Несмотря на то, что "Вагнер-Центры" по России временно прекратили работу, "Группа Вагнера" продолжает набор личного состава, пишет Grey zone, пророссийский телеграм-канал, обозревающий военные сводки российско-украинского конфликта. В сообщении говорится о том, что "требуются все военные специальности, кроме РВСН (пока что). Основная база в посёлке Молькино (Краснодарский край) также функционирует. После прохождения собеседования вы отправитесь во вновь сформированные полевые лагеря, где уже началась подготовка к новому направлению. Никаких юридических препятствий со стороны государства для новобранцев не возникает", пишет Grey zone. Сегодня мы рассказываем о том, как "Вагнер" вербовал заключенных в российских колониях и как реагировали на это их близкие.
Источник: "Говорит НеМосква"
Наталья Джаниева была одной из почти 30 жен и матерей, которые съехались со всей Сибири к стенам ИК-14 в Тогучине, чтобы отстоять своих мужчин от вербовки в ЧВК "Вагнер". Она узнала, что связь с заключенными через "Зона-Телеком" недоступна, ее муж Максим подписывает документы на участие в военных действиях в Украине. Он собрался "помочь семье": заработать и через полгода выйти на свободу по амнистии. Наталья сразу написала в "женский" чат: "Я еду". Собрались в дорогу и другие.
Спустя некоторое время Максим все же покинул стены колонии – сейчас он находится в исправительном центре (УФИЦ), условия содержания в котором максимально приближены к "вольным". До полной свободы еще далеко, но и строгие условия содержания остались позади.
Супруги рассказали "НеМоскве", как по-разному мужчины и женщины отнеслись к возможности "повоевать и получить амнистию" и к чему это привело.
Мелочи жизни
"Я сегодня с ним, живым, купаться ходила, а не цветы пластиковые на могилу понесла", – поделилась радостным Наталья.
"Пока не могу собранно обо всем рассказать, я как отсталый какой. Чтоб вы понимали, мне в магазине: „Приложите телефон“, чтобы, значит, оплатить покупки. Куда его приложить?! Давайте через недельку, когда я хоть в чем-то разберусь", – попросил Максим.
Это был первый сумбурный разговор. После созванивались еще – урывками, ответы на вопросы – голосовые в мессенджерах, потому что у обоих сейчас есть более важные дела. Им хочется заниматься бытовыми мелочами: встречаться с двумя дочками, менять устаревшие документы, ходить по магазинам, есть мороженое и купаться. Еще немного, и всего этого могло бы уже не случиться никогда.
Они познакомились почти полжизни назад, но никогда не были вместе:
– Если сказать "прожили", то мы нисколько и не прожили. Начали дружить, потом я забеременела, когда мы были совсем детьми, ему было 16, мне 17. Потом год армии. Пришел и начал употреблять наркотики. Девять месяцев реабилитационного центра. Когда он был в ребцентре, связался с наркоманкой. Они родили ребенка. И потом он пришел обратно домой, я его после этого всего приняла. Уже когда его посадили в тюрьму, я пришла в СИЗО, он там упал на колени: люблю, прости. Вот так… Мы по факту не жили, я все время его откуда-то жду.
Наталья – медработник. Какого профиля и где именно работает, просит не публиковать. Начальство то называет ее "будущим светилом науки", то позорит: связалась с зэком, родила от зэка, ребенка таскает к зэку, теперь "засветилась" на телевидении из-за него же. Она и сама не раз жалела о том, что связала жизнь с не слишком удачливым человеком, но в итоге другие чувства перевешивали. Сейчас считает, что и вовсе не может оставить его один на один с этой жизнью: он ее совсем не знает. Наталья смеется: ему хоть и 30, но "до сих пор 22" – столько было Максиму до суда. Он получил 12 с лишним лет за хранение и покушение на сбыт наркотических веществ. Отсидел 8 лет.
Спасти нельзя оставить
"Твой согласился идти воевать" – примерно такое Наталья услышала в ноябре "через десятые руки". Тут же внезапно перестала работать "Зона-Телеком", но официальных сообщений о причинах нигде не было.
– У нас есть сообщество [жен и родственников заключенных]. Когда я услышала о его согласии, сказала: девчонки, вы как хотите, а я прям завтра поеду. "Я с тобой поеду", "Я тоже с тобой поеду", – услышала в ответ. Я никого не просила ни о чем. Я говорила: девочки, кто хочет, тот точно поедет. Скинула денег на бензин, у кого совсем не было, кому-то кинула денег, кто вообще из глухой деревни, выехать невозможно. За кем-то заезжали. Так что говорить, что я что-то организовывала, будет неправильно, – уточняет Наталья.
Сейчас трудно сказать, что стало для них весомым аргументом. тТо ли воевать за жизнь мужей и сыновей "за компанию" стало не так страшно, то ли осознали главное: ждали-ждали они своих мужчин домой, передачи собирали, на свидания последние деньги откладывали, а теперь и вовсе могут их никогда не увидеть. Еще им хотелось выяснить загадочное: почему здесь, на воле, призывают гордиться героями и защитниками Отечества, а самих будущих героев рекрутируют тайно, не дав обсудить столь важное решение с родными? И женщины поехали. Они отправились к колонии с одной мыслью: спасти своих мужчин от войны и смерти.
За забором мало кто собирался "спасаться". Напротив, десятки заключенных вознамерились заработать и получить амнистию. Если выживут.
Максим согласился заключить договор на третий день. До этого думал, взвешивал "за" и "против".
– Я сначала подумал, короче, что не стоит. Потому что, ну, сначала начал адреналин испытывать, потом думаю: убьют – фиг с ним, это не страшно, страшнее, если ты вернешься и будешь всю жизнь с воробьями здороваться [после контузии]. До конца жизни, допустим, ни в туалет сходить, ни покушать сам, а, к примеру, ноги оторвет или там еще что-нибудь. И при этом останешься жив. Тогда родственники будут просто смотреть и плакать до конца жизни. Вот только вот это останавливало. А потом подумал: я же могу сделать нормальное будущее детям – да, а что? Если там выживу или не выживу, а детям будут везде дороги открыты даже без экзаменов, даже в военные структуры.
В очередь и под замок
Известие о возможности попасть на войну пришло так же, как и в сотни колоний по всей стране. Сначала по зоне прошел слух о вербовке заключенных, но мало кто поверил: в колониях постоянно ходят слухи, в большинстве своем фантастические. Слухи не прекращались, заключенные между собой разговаривали: "Я пойду", "И я пойду".
Максим вышел в конце октября с длительного свидания и обнаружил, что телефоны "Зона-Телеком" отключены, развешены объявления о прекращении на неопределенный срок свиданий. А спустя несколько дней всю колонию собрали на стадионе – даже тех, с кем "западло" общаться. Сотрудники опасались: как всех собрать в одном месте, ведь среди зэков есть и особо опасные, и "изгои", может случиться массовое побоище. Пригожин якобы велел им: "Собираете всех на стадионе, даете им час, пусть они режут друг друга, убивают, чтоб через час к моему прибытию были все".
– Он хотел на вертолете на территорию сесть, но местность не позволила. И вот вечером выгнали всех на стадион, фонари включили, никто не понимает, что происходит, – вспоминает Максим. – Около тысячи с лишним человек получилось. И вот смотрим – вертолет военный летит, возле лагеря приземляется. Минут через 10 зашел Пригожин. Произнес речь, которую везде в YouTube выкладывают. "Война тяжелая, Третья мировая… Если вы никогда не держали автомат в руках, вы нам подходите. Если любите выкалывать глаза и отрезать уши, вы нам подходите. Из 100 человек здоровыми останутся 30, кто-то станет инвалидом. Но 200 тысяч рублей в месяц, а потом свобода". Мол, подумайте о своих близких, то ваши дети могут куда-то не поступить из-за вас, а то будет все по-другому. Начнете жизнь с чистого листа. И туда все как побежали, как побежали, очередь до утра стояла.
Заключали договор обдуманно и "за компанию", по каким-то другим причинам. Например, бывшая жена подала на алименты на одного заключенного, а сумма уже накопилась немалая – более 700 тыс. рублей. Платить было нечем и сейчас, и в перспективе тоже. Он представил, что по выходе на свободу его тут же ждут новые судебные разбирательства, и тут же подписал контракт. Заработал ли он на алименты, или долг ребенку уже никто никогда не заплатит, неизвестно.
Контракт подписывали "семейники" [группа заключенных, которые держатся вместе, ведут совместный быт]: "Я пойду". – "Ну, и я тогда". Ушли кухонные рабочие, ушли рабочие с обувного производства. "Горели сроки" исполнения заказа – пришлось срочно обучать других заключенных, хотя за день обувному мастерству не научить. Поварами тоже в срочном порядке стали люди, далекие от кулинарного искусства.
Максим до сих пор не понимает мотивов тех, кто отсидел больше двух третей срока, до свободы и так было рукой подать, но они завербовались. Кто пошел заработать, кому "просто сидеть надоело, а там какая-никакая, а свобода".
Для потенциальных бойцов освободили один барак, закрыли их там на замок. "Выдергивали" по одному к сотруднику ЧВК "Вагнер", который помогал заполнить анкеты, выдавал на подпись контракты. Связи с внешним миром по-прежнему не было, но Максим всеми мыслями был уже там, "за ленточкой". Но случилось непредвиденное. В дело вмешались женщины.
– Я считаю, что не имеет права никто... – рассуждает Наталья. –Многие говорят: вот, нас хорошо оденут, вкусно накормят, бронежилеты только дали б покрепче. Мол, можно убивать других, лишь бы самих не убили. Что это за идеология такая? Нет, никто не имеет права. Суд присудил [наказание в виде лишения свободы], и все, они больше никому ничего не должны. Да, тот убийца, этот еще какое-то преступление совершил, но они уже наказаны. А он у меня [Максим] – наркоман. Тем более не должны искупать кровью те, которые ни у кого этой крови-то не забрали. То, что Максим травился наркотой, это он сам себя убивал, его личное дело. Он убил свое будущее, убил детство своего ребенка. Я ему об этом говорила, я этого не скрываю. Ему очень стыдно, ему очень неприятно, но тем не менее. И я тогда звонила [в правозащитные организации]: подскажите, что я могу сделать, куда обращаться? Говорила, что поеду к воротам, не пущу эти, на чем там повезут их – БТРы, я лягу под них, не пущу, не отдам, я слишком долго ждала, они не имеют права!
Не "груз-200"
– Она не имеет права распоряжаться моей жизнью! – вспоминает Максим свою первую реакцию на приезд жены и "бунт женщин" у стен колонии. – Я так ругался! Это [участие в военных действиях] было бы всем во благо, даже если бы я не вернулся, было во благо. Но оттуда возвращаются, к нам уже заезжали, рассказывали, что по глупости умирают. Сказали сидеть в окопе, ходить в туалет там же и не высовываться. Высунулся, на полянке присел – и все, и снайпера, говорят, тушат, просто головы лопаются как арбузы. Ну как бы смерти такие там. Лезут на рожон, ну, и получают. Нужна ли вообще эта война? Ну, свою Родину надо защищать, да, надо, но когда и при каком условии? На нас никто не нападает, если бы напали, то да, но никто не нападал.
Жены, матери, сестры и другие родственники тем утром 4 ноября пытались точно узнать, завербовались ли их мужчины в ЧВК "Вагнер", если да, то "благодаря" каким законам. Им не говорили ни "да", ни "нет", предложили написать коллективный запрос, а под конец встречи кто-то вызвал полицию из-за якобы проведения несогласованного митинга.
Всех, к кому приехали родственники, выпустили из отдельного барака. Большинство было недовольно, ведь они уже приняли решение, а теперь за них "перерешали". Начальство потребовало от Максима передать жене, чтоб она больше не приезжала. Спустя полгода его перевели на исправительные работы, в УФИЦ. С некоторыми оговорками такую жизнь можно назвать свободной: заключенные могут общаться с родными по своему сотовому телефону, уезжать на работу, ходить в магазины, после испытательного срока оставаться на выходные с семьей.
– От него просто избавились, от такого "бельма на глазу", – уверяет Наталья. – Я считаю, что вообще приезд наш, пусть это 20 человек, но они живы, здоровы и ходят по этой земле. Наш приезд – это было огромное дело. Может быть, мы спасли не 20 даже человек, а это была огромная мотивация для других людей, что они тоже могут спасти своих близких. Что нужно не бояться идти вперед. И вот мы не побоялись, и пошли, и вот наши близкие, они живы, и он свободен, и мы на речку в конце концов сегодня купаться ездили, а не на могилку цветы пластиковые носили. А кто не поехал с нами, или поехал, но говорил, что "не надо меня светить, я не буду сниматься", я знаю таких, к сожалению, уже получили "груз-200".
Максиму осталось 4 года, но он собирается подавать на условно-досрочное. В первые же дни, как только он попал в УФИЦ, похвалился Наталье: "Я здесь уже цветы сажал, теперь надо помочь собрать библиотеку". Он больше не ругается на тему решений, которые приняли за него.