Вскоре после шокирующих кадров бойни, устроенной террористами в "Крокус Сити", появилось не менее провокативное видео (вероятно, от Следственного комитета), в котором силовики отрезают ухо одному из подозреваемых в совершении теракта. Эта демонстративная жестокость, по мнению публициста Александра Баунова, превращает судебный процесс в средневековый спектакль и напоминает больше об инквизиции, чем о правосудии.
"Если бы устроители процесса хотели, чтобы показания обвиняемых воспринимались всерьез, – пишет Александр Баунов, – они должны были заботиться о подчеркнутой корректности задержания и всего, что за ним последовало, а не приводить битых, резаных и забинтованных обвиняемых на суд под камеры после практически официальной демонстрации пыток.
Однако, похоже, перед организаторами стоит другая задача – ввести новую норму процесса, при которой пытки как способ и признание как главное доказательство становятся приемлемыми и общественно одобряемыми".
С тех пор как в России начали официально продвигать концепцию "духовных скреп", любые такие практики можно в любой момент объявить "традиционными, народными и духовными". С другой стороны, Российская Федерация – официальный правопреемник СССР. А советские люди хорошо знали на собственном опыте, что такое насилие и пытки. Смиренное к ним отношение воспринималось даже как своего рода "народная философия". Неслучайно главный (и очень обаятельный) герой популярного советского фильма "Белое солнце пустыни" на вопрос врага-белогвардейца: "Тебя сразу прикончить или желаешь помучиться?" – спокойно отвечает: "Лучше, конечно, помучиться."
По молчаливому соглашению сторон
Итальянский писатель Умберто Эко, автор средневекового детективного бестселлера "Имя розы", называет намеренное причинение следователем невыносимо сильной боли подозреваемому "сладострастием":
"Под пыткой он мог болтать любую несуразицу, потому что в тот миг говорил не он, а его сладострастие, говорили бесы его души…".
В романе Грэма Грина "Наш человек в Гаване" начальник тайной полиции капитан Сегура объясняет главному герою – англичанину "идеологию" пыточной системы, принятой в его стране:
"Есть люди, которые сами понимают, что их могут пытать, и люди, которые были бы глубоко возмущены, если б такая мысль кому-нибудь пришла в голову. Пытают всегда по молчаливому соглашению сторон".
Действие романа происходит на Кубе во времена диктатора Батисты, который правил островом ещё до Фиделя Кастро. Капитан Сегура (собирательный образ с "говорящей" фамилией) со знанием дела перечисляет категории людей, которые принадлежат к "классу пытаемых":
"Бедняки моей и любой латиноамериканской страны. Бедняки Центральной Европы и азиатского Востока. В ваших благополучных странах бедняков нет, и поэтому вы не подлежите пыткам. На Кубе полиция может измываться, как хочет, над эмигрантами из Латинской Америки и прибалтийских стран, но и пальцем не тронет приезжих из вашей страны или из Скандинавии. Такие вещи без слов понимают обе стороны. Католиков легче пытать, чем протестантов, да среди них и преступников больше..."
Взгляд у Грина, конечно, парадоксально британский, но, по сути, верный. Бедный человек из отсталой страны (у всех этих стран, как правило, "особый путь") абсолютно беззащитен перед так называемыми "силовиками" (от слова "насиловать"), которым ничто не мешает человека избивать, душить, пытать электричеством, засовывать предметы в отверстия его тела, лишать сна, еды, воды и многими другими способами причинять ему страдания.
"Пытаемые", как правило, не возражают. У них нет аргументов против, а за плечами их мучителей (не зря палачей называли "заплечных дел мастерами") долгая история узаконенной или негласно одобренной государством практики насилия над своими гражданами.
В России пытки с давних времен являются чем-то само собой разумеющимся, когда речь идет о взаимоотношениях человека и государства.
"Наложа на голову веревку"
В Судебнике Ивана Грозного (1550 г.) дается прямая инструкция для следователей:
Ст. 56. Если поймают вора вторично на краже, его пытать; признается – казнить смертной казнью… Если в ходе пыток вор не признается (в содеянном), устроить допрос (по месту жительства) и если подтвердят, что он лихой человек, посадить его в тюрьму до смерти; если же назовут его добрым человеком, отдать его на поруки, если же не возьмут на поруки, посадить в тюрьму.
Во времена Грозного (ровно так же, как и при Сталине) признание считалось "царицей доказательства". Добивались признания следующим образом. Вздергивая на дыбу, загоняя раскаленные иголки под ногти или применяя пытку водой, подозреваемого "приводили в изумление" – так это состояние называлось на казенном языке того времени.
"Наложа на голову веревку, и просунув кляп, и вертят так, что оный изумленным бывает. Потом простригают на голове волосы до тела и на то место льют холодную воду только что почти по капле, от чего также в изумление приходит".
Считалось, что "изумленный" человек будет говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. При условии, конечно, что палачи хорошо над ним поработают. Поэтому пытали обычно три раза, и, если подозреваемый трижды повторял одно и то же, его слова принимались на веру и заносились в протокол. А если, например, после второго "изумления" он начинал путаться в показаниях, то следственные действия начинались по новой. Так и кипела работа в застенках, пока следователям не открывалась вся правда либо ответчик не испускал дух.
Стоить напомнить, что в старинные времена, от Иванов Третьего и Четвертого до Петра Первого и Второго включительно, пытали не только подозреваемого в преступлении (ответчика), но и того, кто донёс (изветчика). Чиновники, фиксировавшие показания, называли это "перепытывать".
"Если ответчик стоял на отрицании возведенного на него извета на "роспросе" (включая очную ставку с изветчиком и свидетелями), то первым в застенке пытали изветчика. В некоторых делах мы сталкиваемся с "симметричным" принципом пыток, так называемым "перепытыванием": 1-я пытка изветчика, 1-я пытка ответчика, 2-я пытка изветчика, 2-я пытка ответчика и т. д. Но чаще в делах упоминается серия из 2–3 пыток одного из участников процесса. В промежутках между сериями следователи вели допросы, организовывали очные ставки, священники исповедовали и увещевали пытаемых. То, что первым на дыбу шел изветчик, отвечало традиционному процессуальному принципу, отраженному в пословице: "Докащику — первый кнут". В этих случаях от изветчика требовали не только подтверждения его извета, но и одновременно ответа на вопрос: "Не затевает ли о тех словах на оного… напрасно по какой злобе или иной какой ради притчины, и не слыхал ль тех слов… от других кого?". Е. Анисимов, "ДЫБА И КНУТ. ПОЛИТИЧЕСКИЙ СЫСК И РУССКОЕ ОБЩЕСТВО В XVIII ВЕКЕ"
Тут, конечно, можно было бы прийти в изумление: ради чего рисковали здоровьем и жизнью терпеливые доносчики прошлого? Ответ будет парадоксальным: ради спасения своей жизни. В средневековых русских кодексах статья "за недоносительство" считалась весьма тяжелой, особенно если утаивалась информация о преступлениях против государства и церкви. Подозреваемых в недоносительстве тоже пытали, а в качестве наказания били кнутом. Это называлось "торговой казнью", поскольку производилось "на торгах" – на площадях и в других местах скопления народа, с целью устрашения последнего.
Торговая казнь часто бывала замаскированным видом смертной казни, особенно в случаях, когда предписывалось исполнять её "без пощады". Для этого понятия число ударов не определялось. Иногда оно доходило до 400. Хотя уже 50 ударов считались битьем нещадным:
"Тех воров... бить кнутом... нещадно, давать бы ударов по 50", – повелевалось в Судебнике 1497 года.
Этот жестокий вид наказания применялся вплоть до середины XIX века, до самой отмены крепостного права. Таким наглядным и убедительным образом велась пропаганда "духовных скреп" с их культом страдания и смерти. Практически не было выхода из этого юридического лабиринта боли, где "запытать" могли по любому поводу.
Как известно, Екатерина Вторая отменила телесные наказания для дворян. Это значит, что до конца XVIII века в России могли выпороть даже благородных членов общества.
При этом дворяне составляли примерно один процент населения империи. Всех остальных можно было на законных основаниях подвергать разнообразным пыткам: битье кнутом для преступников, "шомпола" для солдат, розги – для школьников.
Победа следствия над судом
Кстати, интересно, что советская власть, в целом уважавшая пытки, покончила с телесными наказаниями в школе. Наверное, потому что большевики рассматривали детей как будущих строителей коммунизма, человеческий материал, который нужно беречь. В Советском Союзе разрешалось пытать только "чужих": буржуев, контрреволюционеров и врагов народа. В последнюю категорию могли включить кого угодно, от простого крестьянина до члена ЦК. И тогда человеку открывался многократно описанный выжившими в ГУЛАГе мир боли: беспощадные следователи, конвейерные допросы по 70 часов, избиение кулаками, сапогами и резиновыми дубинками, пытка бессонницей, запирание в шкаф, обливание водой на морозе, выжигание электричеством гениталий, садистское выдавливание глаз и отрезание ушей. Плюс к этому моральный террор – постоянная угроза насильственной смерти и насилия над близкими.
Всё это рождало страх, передаваемый по наследству – у тех, кто выжил. Зато те, кто пытал: следователи, палачи, вертухаи, – жили в гиперадреналиновом мире упоительной безнаказанности. Такой наркотик нельзя купить ни за какие деньги. Своим опытом сотрудники НКВД на склоне лет делились с курсантами академии КГБ. Сейчас многие из этих курсантов управляют страной.
Именно поэтому в России наблюдается полная победа следствия над судом, сыска над правосудием, истязания над состязанием. В демократическом обществе судья может признать доводы обвинения неубедительными, оправдать обвиняемого, и ничего ему за это не будет. В скрепной России такое практически невозможно. Если дело заведено, значит, человек виновен, и судья обязан "проштамповать" дело своим приговором.
Ну, а после того, как в суд начали доставлять обвиняемых со следами пыток, он окончательно превратился в "театр жестокости", приводящий всех в изумление.
Что почитать по теме:
1. Анисимов Е. В. Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в XVIII веке. М., 1999.
2. А. Ф. Кони. Нравственные начала в уголовном процессе. М., 2016.
3. Умберто Эко. Имя розы. М., 1989.
4. Н. Я. Новомбергский. Слово и дело государевы. М., 2017.
Андрей Филимонов – писатель, журналист
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
