24-летний Айрат Ганеев из сахалинского поселка Шахтерск ушел на войну в Украине осенью прошлого года, а в мае попал в плен. Его родные узнали об этом только из видеоролика, который увидели в украинском телеграм-канале. До мобилизации Айрат поддерживал военное вторжение в Украину и репостил сообщения в духе "можем повторить". Но, попав на фронт, пытался демобилизоваться и вернуться домой. Однако ему это не удалось. Сейчас родные Айрата надеются только на обмен пленными.
Видео, записанное в плену, родные Айрата увидели в соцсетях 23 мая. До этого они два месяца не имели от него никаких известий и не знали, жив ли он. Получить хоть какие-то сведения от Минобороны РФ семье не удавалось.
На видео из плена Айрат говорит, что в рядах российской армии "мало тех, кто хочет идти вперед, основная масса людей боится [воевать], люди отказываются". Тем, кто отказался, по словам Айрата, угрожают сроками от 8 до 15 лет или переводят в ЧВК "Вагнер" в район Бахмута. Также он жалуется на командиров, которые отправляют бойцов на позиции, не задумываясь о том, выживут ли они. И советует всем, кто его знает, не ехать в Украину, "так как здесь нет фашистов и нацистов" (Сибирь.Реалии не может гарантировать, что признания на видео, записанные в плену, сделаны добровольно).
"Долбились во все двери – ноль ответов"
Последний раз дома Айрат был в марте этого года. Тогда ему дали короткий отпуск.
– И мы были уверены, что "всё, отмотал", – говорит мать Айрата Людмила. – Но не тут-то было. Оказалось, надо возвращаться, ему дали меньше двух недель. Он сам уже не стремился назад. Прямо говорил: "Мам, я боюсь". Хотя раньше было не остановить – все военные ролики выкладывал у себя, как повестка пришла – под козырек. Все рвался в свой разведвзвод (Ганеев служил по призыву в 3-м мотострелковом батальоне. – С.Р.). Мы его с его женой, понятное дело, отговаривали. Он пусть и меньше этих 180 тысяч получал на заводе, но не бедствовали. Уже весной он не хотел воевать. Называл это "СВО" мясорубкой, жаловался, что ни во что командиры не ставят и кидают их без разбора. Перед тем, как ему вернуться в отпуск, их бригада потеряла очень много людей. Я не знаю, какая местность там была, он не говорил, но сказал, что из 300 человек осталось 90 или 60. И все "по дурости" начальства. Я была в шоке.
Жена Айрата общаться с журналистами не хочет – считает, что "пока из плена мужа не вернули, любое высказывание будет не на пользу".
– Это она переживает, потому что нам военные очень резко отвечали, когда мы долбились во все двери в поисках Айрата. Наехали на нее: мол, ты бойца на войну отправила или сынка маменькиного? А мы никого не отправляли, говорим, это вы его забрали, хотя обещали, что поедут туда [в Украину] только профессиональные военные! Мы всех, кого можно, обошли, в военную прокуратуру не только региона – федеральную писали: "Как это так почти два месяца прошло, о солдате ни слуху-ни духу. Ну если погиб, так и скажите! Зачем нам сердце бередите", – рассказывает Людмила.
Ганеевы чуть не отдали все свои накопления в попытке получить хоть какую-то информацию об Айрате.
– Минобороны молчит, прокуратура молчит, военкомы жуют одно и то же: "Надо подождать" – конечно, мы рылись в сети, спрашивали. В итоге на нас вышли мошенники, но это мы потом узнали, что мошенники. Сначала я все готова была отдать, благо меня племянник остановил, – вспоминает Людмила.
Племянник Людмилы Алексей, поговорив с незнакомцами, которые назвались Людмиле "представителями ВСУ", быстро понял, что имеет дело с мошенниками.
– Я не знаю, кто это был. Но зарабатывают нехило – с нас чуть 200 тысяч рублей не стрясли за "место его захоронения". А он жив оказался – пару дней назад мы опознали его на видео, – говорит Алексей (его фамилию по его просьбе мы не публикуем). – Такой смирный сидит, никто воевать не хочет, говорит. Нациков не нашел там, говорит. А год назад тельняшку на себе рвал, так хотел "повторить". Ну, слава богу, что жив, конечно, надеюсь, что вернется и на этом все. Потому что, я слышал, обратной дороги у пацанов вроде как нет из-за режима мобилизационного. А второй раз ему так может и не повезти уже.
Людмила говорит, что весной ходила с сыном к врачам, надеясь, что удастся его демобилизовать.
– Они поставили диагноз – деструкция стекловидного тела глаза. Так врач сказал, но справку ему так и не дал. Сказал, мол, тебя все равно заставят брать у своего [военного] врача. А потом проговорился, что, мол, военный [врач] тебе ничего не даст. Сейчас, мол, никому не дают, даже если диагноз реальный. Я не поверила сначала – уговорила сына вернуться, честь по чести получить документ о негодности. Но ему и правда ничего не дали, сказал, что даже не обследовали, а на слова его посмеялись. Сильно я пожалела тогда. Сейчас никому не верю, ни местным военным, ни тем [в Донбассе]. Сейчас можно верить только себе и самым родным – вот так я думаю, – говорит Ганеева.
"Жил не тужил"
Сейчас Ганеевы надеются только на обмен военнопленными. Созвониться с Аратом семье пока не удалось.
– Это большая редкость, что он – пленный. В основном все наши [из Шахтерска] либо уже мертвыми вернулись, либо пропавшими числятся, – говорит Николай, одноклассник Ганеева. – Не сказать чтобы все мобилизованные отсюда сильно рвались воевать, но говорить что-то против вслух было западло. Вы знаете, самые громкие хотели "бить нациков", и казалось, что их много. А поперек им что-то сказать было опасно – могли настучать.
По его словам, зарплаты в поселке, приравненном к району Крайнего Севера, позволяли местным не гнаться за деньгами "на СВО".
– Ну, 60–70 тысяч почти любой мог получать. Да, продукты и все остальное дороже, чем "на земле". За войну, понятно, платят больше. Но и воевать это не уголь добывать. К тому же Айрат окончил горный техникум (Сахалинский горный техникум), у него зп была повыше, чем у работяг, – говорит Николай. – Работал, как и многие из поселка, на горнорудке здешней (Восточная горнорудная компания). Жил не тужил, как говорится, пока повестка не пришла.
