"Расстрелять последнего в голову"

В Новосибирске, на одном из домов по улице Фабричной, появился портрет белогвардейского генерала, одного из лидеров Белого движения на Дальнем Востоке барона Романа Унгерна. Колонка нашего автора – о том, чем он известен и благодаря чему вошел в историю.

Белый генерал Барон Унгерн и красный партизан Петр Щетинкин: сибирский город Ново-Николаевск (ныне Новосибирск) переплёл и навсегда соединил судьбы этих исторических персонажей, оказавшихся по разную сторону баррикад. Ими до сих пор негодуют и восхищаются. О них спорили, спорят и ещё долго будут спорить. В их противостоянии – драматическая история России времен Гражданской войны.

Сибирский Чапаев

Пётр Ефимович Щетинкин родился в 1884 году в Рязанской губернии. Из крестьянской семьи, окончил школу подпрапорщиков, во время войны был в составе 29-го Сибирского стрелкового полка. За храбрость награждён четырьмя Георгиевскими крестами (полный кавалер). Закачивает войну в декабре 1917 года в чине штабс-капитана и возвращается в Сибирь, где назначается начальником уголовного розыска Ачинского уезда Енисейской губернии.

Помимо собственно борьбы с преступностью, Пётр Щетинкин занимается подавлением контрреволюционных организаций и хлебного саботажа. После падения советской власти в Сибири формирует партизанский отряд, действия которого отличаются отчаянной смелостью. Многие исследователи приводят данные, что для агитации крестьян зачастую использовались чисто монархические воззвания: "Да здравствует Государь Император Михаил Александрович! Председателем Правительства Государь Император назначил Владимира Ильича Ленина. Все на борьбу с Колчаком!" Воспоминания генерала Константина Сахарова: ряд подлинных приказов и воззваний штабс-капитана Щетинкина: "…Великий Князь Николай Николаевич взял на себя всю власть над русским народом. Я получил от него приказ, присланный с генералом, чтобы поднять народ против Колчака… Ленин и Троцкий в Москве подчинились князю… и назначены его министрами… Призываю всех православных людей к оружию. За царя и советскую власть!" То же и у Георгия Думбадзе: "Я, Великий Князь Николай Николаевич, тайно высадился во Владивостоке, чтобы вместе с народной советской властью начать борьбу с продавшимся иностранцам предателем Колчаком. Все русские люди обязаны поддержать меня". Они же рассказывают о жестокости партизан и одним из виновников поражения Сибирской армии указывают именно "партизанщину". Белые находят деятельность Щетинкина "чрезвычайно опасной", называют его "страшным предводителем красных, который, как призрак, появляется внезапно и так же внезапно исчезает", и назначают за его голову награду в 50 тысяч рублей золотом.

Весной 1919 года в предгорьях Саян происходит первая встреча наших героев, пока обезличенная. Казачья сотня барона Унгерна какое-то время преследует отступающий партизанский отряд Щетинкина. Барон сам возглавлял атаку, но не успел, красные укрылись в тайге и потом совершили знаменитый 700-километровый переход через горы на реку Ману. Далее Щетинкин становится командиром отдельного Северо-Ачинского полка, а потом и начальником штаба Народной армии Кравченко. Был членом Чрезвычайного революционного трибунала для суда над министрами правительства Колчака.

Гражданская война в Сибири заканчивается, но в августе 1920-го Щетинкин формирует из бывших партизан и сочувствующих стрелковый полк, который отправляется на Украину и принимает участие в битве за Перекоп. Командарм М.В. Фрунзе даже назовет его "сибирским Чапаевым".

В 1920-м Щетинкин вступил в партию, а в марте 1921-го приказом штаба 5-й Красной армии "назначен начальником и военкомом отдельного Красного добровольческого отряда для борьбы против Унгерна..."

"Дархан-хошой-чин-ван"

Роман (Фёдорович) фон Унгерн-Штернберг родился в 1885 году в Австрии. Барон, окончил Павловское военное училище. В первую мировую войну пять раз был ранен, досрочно возвращался в строй, дослужился до есаула, награждён различными орденами, в том числе Святого Георгия 4-й степени. После революции вместе с Г.М. Семёновым занимается формированием антибольшевистских национальных отрядов в Забайкалье.

В 20-е годы барон – уже начальник Азиатской конной дивизии, генерал-лейтенант. В борьбе с красными он регулярно предпринимает жестокие рейды вглубь Забайкалья. Унгерн одержим идеей восстановления монархий на всем Евразийском материке, начав с Монголии. В июле 1919 года он даже вступает в брак с принцессой цинской династии по имени Цзи, ставшей Еленой Павловной.

Он порывает с атаманом Семёновым, принимает на себя командование "вооруженными силами, находящимися на территории Монголии", и в феврале 1921 года после ожесточённых боёв освобождает от китайцев город Ургу (ныне Улан-Батор). В городе некоторое время происходят грабежи, контрразведка подполковника Л. В. Сипайло жестоко преследует иностранцев, в первую очередь евреев, считавшихся главными виновниками революций.

Несмотря на многочисленные спекуляции и фальсификации, эти события на долгие годы после смерти испортят репутацию Унгерна. Пресса рассказывает о повсеместных грабежах и массовых убийствах местного населения, подделываются фотодоказательства.

Например, это фото, подписанное 1921 годом, на самом деле сделано в 1912-м, во время борьбы русских с хунхузами (китайскими бандитами), нападавшими на КВЖД. Угол фотографии оторван, видимо, с целью не допустить возможности по военной форме определить более точное время съёмки. На полной фотографии лучше видны и погоны времён Русско-японской войны, и бритые лбы на головах, что характерно для низвергнутой уже Цинской империи.

Во время взятия Урги был освобождён из заключения и глава монгольских буддистов Богдо-гэгэн VIII, которого возводят на трон великого хана, последнего хана независимой Монголии. Вскоре от китайской оккупации была освобождена и вся Внешняя Монголия. За заслуги Унгерну был пожалован потомственный княжеский титул первой степени "дархан-хошой-чин-ван" со всеми атрибутами (жёлтый халат, жёлтые поводья, зеленый паланкин и т.д.). Этот халат с прикреплёнными поверх генеральскими погонами "А.С." (атаман Семёнов) станет его одеждой до последних часов и находится ныне в краеведческом музее г. Минусинска.

В мае 1921 года в контексте возрождения империи и в надежде на единодушное восстание населения Унгерн принимает решение военного похода в Россию. Но кампания шла с переменным успехом, народ не восстал, а Красная армия была уже хорошо организована. Между тем, защищаясь, 28 июня 1921 года советские войска пересекли границу Монголии, а 6 июля город Урга, оставленный с немногочисленным гарнизоном, занимается объединёнными силами советских войск и красных монголов под командованием Сухэ-Батора.

Азиатская дивизия отступила в Монголию. Далее заговор, бунт, бегство. И здесь на исторической арене вновь появляется Щетинкин.

20 августа он пленит Унгерна. Есть несколько версий этого события. По одной из них, командир Азиатской дивизии был из рук на руки передан монголами дивизиона Бишерельту-гун Сундуя, по другой – был окружён и сдался сам, по третьей – спящий Унгерн был связан красным заговорщиками и оставлен в палатке на берегу Селенги. Вскоре на неё наткнулся разъезд красных. Так или иначе, но пленение героя Монголии произошло вследствие заговора его же бывших сторонников.

Официальная же версия гласит, что "Унгерн взят в плен в районе Квантуля с 3 знаменами и свитой в 90 человек".

Да и со стороны красных полной ясности нет. Общеизвестно, что лавры по поимке Унгерна снискал Щетинкин. Но взявшие барона красные были разведотрядом 35-го кавалерийского полка под командованием К.К. Рокоссовского, в июне разгромившего под Троицкосавском 2-ю бригаду Азиатской дивизии генерала Б.П. Резухина и получившего там тяжелое ранение. Но поскольку он ещё не прибыл из госпиталя, "в нужном месте и в нужное время" оказался бывший поблизости Пётр Щетинкин. Под конвоем из 20 человек он отправил пленника в штаб с приказом "в случае попытки со стороны бандитов произвести нападение и отбить Унгерна расстрелять последнего в голову".

Щетинкина тут же награждают орденом Красного Знамени, новое монгольское правительство присваивает ему звание "Тимур-Батор Джаль-Джуль" (Железный командир-богатырь).

"Творя новую жизнь в Центральной Азии, она (Пролетарская революция – К.Г.) поймала в свои твердые зубья одного из злейших врагов трудящихся России и всего мира бандита Унгерна. Она поймала его и не отпустит", – пишет советская пресса.

Унгерна доставляют сначала в Иркутск, а в начале сентября под усиленной охраной в Ново-Николаевск. Причём, как пишет Князев, "в звериной клетке… на открытой платформе".

Председатель Сибревкома И.Н. Смирнов и Сиббюро просят Москву: "Барон Унгерн 22 августа был окружен нашим авангардом и вместе со своим штабом взят в плен. Под сильным конвоем Унгерн препровождается в Новониколаевск, где предполагаем предать суду Отделения Верховного трибунала ВЦИК Сибири по обвинению в измене. Суд будет иметь большое политическое значение. Прошу Вашего заключе­ния".

Просьба удовлетворяется. Пятого сентября на заседании Политбюро Ленин даёт разрешение "об оставлении Унгерна для следствия и суда над ним в Сибири". Ещё 26 августа Владимир Ильич передаёт в Ново-Николаевск, уже тогда ставший административным центром: "Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения и в случае, если доказанность полнейшая, в чем, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять".

Суд и казнь

В ночь на 7 сентября пленника наконец-то привозят в Ново-Николаевск. Ещё неделю длятся формальные допросы. Всё понятно. Секретарь Сибирского областного бюро ЦК РКП (б) Е.М. Ярославский (Губельман) в передовице газеты "Советская Сибирь" от 11 сентября довольно подробно, ещё с крестовых походов, описывает жесточайший характер "оскрёбыша прибалтийских баронов" и расставляет все точки: феодал, грабитель, убийца. "Путь его отмечен пожарами и неслыханными зверствами". В той же газете, за день до начала суда публикуется заключение следствия по делу Унгерна, подписанное представителем ВЧК по Сибири И.П. Павлуновским. Подсудимый обвиняется: "1) в проведении захватнических планов Японии… 2) в организации свержения Советской власти… 3) в зверских массовых убийствах и пытках…".

Пятнадцатого сентября 1921 года в летнем театре сада "Сосновка" "в присутствии двух тысяч рабочих, крестьян и красноармейцев" происходит гласный суд Верховного трибунала. Вход по пропускам, по "именным билетам". Не попавшие в зал толпились в саду. Суд длился пять с лишним часов. Защитник, бывший присяжный поверенный Боголюбов, не отрицая вины подсудимого, говорил о его психическом расстройстве, но приговор был предрешён. "Гибель барона Унгерна – это гибель последнего феодала, который пытался противопоставить неумолимому ходу истории силы прошлого: идею монархии, власть дворянства, господство духовенства и бесправие народа". Государственный обвинитель Емельян Ярославский в своей речи проводит следующий политический тезис: "Суд над бывшим бар. Унгерном является не только судом над личностью барона Унгерна... он является судом над целым классом общества, который привык властвовать, который от этой власти не может отказаться и хочет ее удержать, хотя бы для этого надо было истребить половину человечества".

Действительно, этот процесс должен был дать понять всем (в первую очередь, насыщенной восстаниями Сибири), что альтернативы большевикам больше нет и быть не может. "Приговор, который будет сегодня вынесен, должен прозвучать как смертный приговор над всеми дворянами, которые пытаются поднять свою руку против власти рабочих и крестьян. И пусть здесь этот приговор будет вынесен".

Ещё четыре дня "Советская Сибирь" публиковала репортаж из суда. Краткие записи стенограммы и вычурно-интеллигентский слог журналиста И.М. Майского (ставшего впоследствии известным академиком и дипломатом), образно называющего подсудимого "человеком с волосатой душой", достаточно подробно описывают не только жестокость и зверства, чинимые подчиненными Унгерна, но его философско-политические, нравственные воззрения.

Нахождение самого уголовного дела осуждённого пока "не установлено", и спустя 77 лет, 25 сентября 1998 года Президиум Новосибирского областного суда (дело № 10с-98), рассматривая реабилитацию, учитывая показания свидетеля Цыпулова и другие объективные материалы, "находит приговор Чрезвычайного революционного трибунала от 15 сентября 1921 года в отношении Унгерна фон Штернберга Романа Фёдоровича законным и обоснованным".

Помимо строгих строк документов и хроники газет, к теме "черного барона и всадника" обращались и многие писатели: Юзефович, Кузьмин, Лимонов, Соколов и другие. Новосибирские авторы пытались осветить и краеведческие вопросы. Так, литератор Валерий Тарасов пишет, что и на суде, и после барон держался достойно и с гордостью. "По докладу коменданта ПП т. Максимова, руководившего приведением приговора в исполнение, Унгерн вел себя спокойно. Никаких просьб о помиловании не заявлял. К обеду попросил добавку. Шутил и смеялся с комендантом Максимовым и нач. внутренней тюрьмы Зорким. Казнь была на рассвете. Завязать глаза или повернуться спиной отказался".

А Леонид Юзефович, в частности, не исключает, что приговор привел в исполнение выстрелом в затылок полномочный представитель ВЧК по Сибири И.П. Павлуновский, который был организатором судебного процесса.

Где именно были места заключения и расстрела, до сих пор неизвестно. Возможно, это была даже не тюрьма. Во избежание контактов и попыток организации бегства, пленник мог содержаться в отдельном, неприметном здании. Поскольку никаких документов пока не обнаружено, есть самые различные мнения. Писатель Владимир Березин упоминает ЧК на Красном проспекте, 9 (ныне художественное училище), автор склоняется к зданию ЧК на Бийской (ныне Депутатская, 9).

Местом расстрела исследователи предполагают и подвал тюрьмы и Михайловскую рощу за Деловым собранием (ныне театр "Красный факел"). Сейчас на этом месте здание Сбербанка (пр-т Димитрова, 2).

А на месте бывшего аристократического сада "Сосновка", где происходил суд, сегодня зияющие пустыми окнами заброшенные корпуса химзавода №759, эвакуированного к нам из Подмосковья в трагическом 1941-м.

Ещё раз возвращаясь к загадке последних дней барона, заметим, что отсутствие документов, как водится, рождает огромное количество откровенных баек и разносторонних версий.

Так, чекист, известный писатель Георгий Лосьев, рассказывает, что ликвидацию Унгерна провела "небольшая группа агентурников под руководством чекиста, бывшего офицера Бориса Николаевича Алтайского" (он же поручик фон Розен, фон Зоммер) и что "Унгерн со своим штабом сдался сам". Организацию и координирование этой группы осуществлял тот же Иван Павлуновский, который поэтому приписывал поимку барона к своим личным заслугам.

И, конечно же, "большевики предлагали Унгерну служить в красной совдивизии". Кроме того, "ходют слухи", что Унгерна расстреляли не сразу, а сначала "угрозами и пытками, то посулами сохранить жизнь понуждали барона указать место, где он спрятал свои богатства".

А пробравшиеся в зал корейцы, ранее служившие в Азиатской дивизии, рассказали после, что Унгерн прямо на суде "издевался над судьями и большевистской властью до тех пор, пока один из комиссаров (прямо там же. – К.Г.) не выстрелил ему в затылок".

Юзефович также пишет, что "ходили слухи и о том, будто в порядке исключения барону позволили умереть как в старые добрые времена – перед шеренгой стрелков. Расстрельная команда якобы состояла из взвода красноармейцев с винтовками и командира с маузером. Грянул залп, Унгерн упал, однако при осмотре тела обнаружили единственную рану – от пули из маузера. Она оказалась смертельной, но больше ни одной раны не было". Следом был расстрелян и командир взвода.

Кузьмин, ссылаясь на Князева и основываясь на том, что крест Унгерна, в отличие от его халата, пропал, говорит, что "перед казнью барон сгрыз свой орден Св. Георгия, чтобы он не достался красным" и проглотил по кусочкам.

Лосьев утверждает, что похоронили казненного в одной могиле с английским разведчиком Генри Сейсилем (он же Владимир Владимирович Юдин) и его женой (они же Александр и Галина Даль), арестованными в Иркутске ранее.

Борис Соколов в книге "Черный всадник" пишет: "Спустя долгое время после его расстрела в Новониколаевске по Сибири упорно циркулировала легенда, дошедшая и до Урги, о том, что барону каким-то образом удалось бежать в ночь перед расстрелом, а большевики, чтобы избежать этого афронта, вместо барона будто бы расстреляли очередного смертника, каковых у них в запасе всегда было довольно". И не потому ли, вопрошали распространители баек, на суд Унгерна увезли в Ново-Николаевск, где его не знают в лицо? А помог побегу и переправке барона за границу не кто иной, как главком Василий Блюхер! И такой фантастической литературы множество. Но оставим её и перейдём к другому герою нашего рассказа.

Убийство и похороны

Пётр Щетинкин в октябре 1921-го выехал в Москву лично докладывать главкому обстоятельства пленения, начал там учёбу на военно-академических курсах высшего комсостава Красной армии, которые с первого раза не закончил. Как написано в автобиографии от 1923 года, "благодаря сложившимся тяжёлым материальным условиям семьи вынужден был оставить на 4 месяца ранее их окончания". Семья Щетинкина переезжает в Ново-Николаевск, где ей выделяют квартиру по улице Горького, 40 (дом мещанки Е.Я. Верховой).

Протяженная граница с Китаем и Монголией фактически несколько лет была не охраняема. Создаётся Сибирский пограничный округ, начальником штаба которого с 3 октября 1922-го и становится П.Е. Щетинкин. Кроме того, он является начальником 3-го отделения контрразведывательного отдела Полномочного представительства ОГПУ по Сибири.

Щетинкин приступает к формированию в Сибири пограничных частей. В Первую мировую войну большинство частей пограничной службы вошли в состав полевых армий, а в 1918 году и вовсе были расформированы. С 1921 года начали создаваться новые службы погранохраны – войска ВЧК, наконец, в 1922-м был образован отдельный пограничный корпус войск ГПУ.

В декабре 1923 года Щетинкин назначен командиром созданного отдельного Сибирского полка войск ОГПУ СССР, который расположился на северной окраине города (за нынешней пл. Калинина), в 1924-м награжден знаком "Почётный чекист", а в конце 1925 года с полуэскадроном своего отдельного Сибирского полка направляется в Зиминский уезд Иркутской губернии, где успешно ликвидирует повстанческий отряд Константина Замащикова. В 1926-м полк переименован в 9-й стрелковый Сибирский полк войск ОГПУ, более известный нам как предвоенный 9-й ремонтно-кавалерийский пограничный полк НКВД со своей непростой биографией.

В 1926 году Щетинкин заканчивает учёбу на курсах высшего комсостава РККА, а с августа того же года назначается военным советником и инструктором в столице советской Монголии Улан-Баторе. Они тогда и были настоящими хозяевами страны – начальник местного ОГПУ Яков Блюмкин и сменивший его красный командир Пётр Щетинкин. По сути, Щетинкин занял место Унгерна и спустя шесть лет после расстрела последнего, в ночь на 30 сентября 1927 года также был застрелен – в Улан-Баторе "при неясных обстоятельствах": то ли своими, то ли белыми в отместку за пленение освободителя Монголии. Есть даже версия, что в пьяной драке. При этом официальная версия снова отличается – ТАСС объявляет, что Щетинкин умер "от паралича сердца".

Тело бальзамируют и везут в СССР. И Красноярск, и Минусинск, и Ачинск выражают желание похоронить партизана в своих городах, но учитывая "общесибирский характер" его деятельности, принимается решение сделать это в краевом центре Сибирского края, возле братской могилы за "Домом Ленина". Похороны превратились в массовую политическую демонстрацию. По пути в Новосибирск траурный поезд повсеместно встречали митингами, возложением венков, старых партизанских знамен.

В воскресенье, вечером 9 октября вагон с гробом прибыл в город. Его встречают официальные лица, родственники, друзья, бывшие партизаны, до 150 человек которых съехалось в Новосибирск. В факельной процессии в сопровождении оркестра и почетного караула полка войск ОГПУ гроб с телом Щетинкина на руках был перенесён к месту прощания. Поначалу под церемонию был запланирован Дворец труда, но "по техническим соображениям" место было изменено на клуб транспортников (ныне Шамшурина, 39).

На следующий день, после круглосуточного прощания, мимо жителей, выстроенных шпалерами по улицам Михайловской и Кузнецкой (ныне Ленина), траурный кортеж проследовал к месту захоронения. Гроб был установлен на лафет полевого орудия. На митинге одновременно в четырех пунктах говорили ораторы: Р.И. Эйхе, С.И. Сырцов, Н.Н. Петин, И.В. Громов. Ровно в 18:40 тело опустили в могилу, выложенную кирпичом. Одновременно раздаётся "артиллерийский салют и на всех фабриках и заводах Новосибирска, а также паровозах новосибирского железнодорожного узла даются гудки в течение одной минуты". Над городом пролетели самолёты. Всё происходящее снимается на киноплёнку оператором Совкино.

По информации газеты "Советская Сибирь", за сутки с вождем "партизанщины" пришли проститься 25 000 жителей города. В похоронах участвовало 30 000 человек. Такого скопления людей город не видел очень давно. "Войска ГПУ, конная и пешая милиция, выполняя заранее продуманный план комиссией по проведению похорон, с большим трудом вводили бурлящую толпу в "шпалерные" рамки, сквозь которые должен был пройти кортеж с телом героя". Но всё прошло организованно.

Память

В честь П.Е. Щетинкина предложено построить детский Дом-колонию, самолет. В пяти сибирских городах его именем названы улицы. В Новосибирске в Щетинкина переименована улица Барнаульская.

Семью Петра Ефимовича (супругу Василису Андреевну, детей Клавдию и Надежду, Александра и Алексея) также перевезли из Монголии. Позже ей выделили квартиру №22 в новом жилом доме НКВД по Октябрьской, 45.

Скульптору Надольскому был заказан проект памятника на могилу. Но до исполнения, видимо, так и не дошло. Лишь через 7 лет на могиле вместо временного был установлен памятник из светло-серого уральского мрамора, увенчанный звездой. Потом его поменяли на бронзовый бюст, исполненный по одной из партизанских фотографий: в "кубанке" и бекеше, с шарфом. Как рассказывает биограф Петра Щетинкина, ветеран пограничных войск Валерий Шпанко, в конце 1950-х годов при реконструкции сквера бюст перенесли к ДК им. Дзержинского, а саму могилу неожиданно "потеряли", точнее, закатали асфальтом. Но спохватились родственники и могилу восстановили, положив на нее гранитную плиту, которая существует и поныне, правда сильно расколотая. Тогда же на аллее сквера в ряду других большевиков был установлен и новый бюст П.Е. Щетинкина.

В конце 1980-х его, как и несколько других бюстов в сквере, были сброшены со своих постаментов, но подняты вновь. И стоят до сих пор. Так же и предыдущий, что поставили у ДК им. Дзержинского, в одну из ночей января 1992 года был свален с пьедестала. Опасаясь дальнейшего вандализма, его спрятали в подвальных помещениях ДК. А постамент так одиноко и стоял. Теперь и его разобрали, и спрятанный бюст до сих пор не могут найти. Возможно, его давно уже переплавили, но энтузиасты не теряют надежды на восстановление памятника. Оба противостоящих "льва революции" покоятся в новосибирской земле. У одного остались название улицы, точная могила, бюст неподалёку, у другого – ничего. Несколько раз выдвигалась идея установки памятника Роману Унгерну, но она не поддерживается ни властью, ни большинством горожан.

Третий участник наших событий, оставшийся без трофея в 1921 году, – будущий маршал Великой Победы Константин Рокоссовский – в 1957-м также потерял в Новосибирске и именную улицу, ставшую Ереванской.

Автор ни к чему не призывает, никого не обвиняет и ни в коей мере не оправдывает военные преступления сторон, он просто попробовал рассказать об обоих своих героях с краеведческой точки зрения, максимально привязав их судьбу к местам нашего города.

Константин Голодяев – сотрудник Музея Новосибирска

Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции