Документальная пьеса "Плохой бурят хороший", которую написала Карина Пронина, в конце декабря вошла в шорт-лист "Драматургия против войны" фестиваля независимой драматургии "Любимовка". Ранее эта пьеса вошла в шорт-лист основной программы "Любимовки-2024" – из 486 текстов, присланных на конкурс, ридеры отобрали 12.
Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм
Текст: проект "Окно"
"Любимовка" – главный неподцензурный драматургический конкурс России. Почти единственный, куда сегодня можно отправить русскоязычную антивоенную пьесу.
"Плохой бурят хороший" выложена в сеть.
Карина Пронина – журналистка медиаиздания "Люди Байкала", с начала полномасштабного вторжения пишущая о том, как и почему буряты гибнут на этой развязанной Путиным войне. Из-за преследований вынужденно эмигрировала вместе с основателями "Людей Байкала".
Карина работала журналисткой в разных городах России, в последние годы – в Бурятии. Несколько лет была арт-директором театральной лаборатории в Москве и в Петербурге, автором театральных проектов с участием осуждённых женских колоний в Иркутской области и Улан-Удэ.
Пьеса "Плохой бурят хороший" не только фиксирует, но и осмысляет сегодняшнюю реальность.
– Театр мне очень близок, но в первую очередь я журналистка, – рассказывает Карина Пронина – В 2022 году я вообще не хотела думать ни о каких спектаклях или перформансах. Надо было оперативно сообщать о событиях, выпускать интервью с вдовами и матерями погибших, ездить на кладбища, где тайно хоронят военных, пробовать достучаться до властей, чтобы выяснить – зачем вообще нужна эта война. Не до потребности в творческих изысканиях. Но прошло время, и моё мнение изменилось. Новость быстро "сгорает". Война затягивается, наступает усталость от новостной повестки. Мы быстро забываем об убитых и репрессированных, не помним, что было, например, год назад. Сейчас пора переходить от оперативности к осмыслению. Художественный текст, драматургия позволяют осознать процессы на другом уровне. И мне захотелось пойти в эту сторону. Летом режиссёрка Анастасия Патлай, которая до полномасштабного вторжения сотрудничала с московским "Театром.док", объявила в фейсбуке о наборе на курс документальной драматургии. Обучение бесплатное, но был отбор заявок. Я подавала заявку на пьесу о мифе о "боевых бурятах". И прошла. Обучение продолжалось три месяца в режиме онлайн. На этом курсе я и написала пьесу "Плохой бурят хороший".
– Пьеса смонтирована из разных интервью: у буддийского ламы, контрактников из Бурятии, а также харьковчанки, у которой есть бурятские корни. Вы делали эти интервью специально для пьесы?
– Да, большая часть интервью сделана именно для пьесы. С харьковчанкой Аюной я созванивалась, переписывалась.
– Харьков, где она живёт, до сих пор обстреливают, и во время наших созвонов включались сирены, Аюне надо было идти в укрытие. Когда я интервьюировала для пьесы бурятских контрактников, находившихся на линии фронта, тоже были слышны разрывы и выстрелы. Такие параллели.
В пьесе использовано и несколько фрагментов из материалов "Людей Байкала". Это, например, монолог матери, которая похоронила сына, убитого на войне. Мы записывали видео в её доме. Это был 2022 год, мы ещё находились в Бурятии. В дом матери попали по приглашению. Через полчаса после начала интервью пришла вдова этого погибшего контрактника и потребовала прекратить. Сказала, что не знает, как будет использовано интервью.
– В фейсбуке вы пишете, что выступивший против войны буддийский лама Балдан Базаров и живущая в Украине Аюна Морозова – это реальные люди, а контрактник по имени Цырен – собирательный образ.
– Да, реплики Цырена – это фрагменты интервью на условиях анонимности с тремя контрактниками из Бурятии. С российскими военными держать связь сложно. Когда интервьюируешь их для СМИ, они потом обижаются, что материал получился "непатриотичный", и перестают отвечать на сообщения. Но когда я вышла на контрактников, и объяснила, что пишу документальную пьесу о том, почему буряты воюют, они легко согласились, мы достаточно близко общались.
– Вы до сих пор с ними на связи?
– Первый продолжает воевать, отписался мне недавно. Второй не просматривает сообщения, я не знаю, что с ним сейчас. Третий уже несколько месяцев в госпитале – ему оторвало полстопы. Хочет вернуться на фронт. Говорит, "у нас и не такие воюют".
– Цырен в вашей пьесе разговаривает с главой российских буддистов Дамбой Аюшеевым и с Иосифом Кобзоном.
– Это сделано для усиления образа контрактника. Я использовала общедоступные интервью с Аюшеевым, отдав реплики журналистов Цырену. Мне важно, чтобы герой общался с главой буддистов напрямую.
Кобзон был депутатом Госдумы от Агинского Бурятского автономного округа (сейчас это часть Забайкальского края). В 2015 году он разговаривал в госпитале с обгоревшим бурятским танкистом Доржи Батомункуевым. Из этого диалога известна фраза: "Вы бурят? Как я рад!" В моей пьесе этот диалог происходит между Кобзоном и Цыреном. Я хотела показать, что буряты участвуют в боевых действиях против украинцев не с 2022 года, а гораздо раньше – с 2014–15 годов.
Из пьесы "Плохой бурят хороший"
ЦЫРЕН: Был февраль 2015 года. Нам сказали, что едем на учения, но мы знали, куда едем. Мы все знали, куда едем. Я уже был настроен морально, что придётся ехать на Украину. Все говорили, что нам этого якобы не надо. Это не наша территория, имею в виду РФ. Но, приехав туда, осознаёшь, что нет такого "наше, не наше", есть народ и его надо защищать. Совесть не позволила развернуться уехать, так не делается.
Мы ещё танки в Улан-Удэ закрасили. Прямо на вагонном составе. Закрашивали номера, у кого-то на танках был значок гвардии – тоже. Нашивки, шевроны – здесь снимали, когда на полигон приехали. Всё снять… в целях маскировки. Паспорт в воинской части оставили, военный билет – на полигоне.
Танковый бой был. Я в противника танк попал, он взорвался. Попал ещё под другой танк, но у него защита была, хорошо защита сработала. Он развернулся, спрятался в лесополосе. Потом мы делали откат на другое место. И он как жахнет нас. Звук такой оглушительный — "тиннь". Я глаза открываю — у меня огонь перед глазами, очень яркий свет. Слышу: "тррц, тррц", это в заряде порох взрывается. Открываю люк, а открыть не могу. Единственное, что думаю: всё, помру.
– Тексты и видеоролики про харьковчанку Аюну Морозову, ставшую героиней вашей пьесы, выходили в "Людях Байкала" и в других СМИ. Но, как вы справедливо заметили, когда идёт война, новости быстро забываются.
– Я пыталась рассказать, что чувствует человек, который соединяет в себе две культуры, сейчас, к сожалению, враждебные друг другу. В Аюне – две идентичности. Её отец украинец, а мама бурятка. Она родилась в Иркутской области, а потом вместе с родителями переехала в Харьков на родину отца. Аюна с детства занималась спортом, она известная украинская ватерполистка, в последние годы возглавляет школу олимпийского резерва "Спартак".
В начале полномасштабного вторжения был обстрел Харькова, под который попало и здание администрации, где волонтерила Аюна – готовила для бойцов теробороны чай и бутерброды. Были очень серьёзные последствия этого удара. Многие, находившиеся в соседних помещениях, погибли. Аюна не получила серьёзных травм, но провела под завалами несколько часов. Её, можно сказать, чудом спасли. Она и так была против российского вторжения, а после этого обстрела её чувства обострилось. Но из-за того, что у неё есть бурятские корни, Аюна много раз пыталась достучаться до жителей Бурятии, поддерживающих войну, писала в паблики о происходящем в Харькове, но не нашла понимания у россиян, что было для неё очень трагично. В ней сосредоточилась эта боль. Она чувствует себя буряткой, ценит бурятскую культуру, в детстве у неё был бурятский словарь. А теперь буряты вместе с другими россиянами пришли убивать украинцев. Она практически перестала говорить по-русски.
– Как сейчас живёт Аюна?
– По-прежнему руководит в Харькове школой "Спартак". Как у любого украинца, живущего рядом с линией фронта, эмоциональное состояние у неё сложное. Но Аюна – яркая харизматичная женщина, которая продолжает верить в лучшее, продолжает верить, что Харьков останется украинским. Эта вера помогает ей жить, оставаться в стране и вести занятия для детей, чтобы они не сидели по домам, чтобы жизнь продолжалась.
Из пьесы "Плохой бурят хороший"
АЮНА: “Боевые буряты” опозорили не только бурят, а всех русскоязычных представителей азиатской расы. С 2022 года я впервые начала объяснять людям, что я нормальная бурятка, что не все буряты боевые, что мой народ не необразованные какие-то звери, которые воруют стиральные машины и унитазы. Что буряты нормальные, адекватные, интересные, что это люди с историей. Я всегда гордилась, что мы красивые, умные, талантливые.
После первого марта, когда я чуть не погибла, во мне появилась безумная ярость. Она и сейчас есть, просто я её контролирую. Я не просто не сочувствую. Это ужасно – но так вам и надо. Нет сочувствия ни к жёнам, ни к детям, ни к матерям. Вы ничего не сделали, чтобы ваши мужчины были дома в безопасности. Вы отправили их сюда умирать или убивать. Есть злость и тянущее чувство мести. Когда-нибудь вы все прозреете.
Первые бурятские погибшие вызывали у меня сочувствие. Спустя два года я уже злюсь.
Сначала я пыталась достучаться до жителей Бурятии. Давала интервью. Я прекратила свои попытки. Мне кажется, что всё – потеряна связь с людьми. Такое впечатление, что в России не осталось людей любой национальности, что буряты обрусели и в процессе обрусения потеряли человечность. Я не знаю никого из погибших бурят. И не хочу их знать.
– В пьесе Аюна сетует, что она, бурятка, не может достучаться до сознания других бурят. Вы как журналистка, много общающаяся с бурятами, понимаете, почему не может?
– Это результат работы российской пропаганды. Когда антивоенно настроенные россияне обращаются к россиянам-ватникам – это тоже не работает. Принцип "мы с тобой одной крови, одной национальности" сейчас не особо применим. Если у человека другая позиция, люди одной с ним национальности воспринимают его как чужака. Для них он враг, предатель. В такой картине мира достучаться до другого сложно. Нет особой разницы, какой национальности оппонент – русский, бурят или кто-то ещё.
– Ещё Аюна говорит, что не все буряты – "боевые". Откуда вообще этот стереотип про "боевых бурятов"?
– У меня в пьесе как раз на эту тему рассуждает буддийский лама – Балдан Базаров, и я с ним абсолютно согласна. Он говорит, что буряты просто попались Кремлю под руку. Российские власти ткнули пальцем: давайте начнём с бурят. А могли начать с калмыков, тувинцев, якутов. Главная причина создания этого мифа: якобы все малые народы, малые нации готовы умереть за Россию, за империю.
Из пьесы "Плохой бурят хороший"
БАЛДАН: В 2014 или 2015 году иркутские студенты сняли клип “Боевые буряты Путина”. Этот клип был оскорбительным для украинцев – какие-то малолетки учат уму-разуму многомиллионный народ. Тонко сделано. Я его посмотрел один раз и всё понял. Что, значит, мохнатая рука Кремля хочет втянуть бурят в кровавую войну на Донбассе. Даже сейчас бурят в процентном отношении едет воевать на Украину меньше, чем русских. Но во всём виноваты буряты. Они просто попались под руку.
– Как складывается жизнь ламы сейчас?
– Балдан был настоятелем Кыренского дацана в Бурятии. Из-за антивоенной позиции эмигрировал в США. Сначала жил в одном штате и работал уборщиком в отеле, потом переехал в другой, где работал курьером. Ну, вот такая судьба. Не знаю, что с ним будет дальше.
Балдан и Аюна прочитали пьесу и поблагодарили за попытку объяснить то, что происходит в национальных республиках. Балдан предложил, чтобы мы ещё перевели пьесу на бурятский. Мне бы тоже очень этого хотелось, но пока не нашли хорошего переводчика на литературный бурятский.
– Действующие лица вашей пьесы говорят о необходимости деколонизации. На ваш взгляд, в каком виде деколонизация возможна применительно к Бурятии?
– В Республике Бурятия большинство составляют русские, коренного населения только 30 процентов. По моим личным ощущениям, большая часть населения Бурятии идентифицирует себя с Россией и не хочет отделяться. Возможно, это изменится. Но деколонизация для меня – это необязательно про отделение. Это больше внутренний процесс, когда человек деколонизирует самого себя, отказывается от колониальных стереотипов, признает интересы других, выстраивает с ними диалог на равных.
– В фейсбуке вы пишете, что состоялась читка вашей пьесы. Расскажите, как она проходила.
– В конце курса по документальной драматургии наши педагоги организовали онлайн-читку пьес. Некоторые актеры, участвовавшие в читке, раньше работали в московских театрах. Часть из них сейчас не в России. Они читали наши пьесы с листа, не видя их до этого. Это классный опыт. Мне, автору, было интересно услышать пьесы со стороны. Один из актёров, читавший мою пьесу, – Захар Хунгуреев. Он рассказал после читки, что на четверть бурят и эта история – в какой-то степени и про него. Наверняка вы сейчас спросите, какова вероятность, что пьесу поставят. Честно говоря, это не от меня зависит. Но то, что пьеса оказалась в двух шорт-листах "Любимовки", – это большое достижение. Её наверняка прочитают режиссёры, живущие не в России. Естественно, в РФ поставить такую пьесу в обозримом будущем невозможно. Кто и когда поставит, не знаю. Но очень бы хотелось, чтобы в спектакле поучаствовали и буряты – в качестве актёров или режиссёров.
– В 2018 и в 2019 годах вы писали пьесы и ставили спектакли в женских колониях. Расскажите об этом. Спрашиваю ещё и потому, что российские женщины тоже уходят на войну, в том числе и из колоний.
– В посёлке Бозой Иркутской области женщины писали мне воспоминания о своём детстве, а в Улан-Удэ – мини-дневники о повседневной жизни в колонии. Из этого я пыталась собрать не пьесы даже, а какие-то сценарии, и потом поставить их, заняв в ролях этих женщин. Это было на любительском уровне, у меня ещё не было понимания, как это делается правильно, но опыт был полезный.
И в Иркутске, и в Улан-Удэ я работала с небольшими группами, которым это было интересно. В Иркутске до показа дошло десять человек, в Улан-Удэ – человек шесть. Это были женщины, которые хотели вырваться из серых тюремных буден, искали в театре спасения. Основная масса женщин такой потребности, к сожалению, не испытывает. Я познакомилась с теми, кто попадают за решётку снова и снова. Процент рецидивов у женщин больше, чем у мужчин. После освобождения женщинам труднее найти себя. Немаловажно, что в колонии к женщинам близкие и родственники приходят реже, чем к мужчинам. Единожды попав в тюрьму, женщины всю оставшуюся жизнь чувствуют себя изгоями. Сотрудники колонии и родственники навязывают им чувство вины. И тут государство говорит, что искупить эту вину можно, отправившись на войну. Мне кажется, это отчасти объясняет такой выбор женщин.
– В колонии сейчас Светлана Петрийчук, написавшая пьесу "Финист ясный сокол", и Евгения Беркович, её поставившая. Эта пьеса стала в свое время известнойименно благодаря "Любимовке". Вроде бы театр гораздо менее популярен, чем кинематограф или современная музыка. Почему государство так ополчилось сегодня именно на театральных деятелей?
– Театр обладает большой силой, потому что зрители потом транслируют его идеи дальше. Театр во все времена оставался территорией свободы. Власти это чувствуют, и поэтому в тоталитарном обществе они всегда вставляют театру палки в колёса.
Меня радует, что в сегодняшней России, несмотря на все репрессии, театр не стал полностью зет-институцией, но тенденции не очень приятные. Достаточно вспомнить историю Сергея Левицкого – худрука Театра им. Бестужева в Улан-Удэ. При Левицком спектакли этого театра номинировались на "Золотую Маску". Он очень вдумчивый и по-настоящему современный режиссёр. Когда началась война, высказался против. На него начались гонения. Его уволили со скандалом. Травля Сергея происходила на моих глазах. Сейчас он успешно ставит в Казахстане. Вместо Левицкого худруком театра стал Вячеслав Дьяченко – московский функционер и зет-активист. Например, в этом году в театре была премьера "Время героев", посвящённая "героям" "спецоперации".
– "Люди Байкала" – одно из самых известных нестоличных независимых СМИ, публикации которого перепечатывают "Эхо" и "Медуза". Но расскажите о своём издании для тех, кто по каким-то причинам о нём прежде не слышал. Как сегодня работают "Люди Байкала"?
– Издание возникло в 2019 году. Это медиа о байкальской Сибири. Его основали иркутские журналистки Елена Трифонова и Ольга Мутовина. Они хотели найти авторов и в Бурятии, вышли на меня и предложили сделать материал о госинспекторе Сергее Красикове, на которого завели уголовное дело за якобы нападение на браконьеров. Потом сотрудничество продолжилось. На сегодняшний день "Люди Байкала" – главное медиа в моей жизни.
До войны мы обычно ездили в командировки по каким-то небольшим сёлам и деревням. Писали человеческие истории о том, как живут обычные люди, что у них происходит, какие проблемы есть, почему в сёлах остаётся по одному человеку, как они держат связь с большой землей и вообще, как люди выживают.
– Когда началась война, всё изменилось, потому что главной повесткой стало влияние войны на наши регионы, и мы искали истории о том, почему люди идут воевать, почему, особенно в первое время, погибало столько жителей Бурятии. Мы описывали, что служба по контракту – это такой единственный социальный лифт, который есть в небогатой, дотационной республике. Пытались разобраться в этом, найти связь между войной и людьми. Мы не скрывали своих имён, нас преследовали. В 2022 году из России уехали Ольга, Елена, в начале 2023 года – я.
У меня не было обысков, не было каких-то административных или уголовных дел. Но, очевидно, меня пытались выжить из республики. Когда мы начали писать о войне, мне звонили сотрудники ФСБ, вызывали на разговоры. Я к ним не шла. В итоге это всё привело к тому, что обо мне начали писать посты, довольно чёрные. Сначала это были региональные паблики, потом дошло уже до тг-канала "Рыбарь". Юристы, прочитав, посоветовали мне как можно быстрее уехать, что я и сделала.
Сейчас ещё остались авторы, которые живут и работают в наших регионах. Это уже абсолютно анонимная работа, потому что мы переживаем за их безопасность и делаем всё, чтобы их не вычислили.
Уехавшие авторы "Людей Байкала", как и другие журналисты в изгнании, работают в онлайн-режиме. Бесконечные созвоны, интервью по телефону. Все журналисты знают, как это сейчас происходит. К сожалению, это очень сложная история. Ничто не заменит общения с человеком в степи, где слышен запах травы, где тебя угощают мясным бухлёром и где ты идёшь с собеседником в буддийский дацан. Сейчас это невозможно. Сейчас в лучшем случае ты видишь тех, о ком пишешь, на экране монитора. Но хорошо, что сохранилась хотя бы такая связь, – говорит Карина Пронина.
