Родственники заключенных ИК-14, расположенной в городе Тогучине Новосибирской области, с 25 октября потеряли связь со своими близкими. Им только сообщили, что около 200 осужденных согласились пойти на войну в Украине в составе "ЧВК Вагнера". 3 ноября около 30 родственников заключенных отправились к начальнику колонии, чтобы подтвердить или опровергнуть этот слух. Оказалось, что некоторые из заключенных действительно на днях должны отправиться на войну.
По "народной" статье
В Новосибирске по утрам уже морозно – ниже нуля. До колонии добираются кто как может, некоторые из родственников едут в Тогучин на ранней электричке. Поезд отправляется в половине седьмого, кое-кто из женщин сразу начинает дремать. Другим не до сна. Рассказывая о себе, они просят не называть в публикации своих фамилий.
У Лилии в колонии сидит сын Дмитрий, ему 30 лет, и он служил в армии. 228-я "наркотическая" статья.
– Сами знаете, какие сейчас зарплаты, а молодым хочется всего много, – пытается она объяснить мотивы проступка, совершенного сыном. – Четыре года он отсидел, это половина срока, после нее можно подавать на ПТР – принудительные трудовые работы, это более легкий режим. Он и сейчас работает – обувь шьет, я ему посоветовала. А тут такое… Ничего не знаю и поэтому боюсь.
– Вы с ним о "ЧВК Вагнера" говорили?
– О вербовке особенно раньше не говорили, но он не должен согласиться. Он и в армию не хотел идти – я его отправила, сказала: "Ты же мужчина, должен служить". Муж умер, мы сейчас остались вдвоем с сыном. Раньше он звонил каждый день, уже привычка выработалась, а сейчас связи нет. Страх берет от неизвестности. Я позавчера передачу собирала, а вчера разобрала – не знаю, куда слать – их отряд расформировали.
– Если вдруг выяснится, что он подписал контракт с ЧВК...
– Боже упаси! Как вы считаете, может мать сына легко на такое дело отпустить? Любая мать. Это я считаю, не мать, если легко к такому отнесется. Это же они не добровольно идут, под давлением, их будут использовать как пушечное мясо, бросать на самые тяжелые участки. Война для всех страшная. Там наверняка психологи с ними работают, убеждают.
Сын Валентины (имя изменено) Александр по 228-й статье отсидел пять лет, осталось еще четыре.
– Конечно, мы вербовку обсуждали, только мы тут одно говорим, но что у них на уме? Я сказала, что категорически против, он согласился, но они же все с матерями и женами соглашаются. Он обещал – откажется, что он матери еще скажет? А потом читаешь в интернете – все с родителями и женами соглашаются, а после их там обработают, и они с удовольствием идут. Им говорят, что они на шее у матери сидят, у жены, а тут есть возможность заработать – они же верят.
У меня знакомый парнишка-контрактник служил, там он обещанные деньги только с помощью адвокатов и кучи жалоб добился. Но это контрактник, а не заключенный. Я не верю, что нашим мальчишкам будут что-то платить. Мы смотрим – разве законы изменились? Нет законов, что их можно забирать из колонии, а потом помиловать. А они изолированы от общества, что они понимают? Скажет мой: "Быстро отвоюем полгода и домой". Я этого сильно боюсь. Но я не против спецоперации, – на всякий случай добавляет в конце Валентина.
У сына Светланы (имя изменено) ситуация иная. На днях суд освободил его по УДО, но связи с ним нет. Она уверена, что на войну он попасть не должен – в армии не служил и есть проблемы со здоровьем. Поэтому Светлана едет поддержать других женщин и заодно разузнать, что со связью, получил ли сын копию решения суда, когда ждать домой.
– Так брать – из изоляции – нельзя, заключенные не могут адекватное решение принять, – считает она. – В любой ситуации у нас самые беззащитные – матери и дети. А то, что им по 195 тысяч обещают… Это же частная компания. Вы бы стали тысячам людей такие деньги платить из своего кармана?.. Я считаю, что все, что происходит – это какая-то игра в куклы. Надо все было сразу просчитывать. И когда тут побомбили [Украину], я прям порадовалась – хоть что-то сделали…
Представитель ЧВК был, но начальник "не знает"
Такси от вокзала до колонии стоит 100 рублей. Заказывать приходится заранее, родственники знают, что на подъезде к Тогучину связь работает плохо. У колонии пассажиров электрички ждут те, кто приехал на машинах. Они добрались раньше и уже замерзли на ветру. Всего собирается около 30 человек.
Наталья Джаниева держит в руках листки с коллективным обращением родственников к администрации колонии. В нем главное требование – дать информацию о заключенных или устроить короткое свидание, как минимум – телефонный звонок. "Никаких митингов, – поясняют свои намерения родственники. – Нам нужно только получить ответ".
– Разговор про ЧВК идет месяца четыре, – говорит Антонина Селивенко, самая старшая из приехавших к колонии. – Я больная, у меня астма. В субботу сын последний раз звонил. Я езжу только с ингаляторами. Я сюда приехала чтобы узнать подписал он [контракт] или нет, я ночами не сплю, я вся в слезах. Я ему сказала: "Если сегодня ты подпишешь заявление на войну, завтра можешь приехать меня хоронить. Я живу только ради того, что дождусь тебя". А уйдет на войну – я не знаю, дождусь его или нет при моем возрасте и болезнях.
Время – 9.30, через полчаса у начальника колонии должен начаться прием. Родственники еще немного ждут и идут через ворота в комнату для ожидания и приема передач. Несмотря на карантин, прием передач продолжается.
Здесь они подписывают обращение в трех экземплярах. Сотрудники сообщают, что начальник задерживается – "у него селекторное совещание". А после этого он готов принять инициативную группу из четырех человек.
Родственники возмущаются и отказываются разделяться – они хотели, чтобы Плотников вышел к ним и поговорил со всеми. Его подчиненные недоумевают: "Неужели вы хотите, чтобы к вам спустился целый полковник?"
Поводом для оптимизма родственники считают историю о том, как жена заключенного из другой колонии, где был "Вагнер", буквально на прошлой неделе написала в Генпрокуратуру, и ее мужа якобы вернули. Люди пересказывают этот сюжет несколько раз.
Ждать приходится еще полчаса, после чего становится ясно, что начальник не выйдет, и надо определяться, кто отправится к нему в кабинет. В итоге четверо уходят и возвращаются через полчаса.
Оказалось, перед кабинетом их обыскали, забирав все телефоны и диктофоны. Раньше, говорят, такого никогда не было и быть не могло: кабинет начальника – это же еще не "зона"! Ответов на свои вопросы "делегаты" не получили. Одной из женщин во время разговора с Плотниковым стало плохо с сердцем, ее уложили на скамейку и дали корвалол.
– Связи нет, говорят, потому что ведутся технические работы, система ФСИН-письмо – работает, письмо просто не доставлено, карантин объявили не мы, – пересказывает услышанное Наталья Джаниева. – На вопрос, приезжала ли ЧВК в колонию, Плотников сказал, что не знает. Но и опровергать их присутствие тоже не стал. Единственное, что он утверждал, что все заключенные сегодня находятся на территории колонии. На просьбу поговорить по внутренней связи Плотников вроде был согласен, но потом вышел из кабинета, а когда вернулся, то сказал, что это запрещено внутренним распоряжением. И добавил, что связь будет восстановлена на следующей неделе.
После этого оставшиеся решили разбиться на четверки и заходить в кабинет начальника, чтобы уточнить информацию именно о своих родственниках. Но ничего большего им узнать не удалось. Лишь один мужчина, отказавшийся назвать свое имя, рассказал, что наедине Плотников ему сообщил, что из согласившихся воевать контракт никто еще не подписал. "Я сказал Плотникову, чтоб они палец ему (осужденному родственнику. – Прим. С.Р.) отрубили или ногу сломали, раз он контракт подписал. Тогда он сказал, что никто еще ничего не подписал".
Жена одного из заключенных призналась, что знает о том, что ее муж точно согласился ехать на "спецоперацию", – ей сообщил об этом его знакомый.
Прояснить ситуацию помог случай. Именно в этот день и в это время из колонии освобождался осужденный Юрий Лучников. Он-то и подтвердил родственникам, что представители "ЧВК Вагнера" в колонию приезжали. Его засыпали вопросами.
– Скажите, что они вам говорили, как вербовали? У нас никакой связи не было.
– Вербовки как таковой не было. Приехали, представились. Вся колония присутствовала. Просто разъяснили, что если есть желающие получить амнистию… Они сказали, что действуют непосредственно от высшего руководства и все одобрено наверху.
– А администрация колонии присутствовала при беседе?
– Да.
– А Михаил Сергеевич [Плотников] тоже был?
– Все были.
– Он их видел?
– Да.
– Размер зарплаты ежемесячный?
– Больше ста тысяч.
– Народу много вызвалось?
– Вроде много… Человек 100–200 точно.
– А возрастные рамки какие? Они говорили, какой возраст им подходит?
– От 22 до 45. Все зависит от физподготовки.
– А есть статьи, по которым исключено участие?
– Да, это насильники.
– А из изоляторов тоже выводили?
– Да, я вот из изолятора был.
– Сколько вагнеровцы были?
– Один день.
– Пригожин был?
– Я так и не понял, – признался Лучников. – Такой молодой голос, картавый.
– Лысый?
– Да.
– Давление было?
– Нет, по желанию, кто захотел – оставайтесь, записывайтесь, пройдете тесты – кто годен, кто не годен. То есть физическую подготовку. Кто годен – того отберут.
– А согласилась какая категория осужденных – по возрасту?
– В основном 30 и более лет.
– А срока? У кого много осталось?
– Да, у кого много. Тех, у кого мало, – немного было.
– Те, кто согласился, – их как-то отсеивали? Был психолог? Вообще медицинская комиссия была?
– Это я уже не знаю.
– А ты знаешь кого-то, кто согласился, по фамилиям?
– Из моего пятого отряда согласилось 10 человек.
"Знаете моего мужа, его фамилия Зайцев? Он согласился?" – спрашивает его Джаниева. "Да", – отвечает Лучников. У Натальи начинается истерика, ее усаживают на скамейку и отпаивают успокоительным.
Сам Лучников от предложения вербовщиков отказался, до освобождения ему оставалось два дня. Всего он отсидел 20 лет по статье "Убийство".
После того, как почти все разъехались, у территории колонии вдруг возникли двое полицейских.
– А нам сказали, что здесь митинг проходит, – с улыбкой сказал майор.
– Вы тут видите транспаранты?
– Нет. Я с начальником колонии переговорил, он мне ситуацию объяснил, – примирительно ответил полицейский, но кто их вызвал, уточнять не стал.
Я надеялась, что ЧВК до Сибири не дойдет
Наталья Джаниева – медик, в пандемию работала в ковидном госпитале, говорит, что коронавирусом переболела четыре раза. Она в одиночку воспитывает дочь, а ее муж Максим Зайцев осужден на 12,5 лет за покушение на сбыт наркотиков. Наталья говорит, что он не сбывал, а покупал для себя. У него в телефоне нашли адрес крупной закладки, и этого хватило для уголовного дела.
Максим отсидел уже 8 лет, но в ПТР ему отказывали из-за частых нарушений дисциплины. Сейчас он перестал нарушать и уже получает поощрения. Есть надежда на новое рассмотрение ходатайства о смягчении режима. Подача заявления была запланирована на 22 ноября, и до Нового года он мог бы уже выйти из колонии и оказаться в исправительном центре с куда более мягкими порядками. Но теперь впереди замаячила перспектива отправиться на войну.
– Вы говорили с ним о возможном приезде "Вагнера" в колонию?
– 24 октября у меня было длительное свидание. И мы говорили с ним о возможной вербовке. Он заявил: "Я поеду, я буду свободным, я вернусь к семье, я заработаю денег". Разговор об этом шел не только у нас, вся колония ждала, что приедет ЧВК. С другой стороны, Максим сомневался, потому что не знал условий, и мне казалось, что я смогла его переубедить. И еще я надеялась, что ЧВК до Сибири не дойдет. Это когда думаешь, что все может быть, но только не с тобой.
Мы вышли со свидания 27 октября. И мне в тот день соседка по комнате сказала, что скоро, по всем признакам, приедет ЧВК. Тут мы уже не успели поговорить, потом мы по телефону говорили урывками, у него была возможность, а в воскресенье всякая связь прекратилась.
– Что вы ему говорили?
– Что сначала нужно выйти на свободу, а потом уже долг родине отдавать, хоть на СВО, хоть куда идти. Я считаю, что осужденные сейчас, как теперь принято говорить, это пушечное мясо. Муж служил в армии, в спецназе ГРУ, и очень самоуверен – что он все сможет и с ним ничего не случится. Я объясняла, что подготовленные ребята от Минобороны идут и гибнут, и он ничем их не лучше. К тому же вагнеровцы прямо говорят, что набирают штурмовиков – тех, кто "с шашкой бегут впереди планеты всей". На единственном видео, где бывшие заключенные получают от Пригожина помилование, сидят люди с культями вместо рук и ног. Я говорила: "Ты понимаешь, ты в тюрьме, я трачу свою молодость на ожидание, а с СВО ты можешь вернуться человеком с абсолютно ограниченными возможностями. И они будут – мой крест на всю жизнь". Слезами, криком, горлом я брала. Я думала, что он меня услышал. Но у меня только на 10% было уверенности, что он не подписал контракт. Он настолько самоуверен, он каждый день занимается спортом, он не курит. Но еще была одна надежда, что если будет медкомиссия, то у него травма есть и его не возьмут. Но медкомиссии не было.
– Поэтому вы так отреагировали на сообщение, что он согласился на контракт?
– Я морально готовилась к этому, но оказалась не готова. К этому невозможно подготовиться. Этот освобожденный Лучников сказал, что они добровольно соглашаются. Мне это напомнило тех людей, которые ходили по квартирам и предлагали косметику по 200 тысяч кейс. У них тоже добровольно покупали. Это отработка возражений. Когда парни говорят, что им надо с предложением вербовщиков переспать, им советуют закрыть глаза и представить, что это ночь. Тут есть четко поставленные скрипты, по которым они работают.
– Для вашего мужа так называемая спецоперация – это, как прозвучало – долг родине отдать или что-то другое?
– Это скорее возможность помочь семье. И муж не верит, что с его "отличной" биографией отпустят хоть на день раньше.
– А как вы сами относитесь к "долгу родине"?
– Да я у родины ничего не занимала, и она мне ничего не дала.
– Насколько адекватно заключенные воспринимают происходящее в Украине, по вашей оценке?
– Да как они могут адекватно воспринимать ситуацию, если они ограничены в информации? Там очень сильное давят на психику. У них есть внутренний радиоканал. Встаешь утром, а там начинают говорить, перечисляют фамилии, кого куда посадили, кого куда вывели. И так целый день. И это же психологическое воздействие. Они днем работают, потом вернулись, помылись и легли спать. Что они знают?
– Что вы собираетесь делать дальше?
– Писать во все инстанции. Сколько Госуслуги дадут мне возможностей, вот столько и напишу. Я не знаю, что будет дальше. Думаю, что наша поездка будет на пользу. Нас, кстати, ждали, в колонии знали, что приедут "неадекватные жены".
– А вы считаете неадекватными тех, кто сегодня сюда приехал?
– Нет, я считаю, что нужно использовать все возможные законные методы для достижения своей цели. А быть неадекватной – в этом нет ничего незаконного, если ты показываешь свои эмоции. Тут самое страшное – это неведение, а мы ничего толком не знаем.
– Как вы оцениваете поведение начальника колонии?
– Михаил Сергеевич – отличный человечный мужик. Он в рамках закона всегда поможет. И он нам сказал: "Я такой же беспомощный, как и вы. У меня будет приказ свыше – и я ничего сделать не смогу". Мне все время понять хочется: как так происходит? Чтобы мне попасть туда к супругу, мне нужны тесты на ковид, документы, подтверждающие родство. А тут посторонние заходят – и не в комнаты длительных свиданий, а на территорию колонии и общаются даже с теми, кто находятся в изоляторе? Все организовано специально, чтобы вывезти их без решения суда. А по закону это либо побег, либо похищение. И где гарантия, что если они, дай бог, живыми вернутся со спецоперации, им не добавят срок за самовольный уход из колонии?!
