"Спираль истории вернула нас в ад". Судьбы репрессированного священника и его бежавшего от войны правнука

Священник Михаил Носов был расстрелян в 1937 году по обвинению в антисоветском заговоре. В семье о его судьбе, как тогда было принято, десятилетиями молчали. Недавно историю Носова начал восстанавливать его правнук Юрий Пчелинцев. Ему удалось найти в архивах ФСБ много совершенно уникальных, отражающих дух того времени, документов – в том числе донос дедушки на прадедушку. Однако работе по восстановлению семейной памяти помешала война.

В Новосибирске у 43-летнего Юрия Пчелинцева была налаженная жизнь и свой небольшой бизнес, он занимался ремонтом квартир. Война вынудила его все бросить и бежать с семьей в Казахстан.

– Я как человек служивший в армии понимал, что мобилизация рано или поздно случится. Призвать могут в любой момент. Я понимал, что воевать и убивать не пойду и под суд идти не хочется. Оба варианта меня не устраивали. Ну, и по моральным причинам – невыносимо просто стало в стране жить и детей там воспитывать. В Казахстан мы приехали 19 сентября. А через день узнали о мобилизации, – говорит Юрий. – Понимаете, я последние годы занимался историей своего прадеда, историей репрессий. Страшно думать о том времени, которое перемалывало людей, тысячи, если не миллионы, загубленных жизней, искалеченных судеб! И ведь это не остановилось, после были миллионы сирот, лишенцев, как мой дед, поколение наших родителей так и не изжило посттравматический синдром того времени. А сегодня мы видим, как спираль истории снова вернула нас в ад и в стране снова идут репрессии!

– Когда и как вы начали свои розыски истории прадеда Михаила Носова?

– На эту тему в нашей семье не говорили, как и в большинстве советских семей, она замалчивалась, – говорит Пчелинцев. – Уже будучи взрослым, после армии я стал читать Солженицына и осознавать, что в стране были массовые репрессии. Помню, как прочитал "Один день Ивана Денисовича". В голове до сих пор звенит фраза, которой заканчивается книга: "Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов – три дня лишних набавлялось..." Мой отец был махровым сталинистом, а его родной брат, как сейчас говорят, – либералом, у него была огромная библиотека, я помню, как приезжал к ним погостить неделю-другую, чтобы почитать Дюма или Конан-Дойла. Там же было полное собрание Солженицына, о котором я часто слышал в жарких спорах отца с братом, но тогда я не предавал этой фамилии большого значения.

Отец дедушки воевал в Великую Отечественную и тоже сгинул в застенках НКВД. Но об этом в семье молчали.

Сначала несколько лет назад я увидел фотографию прадеда и его жены, она у дяди хранится. Прадед визуализировался. А в прошлом году умерла мамина сестра, и когда мы собрались у неё на девять дней, то стали смотреть ее фотоархив и разговорились о прадеде. Тогда появились первые истории и зацепки. У маминой двоюродной сестры нашлись свидетельство о смерти и справка о реабилитации. После этого я стал искать информацию в интернете. Поскольку он был священником, то какие-то сведения стали находиться. Весной я понял, что придется уезжать за границу, поэтому решил активизироваться и обратился в архивы и ФСБ – чтобы успеть собрать как можно больше информации до отъезда. Потому что неясно было, смогу ли я этим заниматься из-за границы. Я старался по максимуму собрать что можно.

– Мне даже удалось найти в архивах список церковных наград Михаила Носова, – продолжает рассказ Пчелинцев. – Ко дню Пасхи в 1917 году он получил скуфью от архиепископа Анатолия (Каменского). В 1920-м Носов награжден камилавкой – это, как и скуфья, особый головной убор. В 1922-м – награждён крестом наперсным, а в 1923-м, согласно имеющимся документам, был представлен на награждение саном протоиерея. Но неизвестно, состоялось ли награждение. Это большая ценность, что удалось найти документ за 1923 год, за послереволюционный период информации о духовенстве почти не сохранилось. Гораздо меньше информации о прабабушке, я поначалу даже отчества ее не знал. По семейному преданию, она рано умерла от чахотки, на руках у прадеда осталось пятеро детей. Через ЗАГС удалось установить дату её смерти. А вот дата и место её рождения – пока загадка, я предполагаю, что познакомились они в Томске и, возможно, родом она оттуда.

– Как и когда ваш прадед был арестован?

– Первый раз Михаила Носова арестовали в 1931 году. Из переписи 1917 года мы знаем, что у него было крепкое хозяйство, после ничего не осталось. По семейной легенде, в церковь к прадеду пришел какой-то "комиссар" и в фуражке зашел под образа. Батюшка разгневался, сорвал фуражку и бросил под порог. После этого за ним пришли и арестовали. Судили его по 58-й статье, пункты 10, 11 – за участие в монархической группе. В деле даже фигурирует название "Обская", нигде, кроме этого дела, я не смог найти упоминаний о какой-то группе с таким названием. Осудили на 5 лет лагерей.

Где отбывал наказание – для меня важный вопрос, к ответу на который не смог приблизиться, в архиве МВД нет данных. Освободился прадед в 1934 году. После освобождения служил священником в селе Заковряжино (Алтайский край). Повторно его по тем же статьям арестовали летом 1937 года, а через полгода расстреляли. Я обратился в ФСБ, и мне разрешили посмотреть его дело.

– Что вам удалось выяснить?

– Так получилось, что накануне похода в архив ФСБ я смотрел одну из серий "Намедни" Леонида Парфенова. Там он рассказывал о поездке Иосифа Сталина в Сибирь в 1928 году, когда он посетил Новосибирск и Барнаул. После визита Сталина усилилось давление на церковь и пошла волна раскулачивания. И вот когда я на следующий день взял в руке дело своего прадеда, сразу вспомнил Парфенова. Я увидел на бумаге связь между той поездкой Сталина и первым арестом деда. Вдруг ты видишь, как история оживает и бьет наотмашь по твоим предкам. Еще я понял, что история про сбитую фуражку может относиться только к первому аресту, потому что я читал второе дело – там он уже был сломлен, подтверждал показания против себя. Есть фото прадеда до арестов и есть другое, незадолго до расстрела, в тюремной робе, между ними пропасть! На одном мудрый священник с живым взглядом, а на втором – разбитый старик с опустевшими глазами. Страшная разница!

– В деле много материалов?

– Три тома. Я там два часа провел – голова кругом. Читаешь и понимаешь, что прадед прошел через ад. Его в августе арестовали, а расстреляли в ноябре. Понятно, что человек в нормальном состоянии не мог такое о себе рассказывать – то, что там написано. Он там подтверждал, что сразу после освобождения в 1934 году поехал в Новосибирск к архиепископу Никифору, и они договорились вербовать людей в свою антисоветскую группу, а еще, например, зерно в амбаре гноить.

В деле упоминается и архиепископ Сергий Васильков, вместе с которым осудили десятки людей. Я поначалу думал, что они по одному делу проходили, но потом убедился, что нет. Василькова расстреляли в июле, а прадеда арестовали в августе. Так что дела у них разные, но сходные – там и там одна схема и одна статья. Понятно, что чекисты лепили эти "заговоры" по одной схеме и расстреливали людей группами. По неподтверждённым данным, прадеда расстреляли здесь же, на улице Коммунистической в здании современного ФСБ, захоронен в групповой могиле, в районе Красного яра, их там штабелями складывали и известью пересыпали.

– Чем больше я погружаюсь в тему, тем мне интереснее. Я через своего предка заново переживаю историю нашей страны, изучаю страшный период времени.

– Действительно, история страшная, ведь вы опубликовали документ, в котором ваш дед практически отрекается от своего отца.

– Дед отрекался и пытался вернуть себе избирательные права. Он делал несколько попыток. С первой не получилось, тогда появилось это заявление.

– Вам тяжело было читать этот документ?

– Для меня это просто страшное свидетельство того времени, а не документ, порочащий моего дедушку. Для того чтобы как-то выжить, пришлось пойти на такой шаг. Он, можно сказать, так жизнь спасал себе и семье, ведь лишенцы – это абсолютно бесправные люди, за еду работавшие на государство. В моем телеграме есть еще одна справка, где написано, что Александр Носов прав "лишался не как кулацкое хозяйство, а как член семьи служащего церковного культа". Вот страшная суть того времени. Чтобы по умолчанию лишиться всех возможностей нормального человека, не нужно было делать что-то плохое, достаточно было родиться в неправильной семье!

– Кстати, дед был в так называемом тылоополчении вместе с одним из братьев. Попали они туда как выходцы из семьи священника, но еще удивительно и то, что позже их пострадавшими от репрессий не признали, и реабилитации они не подлежали, хотя по сути были репрессированы. После тылоополчения он долго служил в стройбате. На нормальную работу долгие годы у него просто не было шанса. Благо, бабушка была бойкой, что называется – пробивной, лихо машину водила, говорят, даже начальника какого-то на "Волге" возила.

– Вы успели до своего отъезда из России получить все документы, которые запрашивали?

– Мне не удалось от ФСБ получить копии дел, приговора и акта приведения приговора в исполнение. Приговор и акт они последнее время стараются не давать, но по запросу обязаны предоставить, я затребовал, но ответа пока не получил, как и копии дел. Может быть, они сейчас в связи с войной другими делами занимаются?

– Вы создали телеграм-канал, в котором рассказываете о своих розысках. Почему вам важно говорить о семейной истории в соцсетях?

– На момент моего ознакомления с делом телеграм-канал уже существовал, мы сделали его, чтобы выкладывать какие-то фото, видео о семье. Постепенно канал из семейного стал каналом, посвящённым прадеду. Когда я приступал к поиску, думал, что все гораздо сложнее. Оказалось, что много информации в интернете, кроме того, можно обратиться в архивы как гражданские, так и ФСБ и получить информацию. Первый раз в ФСБ я просто написал запрос на сайт и мне ответили в течение недели.

В областных архивах справки и изготовление копий платное, стоит немного – 200–600 рублей, при этом сотрудники в основном очень любезные. Среди них есть такие, кто очень мне помог, хотя мы знакомы только по телефону. Много интересного я узнал от руководителя Заринского (Сорокино стало частью этого города) музея, огромная благодарность руководителю Сузунского краеведческого музея, где сохранили и предоставили мне фото прадеда. Одна из задач моего канала – показать, что воссоздать историю своей семьи несложно, стоит только начать.

– Как родственники относятся к вашим розыскам?

– В целом неплохо, но много разговоров, что, мол, все хорошо, но зачем это в паблике обсуждать? Люди боятся всего, даже когда публикуется информация, полученная официально. Тетя Женя, у которой хранились документы, советовала: "Юра, будь аккуратней". А моя жена Юля очень сильно испугалась, когда эта история вышла в публичное пространство. Время такое, если высовываешься – могут посадить, хотя вроде не за что.

– А как родные относятся к вашему отъезду из страны?

– В целом нормально относятся, хотя было несколько реплик про "предательство". Мама, например, что-то такое говорила – телевизора насмотрелась. Еще родственник написал, что бросил страну в трудную минуту. Такие моменты напрягают, но важно, чтобы самые близкие люди меня поддерживали.

– Ваши родители остались в России?

– Да, в России осталась моя мама и родители жены. Жена колебалась, но я сказал, что мы должны думать о будущем, а не о прошлом. Родители привыкли выживать. А у нас сын 10 лет и дочь трех. Хочется, чтобы дети росли в другом обществе, более свободном. А в России сейчас эти патриотические "Уроки о важном" ввели. Да и раньше детей с первого класса учили маршировать и строевые песни петь. На мой взгляд, это не то, что детям нужно. Сын Арсений у меня взрослый не по годам, у него уже в школе споры с учителями по Украине были. Мать одноклассницы написала мне, чтобы я сыну запретил с другими детьми говорить на политические темы, поскольку он нелестно отзывался о президенте. Я в ответ предложил ей запретить ее дочери общаться с Арсением, так она потом выложила статус: "вот такие вот и воспитывают нацистов".

– Арсений увлекается фотографией, в апреле он на одной выставке получил несколько грамот, – говорит Юрий Пчелинцев. – А вечером сел что-то писать в тетради. Потом показал: "Я сегодня был на выставке, получил грамоты, но я понимаю, что где-то на Украине падают бомбы и умирают такие же дети как я". У меня прям мурашки по телу. Что мне, рот ему затыкать? Я понимаю как взрослый, что надо быть сдержаннее, и мы пытались сыну это объяснить. Я хочу, чтобы он вырос свободным, но в нынешней России это теперь – экстремизм.

– Как вы сейчас думаете и чувствуете, вы вернетесь еще в Россию?

– Трудно ответить... Сложно в это верить, но хочется в это верить – наверное так.