60-летней гражданской активистке из Улан-Удэ Наталье Филоновой грозит до 10 лет тюрьмы. Сейчас она находится в СИЗО, на днях ей продлили арест еще на месяц. Ее 15-летнего приемного сына сотрудники органы опеки силой забрали у родственников и поместили в больницу. За решеткой Наталья оказалась после того, как стала обвиняемой по уголовному делу о "применении насилия в отношении представителя власти" . Незадолго до того, как ее отправили в СИЗО, корреспондент Сибирь.Реалии взял у нее интервью.
По версии силовиков, пенсионерка Филонова ударила двоих полицейских, одному из которых поцарапала шариковой ручкой лицо. Это якобы произошло 26 сентября, у здания суда, куда Филонову доставили вскоре после задержания на антивоенной акции.
Полицейские считают, что стали жертвами "применения насилия, опасного для жизни и здоровья", это 1 и 2-я части статьи 318 УК РФ. В октябре Наталью поместили под домашний арест, но уже через месяц сменили меру пресечения и отправили в СИЗО, где она пробудет как минимум до февраля 2023 года.
Корреспондент Сибирь.Реалии встретился с Натальей Филоновой в небольшом частном доме, который она арендует. На ноге у Натальи Ивановны был браслет, надетый сотрудниками ФСИН, на кухонном столе мигало устройство, позволяющее контролировать ее перемещения. Отлучаться от устройства больше чем на три метра ей было запрещено. В таких условиях пенсионерка ухаживала за сыном-инвалидом, вязала коврики и, конечно, писала апелляционные жалобы.
– Наталья Ивановна, расскажите, с чего все началось? Вас задержали на акции против мобилизации 24 сентября в центре Улан-Удэ?
– Да, но это был не митинг, не акция протеста. Мы вышли на "Открытый микрофон" (независимый YouТube-канал в Бурятии. – Прим. С.Р.), вели прямой эфир с Театральной площади. Люди высказывали свое мнение. Шел дождь, нас было мало. В какой-то момент к нам подошел полицейский, увидел, что мы просто мирно стоим, без плакатов и призывов. Сказал, что мы имеем право здесь находиться, если не нарушаем общественный порядок, все нормально. Отошел. И буквально через 15 минут полицейские просто к нам подбежали, схватили и потащили в автозак. Все это время прямой эфир продолжался. Это нас и спасло впоследствии. Нас задержали, в отделе полиции мы тоже вели эфир. Как показывает практика, такое поведение зачастую спасает от незаконных действий. Интересно, что забрали нас всех и, кроме того, даже тех случайных прохожих, кто проходил мимо и просто подошел поздороваться с нами. Вместе с нами в том числе оказалась девушка, которая проходит химеотерапию, ей стало плохо. Она плакала, была напугана – впервые оказалась в полиции. Нам удалось убедить полицейских срочно вызвать скорую для женщины, ее увезли в больницу. Словом, я всячески пыталась защитить своих товарищей. И защищала свой телефон, когда у меня пытались его отобрать. Меня толкали, я тоже отталкивала, вся в синяках была.
– После этого вам предъявили вдобавок к статье о нарушении правил проведения акции (ч. 8 ст. 20.2 КоАП) пункт по статье о неповиновении требованиям полиции (ст. 19.3 КоАП)?
– Да. Но впоследствии суд прекратил дело по митинговой статье – как раз пригодилась видеозапись, которую приобщили к делу, и где видно и слышно, как полицейские сами разрешили нам стоять. Так же как очевидно было по видео, что митинга не было. Надежда Низовкина (бурятская правозащитница. – Прим. С.Р.) просто брала интервью у участников встречи. По второй административной статье (о неповиновении требованиям полиции) меня оштрафовали на 4 тысячи.
– В какой момент произошла та самая потасовка, после которой на вас возбудили уже уголовное дело?
– 26 сентября около трех часов дня нас с Надей привезли в Советский суд, где должны были судить по статье 19.3. Первую начали судить меня, Надя была моей защитницей. Суд только начался, и тут срабатывает пожарная сигнализация. Сообщается, что суд заминирован. Нас всех выводят на улицу. Мы стоим возле здания суда, ждем. Подошли люди, наша группа поддержки. Мы стояли и разговаривали, я же не задержанная, это было разрешено. И вдруг начали происходить странные вещи. Я стояла рядом с Надей. Тут подгоняется машина, полицейский дает распоряжение: "Отвезите ее в Октябрьский отдел, в камеру и расправьтесь с ней". Я это слышала своими ушами и восприняла как угрозу жизни. Слово "расправа" воспринимаю именно как расправу. Как уничтожение личности. И может даже надругательство. Все что угодно можно ждать.
Чего стоит случай с Никитой Кобелевым, которого запытали до смерти именно в Октябрьском отделе полиции (пoдpocтoк Никита Кобелев пoгиб в 2016 гoдy, пocлe тoгo кaк eгo c пpиятeлeм зaдepжaлa пoлиция. Сoтpyдники выбивaли cилoй пpизнaниe в кpaжe вeлocипeдa. Haдeвaли пpoтивoгaз и пepeкpывaли вoздyx. Пocлe чeгo подросток зaxлeбнyлcя pвoтными мaccaми. Cпycтя тpи гoдa пocлe тpaгeдии пoлицeйcкиx пpизнaли винoвными. – Прим. С.Р.).
Представьте мое состояние, когда я слышу эти слова, вижу, как меня забирают одну, без Низовкиной, которую почему-то не подпускают к автомобилю. А меня силой запихивают на заднее сиденье, и автомобиль мгновенно срывается с места. В машине находилось четверо мужчин, и я была воткнута между ними на заднем сиденье. Потом еще подскочил представительного вида человек, которого я до этого никогда не видела. Я спрашиваю: представьтесь, пожалуйста. Приготовила ручку, тетрадку. Он начал меня оскорблять в ответ, мол, ты кто такая, и все в таком духе.
Я требовала объяснить мне, на каком основании меня везут снова в отдел, начала вырываться, завязалась потасовка. В руках у меня все это время была ручка. Они начали в машине меня избивать, хватали за руки. Этот незнакомый мужчина прижал меня. Было очень тесно, я ручку в руках держу, он сам же об эту ручку, скорее всего, и поцарапался. Они же все меня зажали на заднем сиденье. Все произошло быстро. Но я повторяю, я была уверена, что моей жизни угрожает опасность и поэтому защищалась, как могла, – рассказывает Наталья Филонова.
В Бурятии она известна как гражданская активистка, участница многочисленных митингов, протестных и антивоенных акций. Она не боялась выходить и публично высказывать свою позицию как до войны, так и после ее начала, даже когда власти фактически ввели военную цензуру, приняв законы о "дискредитации" российской армии и "фейках" о войне.
То уголовное дело, по которому ее теперь собираются судить, также связано с ее антивоенной позицией. Именно на акции против мобилизации и войны на площади в центре Улан-Удэ ее вместе с правозащитницей Надеждой Низовкиной забрали в автозак, после чего 26 сентября она оказалась в суде.
– Вы знакомились с материалами дела, какие следы от ваших побоев были зафиксированы?
– У этого мужчины, как выяснилось позднее, майора полиции, на щеке осталась одна царапина от ручки. И еще два следа – но уже не царапины. Это все.
– Это считается опасным для жизни насилием?
– Да, представьте себе! Это тяжкие увечья, видимо.
– А что было после такой экстремальной поездки, куда вас привезли?
– Я была крайне удивлена, когда увидела, что меня привезли в Советский отдел полиции, здесь, оказывается, должно было состояться продолжение судебного заседания. Ни в какой отдел Октябрьский меня никто не повез. В материалах дела у них у всех, как под копирку, было написано, что меня должны были повезти в Советский отдел, поскольку суд был заминирован, и там, в Советском отделе полиции, должно было проходить судебное заседание. Но ведь я об этом не знала!
Я захожу в кабинет, там сидит секретарь и судья наша. Судья кричит: "А где Низовкина? Она защитник, мы же сели на процесс, почему ее не привезли-то?" Потом привезли Надежду тоже, и мы сели на процесс. Естественно, если бы мне сразу сообщили: "Наталья Ивановна, мы едем туда-то", то, конечно, ничего бы не произошло. Но меня намеренно ввели в заблуждение.
– Для чего это было нужно, на ваш взгляд?
– Сейчас я понимаю, что это была заранее спланированная провокация. Ведь несмотря на заминированное здание, забрали от здания суда почему-то меня одну. Забирали спешно, причем убрав Низовкину от меня. Слова про расправу тоже сказали намеренно, зная о моем экспрессивном характере. И я действительно защищалась, как могла. Так действовали бы все люди на моем месте при угрозе их жизни. Я считаю, что имела право себя защищать.
Уверена, что меня подставили специально. Потому что статьи административной 19.3 для них было недостаточно. Это 4 тысячи штрафа (которые мне и присудили) либо 10 суток ареста. А вот по уголовной статье теперь мне уже грозит до 10 лет лишения свободы, такова квалификация второй части статьи 318. Меня хотят показательно наказать, посадить, чтобы другим было неповадно протестовать.
21 октября, когда меня задержали, меня называли "продажная сука", спрашивали, где я беру деньги, кто мне их шлет из-за границы. Во-первых, мне никто ничего не слал из-за границы. А во-вторых, я так и сказала: "Неужели кто-то мог мне заплатить за то, чтобы я ручкой черканула по лицу майора полиции?" Что это за бред вообще…
21 октября Наталья Филонова была в школе у сына, где она помогает учителю в качестве тьютора на общественных началах. Дети как раз собиралась писать контрольную, Наталья Ивановна раздавала листочки, когда дверь приоткрылась и оттуда кто-то позвал шепотом: "Наталья Ивановна, подойдите".
– Выхожу, меня тут же хватают, уводят. А у меня в кабинете остался телефон, вещи, одежда. Они так сделали, потому что знают, что я телефоном пользуюсь как защитой, включаю сразу эфир, а здесь такой возможности меня лишили. Вот такая хитрая ловушка. Я спрашиваю: "Вы мне повестку или постановление о задержании, хоть что-то разве предъявили?" Ответа не получаю. Знаете, как они делают? Вот так хватают жестко, а потом спрашивают: "Вы отказываетесь последовать с нами? Тогда мы применяем физическую силу". Достали наручники. Но на меня их не надели. Загнали в машину. Меня забрали для проведения так называемых следственных действий. Я требовала привлечь Низовкину в качестве защитника, отказывалась от назначенного адвоката. Потом был обыск у меня в доме, искали "орудие преступления" синюю ручку и зеленую тетрадь. А еще почему-то искали у меня дома "скрывающихся от мобилизации".
– А при чем тут скрывающиеся, какое это имеет отношение к делу?
– Никакого. В кучу все собрали, потому что у них горит. Я никогда никого не прятала, даже в голову такое не приходило. Да всем и понятно, что как раз со мной-то вообще невыгодно связываться скрывающимся мобилизованным. Не понимаю, откуда вообще взялось это предположение.
– Как прошел обыск, что-то изъяли?
– Они забрали ручку и какую-то тетрадку. Какая им понравилась – ту и забрали. Впрочем, как и ручку с синей пастой, у меня дома много таких, забрали первую попавшуюся. Теперь этот предмет называют орудием преступления. Мой телефон тоже изъяли. Я требовала протокол о выемке, и его мне дали только в шесть вечера. Интересно, что протокол о том, что я привлекаюсь в качестве обвиняемой, мне дали намного раньше, чем протокол, где я привлекаюсь в качестве подозреваемой. Вот такие смешные и недопустимые вещи. Это говорит о том, что они вообще не намеревались что-либо предоставлять, но я ведь настаивала.
Со школы меня увезли в ИВС, где я провела ночь и полдня. Оттуда меня увезли в суд. В наручниках, в сопровождении огромного пса, в автозаке, закрытом под железными дверями. И смешно, и горько… Потом тебя заводят в клетку, ты просовываешь оттуда руки, тебе снимают наручники. После суда тебе снова надевают наручники и уводят. Я вела свой процесс сама. Мое требование привлечь Надежду Низовкину в качестве защитницы не выполнили, ссылаясь на то, что она юрист, а не адвокат. Я считаю это незаконным решением.
– Вас не один раз задерживали за прилюдное высказывание своего мнения. В последний раз вы даже сдернули букву Z с автобуса, за что поплатились. Вас даже штрафовали на 250 тысяч?
– Задерживали неоднократно. До пяти суток порой держали. Штрафов тоже было много. 250 присудили, когда я вышла на митинг в защиту политзаключенных и в защиту Алексея Навального в январе 2021 года. Позже его отменили. А так было много штрафов. У меня пенсия небольшая. С пенсии снимали половину, с пособия по инвалидности сына – тоже снимали. Хорошо, что в Бурятии есть неравнодушные люди, и они мне помогали гасить эти штрафы. Хотя и по сей день висит долг – остаток невыплаченного штрафа.
Людей хороших много, слава богу. Но когда мне прямо в глаза заявляют, что я враг народа и враг государства, что я продажная, меня это, конечно, возмущает. У меня нет заграничных счетов, просто я всю жизнь помогала людям, и хорошо, что и они тоже помогают мне в трудный момент. Ведь у меня пенсия 16 тысяч рублей.
– На некоторых видео и фото видно, как полицейские или ОМОН заламывают вам руки. Что вы сейчас чувствуете по отношению к тем людям?
– Обиды на них нет. Больше у меня есть обида на тех, кто не видят проблем в нашей стране и не хотят бороться за свои гражданские права. А эти… Не могу обижаться на них, они мне не друзья, не братья, чтобы на них обижаться. И ненависти к ним нет, но и понимания – тоже. Мне только неловко за них.
– Как вы думаете, почему в России так и не сформировалась по-настоящему дееспособная и эффективная оппозиция?
– А я вам задам встречный вопрос – а почему люди допустили, что вертикаль власти так усилилась? Почему допустили обнуление Конституции и т.д.? "Яблочники" в Госдуму не прошли, например. Я считаю, что не по своей вине. Все мы знаем и про фальсификации на выборах, про сито, через которое всех просеивают. Здесь нужно было обществу зреть, а общество в упадке. Те же "Новые люди" – это не оппозиция, а такая же системная составляющая одной большой системы. Создают лишь видимость борьбы, чтобы людям бошки дурить. Насчет Навального – я не "навальнист", хотя Алексей мне не просто импонирует, я горжусь им как героем. Потому что не каждый вернется в ту страну, где происходит такой кошмар. Он не выходит из ШИЗО много месяцев. Уголовные дела сыпятся одно за другим. Вообще-то врагов тоже надо уважать. А он-то какой враг? Если ты хочешь, чтобы власть укрепилась, тебе нужна сильная оппозиция. А они зачищают и зачищают!
– Что ждет Россию, на ваш взгляд?
– Я вижу, что решить все миролюбивым путем – сегодня, к сожалению, это утопия. Россия будет свободной. Но чтобы бороться за свободу, посмотрите, сколько крови было пролито в той же Украине. Я верю, что этот страшный период закончится и будет в стране совершенно другая ситуация. Людей притесняют, уничтожают. Рано или поздно человек осознает свое человеческое достоинство, почувствует себя ущемленным и выйдет на площадь! Демократический путь остался позади. Хотя у нас были такие возможности, но сегодня их нет. Либо мы превратимся в стадо, либо все-таки выйдем.
– Как считаете, чем закончится война?
– Те борются за свою родину, счастье, благополучие – эти борются, потому что их туда швырнули как оккупантов. Понимание должно произойти именно здесь – между самими бойцами. Сейчас просто необходимо всеобщее братание, как это было в ВОВ. Вот на этом уровне можно остановить войну: братание в окопах солдат, которые не хотят этой войны. Наелись уже все крови предостаточно. Любой ценой сейчас надо остановить войну! А потом уже разобраться, кто преступники и кто отдавал преступные приказы.
По словам Филоновой, политикой и происходящим в стране она "интересовалась всегда – не зря родилась 7 ноября, уже в 16 лет поняла, что я борец". У Натальи четверо уже взрослых детей, два высших образования. Шестнадцать лет проработала воспитателем детского сада, после чего стала корреспондентом районной газеты "Забайкальские огни". Но через какое-то время стала неугодна редактору.
– В какой-то момент у нас поменялся редактор, появился ставленник главы администрации города. Короткий период горбачевской гласности подходил к концу. Все чаще стала слышать: "Филонова, мы все плывем в одной лодке. Вы хотите зарплату получать?" Я стала изгоем в коллективе, ратовала за то, чтобы информационная политика была свободной, чтобы было право на критику, чтобы читатели получали правдивую и объективную информацию. Однажды услышала: "Филонова, вот будет у тебя своя газета, там и пиши, что хочешь". А у меня давно была такая мысль. Взяла и учредила свою газету "Всему наперекор". Была там и учредителем, и редактором, и журналистом. Сама и писала, и распространяла газету.
Это был мой гражданский протест против всей этой несправедливости. Направленность была такая – борьба за права людей. Ко мне обращались, писали люди. Так тематика постепенно расширялась, и я доросла до уровня политического издания. Газета была независимой и выпускалась на мои средства. Сама зарабатывала – сама и тратила. Тираж – 999 экземпляров. Было и такое, что УБЭП меня задерживал, якобы я наживаюсь на газете. Были и другие преследования. Даже полицейские меня как-то раз спросили: "Наталья Ивановна, вам не страшно, вы, вообще, как живете?"
– О чем вы писали?
– У меня были интересные, разные рубрики. В том числе мы писали про выборы. У меня было много авторов, не только я. Авторы мои, что называется, доморощенные, я их много взрастила. Моя любимая рубрика – "С блокнотом по городу". Ко мне стекалась разная информация, я всегда защищала людей от произвола чиновников, властей и от несправедливости. Писала и критические статьи по поводу закрытия малокомплектных сельских школ, по поводу варварской оптимизации кадров. Тогда по стране шла волна забастовок. Медики, педагоги шли на площади.
Также поднимала тему закрытия межрегионального тубдиспансера, - тогда все аналогичные учреждения закрывали по всей стране, выбрасывая туберкулезников на улицу. Интересное было время. Мне казалось, что журналисты могут поменять многое. Сейчас я так уже не думаю.
– А как вы учились журналистике?
– Нигде не училась, все сама. Просто когда ты не можешь пройти мимо какой-то несправедливости, у тебя строчки ложатся сами.
– 16 лет назад вы взяли под опеку ребенка-инвалида. Как это получилось?
– Просто ты живешь и вдруг видишь, что без твоего вмешательства эта проблема не будет решена. Кроме тебя, никто не решит. Вот и все. Ты берешь и делаешь. Вова родился недоношенным, с пороком сердца. Сделали несколько сложнейших операций. Я практически его вытащила с того света.
– Вы не думали о том, что с ним будет, если вас все-таки посадят?
– Конечно думала. Этот ребёнок видел то, что не видел больше никто. При нем таскали меня в наручниках, избивали, бросали его одного, а меня бросали в машину без опознавательных знаков и увозили в неизвестном направлении. Помню, когда вот так же на вокзале меня схватили, а сын остался один там. Я только успела крикнуть: "Люди, пожалуйста, не бросайте моего ребенка!"
Они давно сделали его своего рода инструментом. Уже и опека наготове. Но мы его из своей семьи не отдадим. Я не для того его растила, поднимала на ноги, вытащила с того света. Сейчас моя задача – выстоять. По-другому уже нельзя. Меня загоняют в угол все больше и больше. Идет целенаправленное уничтожение. Я это все понимаю. Как и осознаю, что сейчас риск оказаться за решеткой как никогда велик.
