В Красноярске открылась выставка финалистов и лауреатов конкурса "Молодые фотографы России" за 10 лет. Конкурс проводится Союзом фотохудожников РФ ежегодно. На этот раз на ней представлены фотосерии, выполненные авторами моложе 35 лет, в период с 2010 по 2020 годы. Среди представленных работ – снимки на самый широкий спектр тем, сделанные в Сибири.
Отпуск как постапокалипсис
Мария Дюповкина – фотограф и социолог из Москвы. Официальный фотограф Международного кинофестиваля имени Андрея Тарковского "Зеркало". Говорит, что много путешествует, так как не любит сидеть на месте. В 2020 году Мария выполнила серию работ "Позволь мне летать, Батюшка Байкал. Позволь мне быть беззаботным".
– Моих бабушку и дедушку после медакадемии распределили в те края – в Газимуро-Заводский район Забайкалья. На Байкале родилась и провела детство мама. Другим детям перед сном рассказывали сказки, а мне – невыдуманные истории про волшебную страну Байкал. Дома на сваях. Фантастические рельефы. Лайки, которые выросли уличными, а потом прибились к семье мамы, и были очень преданными, всегда маму защищали.
Когда в марте 2020 года представилась возможность поехать на родину мамы с туристической группой, я не могла её упустить.
– Байкал настолько впечатлил в первую же ночь! Толщина льда – метр, или даже больше. Во льду постоянно образуются трещинки, и был не просто космический звук, а тактильные ощущения, как будто что-то под тобой трясётся. И эта абсолютная чернота ночью, когда нет больших городов вокруг. Стоишь или лежишь на льду, и такое чувство, что он сейчас разверзнется. Ощущаешь себя совсем крошечным, а заледеневший Байкал – гигантским. Это немножко страшно и очень интересно. И в этот момент началась пандемия, которую ещё не объявили международной, когда начался наш поход.
Мы были в диких местах, потеряли связь с внешним миром. На четвёртый день забрались повыше, где ловился интернет, и увидели огромное количество новостей о том, что уже весь мир охвачен пандемией, что в Москве скупают гречу и туалетную бумагу, цена медицинских масок подскочила в десять раз, и что, возможно, все вылеты отменят. Развлекательный отпуск превращался в постапокалиптический фильм. Мы были ужасно далеко от Иркутска – от цивилизации. Пришлось принять собственную беспомощность, крошечность в масштабах вот этого гигантского Байкала, и сосредотачиваться на медитативном процессе скольжения по льду. Я рискнула кататься прямо с рюкзаком, с техникой, хотя не каталась с детства. Мы делали по 30 км в день на коньках – это тяжело. Снимала очень много на коньках. Мне кажется, на снимках это сказалось.
Цвет зимнего Байкала – небесно-голубой – ни на что не похожий, но я выбрала чёрно-белый формат, чтобы сосредоточится на текстурах, которые у других фотографов уходят на второй план. На этой фотографии пузыри, которые образуют уникальные узоры. Они возникают в толще льда на разном расстоянии от поверхности. Благодаря этому понимаешь, насколько слой льда мощный. Нигде больше такого не видела. Эти трещины и пузыри постоянно перемещаются. Они местами прозрачные, местами – насыщенно белые или серые. Все эти пузыри и трещины складываются в какие-то абстракции, идеально сложенные супрематические композиции – особенно, когда проехал на коньках 20 км, не чувствуешь ног, и уже в слегка изменённом состоянии сознания из-за физических нагрузок и звенящей тишины, которой в городе никогда не бывает.
Участники группы ехали далеко друг от друга. Иногда начинало пуржить, и ты переставал видеть остальных. Ты едешь, едешь… Перед тобой уже несколько часов нет людей, животных, птиц. Только эти абстракции бесконечные. В марте лёд ещё крепкий. Но всё равно понимаешь, что, если провалишься или запнёшься о трещину и переломаешь ноги, помощь может и не успеть. Трещины – они на поверхности. Гигантские – километр в длину. Из-за необходимости смотреть под ноги замечаешь то, на что иначе не обратил бы внимания.
– Там все пытались обрести какое-то равновесие и понять, что делать дальше. На этой фотографии художник театра и кино Александра Карпейкина. Она говорила, что мир перевернулся с ног на голову, и эта фотография иллюстрирует её мысль. Она пыталась сосредоточится на своём теле и продолжать спортивные занятия в этих необычных условиях. Александра стоит, упираясь головой, лопатками и локтями в лед, и вытянув ноги вверх. А фотография потом перевернута.
– Ещё Александра рассуждала, что "всё какое-то неправильное". На этой фотографии она смотрит сквозь льдину, которая всё преломляет и искажает. Мне казалось, что это искажение – чуть ли ни самое правильное из того, что нас окружало.
– Мы все там пытались понять происходившее в большом мире и справится со стрессом. Никто не знал, что будет дальше, сумеем ли потом улететь в Москву, или нас закроют на карантин. В группе были люди разного социального статуса и разных профессий. При других обстоятельствах они бы никогда не встретились, а здесь у всех были схожие переживания. Все оказались оторванными от мира. Как и вот эти два человека. Вся группа разбрелась, а один лёг, и начал смотреть сквозь льдину. Не договариваясь, к нему подошёл второй, тоже лёг и стал смотреть. Так они и лежали.
– Было очень любопытно, как местные жители реагируют на ситуацию с пандемией. Одни ксенофобно высказывались про азиатов, объявляя их виновниками. Другие говорили, что Байкал-батюшка всю заразу выдует. У третьих были спиритуальные настроения: надо к шаману сходить, чтобы не заболеть. На этой фотографии кафешка на берегу Байкала. Как раз там были языческие разговоры. И ленточки, которые на переднем плане, как мне говорили, с какого-то языческого праздника.
Я социолог. До поездки на Байкал мне нравилось созерцать, но не фотографировать природу. На Байкале я попробовала снимать про людей, но без человека в кадре. Определяю себя не как фотографа, а как современного художника.
Работаю и с видео, и со скульптурой. Основные мои темы – семья, гендерная самоидентификация. Сейчас, например, я работаю над проектом о пост-травмах семейного насилия. И над проектом о том, что десятилетние дети совершенно не помнят мир до пандемии. Дети проживают эту ситуацию иначе, чем взрослые. У них из-за стресса происходит вытеснение. Они, например, смотрят фильмы, снятые до ковида, и не понимают, почему люди ходят без масок. В этой серии я задействую ландшафт. Наверное, без поездки на Байкал этого бы не было.
Шпана со Стекольного
Артемий Жданов – красноярский фотограф, который в музее "Площадь Мира", где сейчас экспонируется выставка, три года курировал направление "Фотография" и организовал на базе музея просветительскую "Лабораторию современной фотографии".
В экспозиции коллективной выставки "Молодые фотографы России" представлена серия снимков Артемия "Дети со Стеклозавода", сделанная им в сентябре 2014 года.
– Я тогда учился в Технологическом и уже занимался документальной фотографией, – рассказывает Артемий Жданов. – Познакомился со студенткой журфака, которая была родом из поселка Памяти 13 борцов, расположенного в пятидесяти километрах от Красноярска. Она рассказала, что там есть заброшенный стекольный завод, основанный ещё в 1823 году – очень фактурный, а рядом живут в бараках неблагополучные семьи. Мы с этой девушкой сделали материал для "Русского репортёра".
– Возле двухэтажного барака. Отец сажает младшего сына на шею старшему. Семья неблагополучная. Отец выпивает. Мать, как он сказал, загуляла в соседней деревне. Барак, по-моему, даже не отапливался. Мы принесли детям конфет и фруктов, а отцу чекушку, и они разрешили фотографировать. Детям было даже любопытно, что приехал какой-то дядька, специально их запечатлеть.
– Брессоновская фотка, почти классическая. Девушка – она живёт по соседству с этой семьей – очень мило спасает от собаки свою бульдожку, которой вообще-то ничего не угрожает. Юбка, голые ноги… Явно это не город. Фотография игривая, сюжетная. Показывает местный колорит, показывает, где всё это происходит.
– Очень люблю снимать в цвете, но эту серию решил сделать чёрно-белой, потому что дети очень резвые, бегают постоянно. Не хотелось отвлекаться на то, что в кадр какой-то "шум" может попасть. Самое главное здесь – сюжет.
– Мы поговорили с детьми. "Вы на стекольном заводе играете? " – "Да, постоянно. Домики строим". Договорились сходить туда вместе. От их барака метров восемьсот. Перелезли через забор. Завод, от которого остались одни развалины, кажется, вообще не охранялся. Его растаскали местные. Ещё бы. Такое богатство. Столько досок и кирпича.
На заводе очень переживал за детей. Они носились, как угорелые, а там колодцы огромные. Ещё повсюду кальцинированная сода, используемая для производства стекла и относящаяся к категории очень вредных для человека веществ. На фотографии как раз дети эту соду раскидывают – она лёгкая, как пудра, и оседает медленно.
– Пацаны куда-то спустились. Оказалось, там бассейн, куда сливали забракованное стекло. Дети сняли ботинки и начали точить пятки. Они эти волокна застывшего стекла использовали как пемзу. Очень необычно. Я попросил их постоять на стекле, чтобы сделать этот снимок.
– Меня потом упрекали, что фотографировал курящих детей. Но не я же их научил. Шпана деревенская – сигареты у них свои. Я просто фиксировал происходящее.
Жители поселка много лет не могли добиться, чтобы их бараки утеплили. Многодетной семье, которую я фотографировал, полагалось пособие, которое им не платили. Я и ездившая со мной журналистка пытались привлечь внимание к проблеме.
Больше в этом поселке не был. Не знаю, изменилась ли там жизнь к лучшему. Думаю, что нет.
Дверь в свободу
"Тюрьма после тюрьмы" – представленная в экспозиции серия новосибирского фотографа Антона Уницына. На фотографиях Данила – бывший заключённый, который, освободившись, стал сотрудничать с правозащитной организацией "Русь Сидящая" и оказывать юридическую помощь другим заключённым. Серия снята в 2018 году в Новосбирске.
Антон Уницын – пожалуй, самый титулованный участник подборки, работы которого попадали на многие всероссийские и международные фотоконкурсы. Антон уже сам учит молодых – преподаёт фотожурналистику в НГУ. Как фотограф работает в самых разных жанрах.
– Я фотографию вижу как единое целое. Снимаю и пейзажи, и портреты, и документалку. Это помогает сохранять интерес, не застревать на чём-то одном. Мне нравится, что сегодня могу снимать какую-то социальную историю, завтра классификационные испытания "крапового берета", послезавтра свадьбу, а потом лететь на Камчатку снимать дикую природу.
Серию "Тюрьма после тюрьмы" снимал по редакционному заданию "Таких дел". В плане личного опыта я достаточно далёк от подобного рода историй, к счастью или сожалению. Но любое начинание, направленное на защиту прав, свобод, на защиту людей достойно одобрения. Такая работа должна вестись.
Журналист на тот момент уже пообщался с Данилой, мне дали прочитать текст. Но фотограф всегда пытается рассказать свою историю с помощью визуальных образов. В эту серию заложена определённая символика. Я провел вместе с Данилой часть его рабочего дня. Мы встретились по дороге в офис, где он работал. Потом у него были какие-то дела, по-моему, в суде, куда он пошёл пешком. Специально я никаких локаций не искал. В серии есть и репортажные, и постановочные кадры.
– Снято возле здания суда перед тем, как мы уже расставались. Почему на лице тени, похожие на решётку, объяснять не надо.
– Это, скорее, постановочная фотография. Метафора влияния тюремного прошлого на настоящее героя. Рука в кадре моя. Люди, даже выйдя из мест лишения свободы, постоянно ощущают ограничения, связанные с их прошлым. Им сложно социализироваться, а это единственный путь, который не приведет их назад. Контекст, с которым, в общем-то, и работает Данила. Это заходный снимок серии – по сути, вся история в одном кадре.
– Снято с ходу в его рабочем кабинете. Репортажный кадр. Как раз здесь я не просил Данилу что-то делать.
– Этот кадр я задумывал, как отсылающий к месту, где происходит съёмка. Граффити – изображение Новосибирского вокзала – на одном из домов города.
– Просёлок. Человеческая фигура. Он шёл понизу, а я снимал сверху, с моста. Как уже говорил, насколько помню, он шёл в суд. Мне как раз было интересно снять что-то про дорогу, про перекрёсток, про выбор.
– Там просто были голуби. И я попросил Данилу полежать, чтобы получилось с ними как-то повзаимодействовать. Получился вот такой снимок. Птицы символизируют свободу. В целом серия поучилась достаточно образной, цельной, наверное, поэтому её и отметили на конкурсе.
– Шли по дворам, и увидели эту дверь, прислонённую к стене электрощитовой. Отодвинули дверь, она осталась стоять. Я попросил Данилу эту дверь как бы открыть, и сделал кадр. Открытая дверь, конечно, символизирует свободу.
– Точно так же получилось с этой лентой. Мы её увидели, и я попросил Данилу сфотографироваться. Чуть-чуть ленту подняли, чтобы закрывала глаза. Это про ограниченность видения. Про то, что мы не все проблемы замечаем. Проблемы, с которыми работает Данила, для большинства людей скрыты. О них не подозревают те, кто через это не прошёл, кто никак с этим не связан.
Рассказывая о современной фотографии, я провожу параллели с кинематографом, где есть оператор и есть режиссёр. Фотографы часто остаются только операторами, не всегда понимают, зачем снимают и о чём. Я в своих сериях стараюсь максимально погрузиться в тему, в визуальные образы. Зрители по-разному трактуют, интерпретируют эти образы. Значит, в какой-то степени у меня получается.
Конкурс "Молодые фотографы России" котируется достаточно высоко: серьёзная конкуренция, неплохое жюри. Тут ещё важно, зачем человек приходит на конкурс. Для меня это способ что-то понять про свою фотографию, как-то её улучшить. "Молодые фотографы России" предоставляют такую возможность.
Что изменилось в фотографии за последние десять лет? Думаю, глобально ничего не меняется. Появились, например, дроны. Пошла волна соответствующих фотографий. Но так ли это важно? Мне кажется, основная задача фотографии, живописи и кинематографа сформирована уже очень давно – донести с помощь визуальных образов свою идею, месседж. Конечно, визуальный язык развивается и меняется, но это можно проследить только на гораздо более длительном временном отрезке, – считает Антон Уницын.
(Как удалось выяснить Сибирь. Реалии, Данила – герой серии "Тюрьма после тюрьмы" – сейчас снова в МЛС, обвиняется в уголовном преступлении).
Мистика советских панелек
Серия томского фотографа Никиты Перевалова, представленная на выставке, называется "Постсоветский пейзаж". Фотографии выполнены в 2018 – 2020 годах.
– Много раз пытался фотографировать дореволюционную архитектуру Томска, но не поучается найти ракурс, который бы мне понравился. Много визуального шума, много более поздних элементов, проводов… Мне интереснее фотографировать позднесоветскую архитектуру, причём так, чтобы было непонятно, когда это снято – сегодня или много лет назад. Как будто время остановилось.
Людей на этих снимках нет, иначе они выглядели бы постановочными. Люди на этих фото просто ни к чему. На создание серии меня сподвигли работы нескольких фотографов, например, Александра Гронского, снимающего типовую советскую архитектуру.
Об объектах, которые могут быть интересными, я узнаю в основном из интернета. Это заброшенная военная часть по Кузовлевскому тракту между Томском и Северском. На снимке спортзал. Ещё здесь были две казармы, больница, кинотеатр. Все здания в таком виде. Голые стены. Всё остальное либо сгнило, либо вынесли.
Остальные снимки сделаны в Новосибирской области. В посёлке Краснообск панельные дома интересно расположены – образуют два больших круга. Но первое, что там увидел – местный Дом художника, который на этом снимке. Очень мистично. Решил сфотографировать.
Это административное здание метрах в двухстах. Не знаю, что именно там находится. Все эти здания трехэтажные, были связаны друг с другом переходами. Тянутся цепочкой вдоль шоссе, которое проходит через весь микрорайон.
Клиника в Новосибирске недалеко от Академгородка. Очень интересовался советской мозаикой. Узнал, что есть такое здание, и решил запечатлеть.
Посёлок Лежнево Новосибирской области. Кажется, это монопоселение. Не скажу, какое там производство, но очень грязное. Как только въезжаешь, ощущаешь тяжелый воздух. Много копоти и очень много мозаики советских времён. На соседнем доме космонавт, а на этом – олени.
Микрорайон ОбьГЭС на окраине Новосибирска. Понравилось, как свет падал на эти панельки. Решил запечатлеть.
Дом художника и медицинская клиника у меня вызывают даже какую-то приятную меланхолию. Они по-своему красивы – не слишком помпезные и с интересными архитектурными решениями. Мне нравится советский модернизм. Такие объекты надо сохранять и поддерживать в должном виде, чтобы они не разрушались, не выглядели обшарпанными.
А жилые дома, которые сфотографировал, могут очень сильную депрессию нагнать. В ОбьГЭСе и в окрестностях они выглядят ужасно. Не белые, а какие-то серые – бетон, неоштукатуренный и непокрашенный. Наверное, строить такие дома, чтобы обеспечить людей жильём – это был единственный выход для того времени. Но то, что мы продолжаем застраивать города таким типовым жильём, очень плохо скажется в будущем. Эти микрорайоны превратятся в гетто. Сейчас там люди живут, потому что у них выбора нет.
Печка, баня, флаг
Алексей Мальгавко из Омской области в 2010-м стал стипендиатом, а в следующие годы дважды становился лауреатом конкурса "Молодые фотографы России". В 2010 году экспонировались работы из двух его серий – "Реквием по малой деревне" и "Далеко от Москвы". Фотографии серий представлены и в экспозиции выставки, подводящей итоги десятилетия конкурса.
– "Реквием по малой деревне" – это был, можно сказать, экспромт. Работал тогда фотокором в районной газете "Тарское Прииртышье" и ездил в деревню Устюгово, находившуюся в тридцати пяти километрах от Тары. Деревня и в советские годы была небольшой, а когда я туда приезжал, там осталось пять домов и десять жителей. Приусадебные участки и никакого производства. От государства – только таксофон и почтальон, вместе с которым я приезжал зимой на санях. Осенью ездили на машине, последние двенадцать километров – практически по полям.
– Мужчина просто сидит возле печки. Но кадр очень запоминающийся, и по тону мне нравится. Я снимал много деревень до и после, но Устюгово – эталонная умирающая деревня. Визуально она – одна из самых ярких. Работал тогда по наитию – что видел, то и снимал. Сейчас так уже не получится. В Устюгове куда камеру не направь – в кадре атмосфера увядания. Снимки рождают щемящее, тоскливое чувство.
– Эту бабушку сфотографировал осенью. Когда приехал в эту деревню зимой, ее уже не стало. Ее родственники уехали в Германию, а она решила доживать здесь. Домики в Устюгове были ветхие, но опрятные. Там жили обычные люди, не маргиналы. Самому младшему на тот момент было 56 лет.
– Эта женщина из того же дома, что и мужчина у печки. Я потом приезжал в эту деревню ещё раз – в 2012 году. Одна семейная пара – самая работящая, у них даже трактор был – переехала. Все остальные умерли, кроме одного мужчины, которому было уже за семьдесят. Сейчас там совсем никого не осталось.
– "Далеко от Москвы" – название одной из моих серий. Но это определение подходит и для главной темы, которой я занимаюсь: снимаю нестоличную Россию. Фотография сделана в благополучной деревне Бобровка Омской области. Там живут обрусевшие латыши, переселившиеся сюда еще в ХIХ веке. Баню на колёсах сколотил местный предприниматель для лесорубов, но, кажется, её больше использовали для привлечения туристов. На этом снимке – что-то вроде презентации. Среди кувыркающихся в снегу и местные жители, и журналисты. Но это не совсем уж постановочный кадр. Мы узнали, что там собираются топить эту передвижную баню, и попросились в гости.
– Отделение сестринского ухода в деревне Атирка Омской области. Можно сказать, это интернет для инвалидов, у которых нет близких. Мужчина выходил, чтобы сделать флюорографию в машине, которая сюда приезжала, и теперь возвращается. Комнаты очень опрятные. Интернат располагался в одноэтажном деревянном доме, потом в деревянных домах такие приюты устраивать запретили. В соседней деревне есть большая кирпичная больница, вероятно, обитателей туда перевели.
– Фотография называется "Вышла замуж". Деревня Кальтюгино Тарского района. Гостей было человек сорок-пятьдесят. На любой свадьбе наступает момент, когда большинство гостей уходит танцевать или куда-нибудь ещё, и за столом остаются самые одинокие. Здесь в одиночестве осталась невеста. Молодежь пляшет во дворе дома, а у стола подвыпивший баянист играет не танцевальную, а какую-то печальную песню.
– Мой родной город Тара. День города. Население Тары – 25 тысяч. Считают себя горожанами. Частный сектор перемешан с многоэтажками. Тара частично газифицирована, но многие топят печи дровами и ходят за водой на колонку.
– Общежитии при ПТУ в Таре, где готовят швей и поваров. Я несколько дней снимал в самом учебном заведении и в общаге, куда меня пропускала вахтёрша, потом меня вызвал директор ПТУ для беседы, но к тому времени я успел уже много фотографий сделать. В каждой комнате общежития четыре-пять человек. На снимке девушка, отдыхающая после учебы. В других комнатах на стенах, например, плакаты со звёздами Голливуда, а здесь – ковер, календарь с иконой и флаг России. Не закладывал в этот снимок глубокого символизма. Просто приметы времени. Мне было важно показать, что это не советский период, а рубеж нулевых и десятых.
– Десять лет назад на ежегодной выставке "Молодые фотографы России" было больше репортажных фотографий, а сейчас у участников преобладает концептуальный подход. Мне этот конкурс помог попасть на другие фотофорумы и выставки – их организаторы находили меня через Союз фотохудожников.
– Последние десять лет сотрудничал с несколькими информагентствами, двигался в сторону фотожурналистики, но меня больше интересует документальная фотография, и конкурс "Молодые фотографы России" помог подняться на эту ступеньку даже раньше, чем я осознал, чего на самом деле хочу. В фотожурналистике быстро приобретаются ремесленные, стилистические штампы. Этому надо сопротивляться. Продолжаю делать снимки для агентств, но параллельно у меня собственные долговременные документальные фотопроекты, связанные с Омском и Омской областью.
Восемь лет назад переехал из Тары в Омск, но это по-прежнему "далеко от Москвы". В деревнях люди открыты. В Москве, да и в любом городе так запросто не войдешь в дом к незнакомому, а в деревнях пускают. Иногда весь день снимаешь, и только потом спросят, кто я и зачем фотографирую. Вижу свою задачу в том, чтобы зафиксировать жизнь нестоличной России. Не говорю, что она лучше или хуже. Но она другая, – говорит Алексей Малгавко.
Финалистами и лауреатами конкурса" Молодые фотографы России" в разные годы становились Виль Равилов, Алексей Павлов и Алексей Василев, о которых Сибирь.Реалии писали ранее.
