слова – "вина", но ответственность несут все, кто-то в большей, кто в меньшей степени. И все же человек, который остался [в России] и при этом, например, работает на производстве, связанном с ВПК, несет неизмеримо большую ответственность, чем тот, кто сейчас в Стамбуле развозит пиццу.
– В 2015 году вы уехали из России в Латвию и поселились в Риге. Свой родной Львов вы не рассматривали как постоянное место жительства?
– Дело в том, что я уезжал, продолжая свою профессиональную деятельность, и мне был необходим город с определенными индустриальными элементами. Я уезжал прямо внутри фильма, который я в то время снимал, кстати сказать, в Северной Корее. Но первое, что я сделал, уехав из России, – приступил к съемкам фильма "Родные" во Львове. Я стал ездить по Украине, по своим родственникам, снимая картину. Получается так, что профессионально я вернулся в Украину.
В нынешнюю программу "Артдокфест Азия" входит фильм самого Виталия Манского "Горбачев. Рай" – очень камерная документальная драма, состоящая из доверительных разговоров с 90-летним Михаилом Горбачевым. Фильм был снят в 2020 году, незадолго до смерти последнего генсека, и завершается поездкой на Новодевичье кладбище, на могилу Раисы Горбачевой. Главный герой фильма медленно проходит мимо надгробий с заснеженными гранитными статуями своих товарищей по партии из ЦК и Политбюро, окидывая их равнодушным взглядом. Ему больше не интересна ушедшая эпоха, которую он сам сотворил, интриги, митинги, заговоры и жаркие споры о том, кто прав или не прав. У него впереди – Рай, свидание с дорогой Раисой Максимовной.
– Мне показалось, что вы хотели изобразить великого политика как живого человека, у которого всё в прошлом. И который при этом себе не изменил. Даже Ленин, по его словам, которые Горбачев произносит в фильме, остается для него "богом". Трудно было работать с Михаилом Сергеевичем? Появилось ли у вас какое-то новое понимание той эпохи, которую он создал?
– Нет, работать с ним не было трудно, потому что у нас была глубокая история отношений и очень сильное взаимное доверие. Он не только не мешал, но и помогал преодолевать сложности, которые иногда возникали. Как бывший президент, он находится под охраной ФСО, а мы хорошо знаем, что это за организация и как она должна ко мне относиться, учитывая всякие мои "обстоятельства". Горбачев был на нашей стороне и делал всё, чтобы никто не мешал нам снять этот фильм. Хотел ли я, снимая фильм, показать великого человека? Передо мной такой задачи не стояло, потому что он для меня по определению великий человек. Я хотел показать человека, который предложил всем людям свободу и физически дожил до момента, когда одни страны приняли его предложение, а его родная страна – Россия – полностью от свободы отказалась. Это ведь полный крах всего того, ради чего он прожил жизнь. Это очень серьезная, шекспировская трагедия. И в этой фазе трагедии я хотел его зафиксировать.
– То есть он одинок, словно король Лир?
– Да, именно. Преданный своими детьми.
– И вот этот момент, когда Путин на экране телевизора поздравляет с 2020 годом, а Горбачев, отвернувшись, разговаривает с кем-то по телефону. Без комментариев, что называется, сцена.
– Да.
– Вы общаетесь со многими кинематографистами разного возраста. На какое поколение мы можем рассчитывать? Кто станет "прорабами" новой перестройки, если она случится? Лично мне кажется, что миллениалы, родившиеся при Путине, более склоны к пассивности и конформизму.
– Это правда, тут я с вами соглашусь. Но это не значит, что надо их оставить в этом комфортном разложении. Наоборот, их нужно оттуда выдергивать, предлагать альтернативы, нужно выманивать их из пассивности. Мы это делаем с помощью нашего питчинга проектов в Риге. Мы выбираем десять проектов-победителей, которым напрямую помогаем финансово реализовать их проекты. Делаем мы это вместе с нашими партнерами из разных стран мира, в том числе, телеканала "Настоящее Время", и выделяем гранты на сумму 10 000, 20 000 долларов, это довольно существенные деньги для независимого кино.
– Но в России это могут квалифицировать как "иностранное финансирование" и создать вашим документалистам большие проблемы.
– Мы решаем эти вопросы. Как вы поняли по майкам, мы умеем находить нестандартные решения.
