100 лет назад, 30 декабря 1922 года, был образован Союз Советских Социалистических Республик. С момента его распада прошло уже три десятилетия, но многие россияне до сих пор не готовы расстаться с советским прошлым и тоскуют по нему. В чем причины этой ностальгии, как российские власти использовали ее в своих целях и почему тоска по СССР привела к войне России против Украины? Ответить на этот вопрос Сибирь.Реалии попросила психолога, политолога, социолога, юриста и историка.
"Кремль будет использовать поражение для реваншизма"
По всем социологическим опросам позитивное отношение к советскому прошлому растет в последние годы не только у представителей старшего поколения, но и у тех, кто не имел личного опыта жизни в СССР.
– Основную причину этого я вижу в том, как в результате использования пропаганды изменилось в России в последнее десятилетие информационное пространство, – говорит социолог Максим Алюков из Института исследований России при Лондонском королевском колледже. – Последние 10 лет идеализация Советского Союза стала одним из ключевых инструментов пропаганды Кремля. Основной нарратив, к которому восходят и все нарративы про Украину, такой: распад СССР – результат поражения России в войне с Западом, он всех нас в девяностые поставил на колени. А Путин преподносится как фигура, которая вернет России утраченное величие. Кремль сформировал мощную пропагандистскую машину, охватывающую и онлайн-СМИ. Поэтому молодое поколение тоже этому подвержено.
– Зачем это понадобилось Кремлю? Они всерьез думают о восстановлении советской империи?
– Не думаю, что восстановление СССР – это то, чего хочет правящая группировка. К примеру, если посмотреть на пропагандистские речи Путина, становится понятно: у него противоречивые представления о Советском Союзе. С одной стороны, он заявляет, что распад СССР – это крупнейшая геополитическая катастрофа. С другой – не переваривает Ленина, потому что Ленин был ключевой фигурой в революции, а это то, что угрожает стабильности. Кремль заинтересован в избирательном использовании элементов советского прошлого, чтобы укрепить существующую власть, оправдать авторитарную политику и международную агрессию. А элементы, которые власти не нужны – например, массовые репрессии, – отсеиваются. Прошлогодние данные "Левада-центра", например, показывают, что половина россиян опасаются возвращения репрессий. Поэтому сталинский период – неудобный элемент в нарративе об истории, который замалчивается.
Для чего при этом понадобилось обращение к СССР? В академической литературе это довольно хорошо описано. Чтобы пропаганда была эффективной, ей нужно использовать уже существующие в обществе идеи, воспоминания людей. На пустом месте ничего не получится. Поэтому пропаганда апеллирует к советскому и постсоветскому опыту. Чувство величия, потом постсоветская травма, унижение девяностых, – все это удобная почва, чтобы раскручивать пропагандистские нарративы и укреплять нынешнюю власть.
– Руководитель "Левада-центра" Лев Гудков говорит о том, что есть прямая зависимость между экономической ситуацией и уровнем ностальгии по СССР: падение доходов населения приводит к росту ностальгии…
– Не думаю, что эта зависимость прямая. Эти вещи связаны, но не автоматически. Если бы информационная среда была устроена иначе, эффект мог бы быть обратным. Экономический рост или падение экономики могут транслироваться как в ностальгию, так и в ее отсутствие. Здесь важно, как СМИ будут описывать эту связь.
– Самый высокий уровень ностальгии в России, Молдове и в Армении, а это как раз страны с проблемами в экономике...
– Да, но и по уровню развития демократических институтов они тоже не в лидерах. Экономика не определяет напрямую то, как думают люди. Связь действительно есть, но надо смотреть, с чем политические акторы пытаются соединить проблемы в экономике в умах людей. Например, если посмотреть на более демократические страны, где есть политическая конкуренция, то там разные группы будут предлагать разные объяснения кризиса. Правые будут говорить, что это из-за миграции, левые – что из-за нелиберальной политики.
– Это плохой симптом для общества, когда оно настолько ностальгирует по прошлому?
– Я думаю, что это плохо. Прежде всего потому, что ностальгией по СССР манипулируют, чтобы обеспечить легитимность действиям режима, в том числе – вторжению в Украину.
Успех использования этого нарратива свидетельствует: это болезненный опыт, травма, которая не была проработана. В России не было критической дискуссии на эти темы, люди не отрефлексировали распад СССР и болезненные процессы, происходившие потом. А потом пространство для дискуссии, к которому есть доступ у широкой аудитории, схлопнулось вообще, потому что режим поставил медиасферу под контроль фактически полностью. И поскольку травма не закрыта, она до сих пор вызывает у людей большие эмоции. А пропаганда обращается к этой травме, потому что это эффективно, это работает.
– Снизится ли уровень ностальгии со сменой поколений или же пропаганде удастся удержать его, а может, и нарастить за счет реваншистских настроений после поражения в Украине?
– Мне кажется, уровень ностальгии в любом случае будет падать, поскольку будет уменьшаться число людей, у которых есть непосредственная память о тех временах. Но опять же, нужно понимать, что эта зависимость не прямая: ностальгия по СССР есть даже у тех, кто не помнит СССР. А значит, пропаганда все равно, хоть и в меньшей степени, сможет использовать отсылки к СССР как легитимизирующий нарратив и при поражении в войне. Если России придется вывести войска, но Путин останется у власти, понятно, что Кремль будет использовать поражение для реваншизма, чтобы наращивать ненависть. Если политическая система не рассыплется, власти будут нанизывать и это поражение на тему, связанную с ностальгией по СССР.
"Мы не расколдовали прошлое"
– Прежде всего давайте уточним понятия, – предлагает историк Ирина Карацуба. – Это не ностальгия по СССР, потому что никто не ностальгирует по ГУЛАГу, по всеобщей уравниловке, продуктовым талонам, по тому, что за венгерскими курами нужно было стоять 3,5 часа в очереди и т. д. Это ностальгия – или мечта – о никогда не существовавшем Советском Союзе, не о реальном. То, что психологи назвали бы заместительный миф.
– Что этот миф замещает?
– Некоторые очень важные вещи. Приходит на ум одна фраза Стендаля о Наполеоне. Он написал о нем несколько книг и понимал, сколько зла принес в мир этот человек. И тем не менее у Стендаля есть фраза, которая очень мне нравится: "Я уважаю Наполеона всей силой своего презрения к тому, что пришло ему на смену".
В нашем очень сложно изуродованном обществе ностальгия по якобы СССР – это одна из форм критики действительности. Критики мягкой, пассивной и достаточно токсичной. То, в чем мы живем, нам совсем не глянется, поэтому мы идеализируем светлое прошлое, в котором у нас было царство социальной справедливости, с бесплатным образованием и медициной. В общем, засрай – застойный рай.
То, что россияне ностальгируют не по СССР, а по мифу, красивой глянцевой картинке, которой никогда не было в реальности, – это лишь первый слой проблемы. Нужно учитывает еще одно важное обстоятельство. Вся наша умственная вселенная направлена больше в прошлое, чем в будущее. Обожествление прошлого хорошо выражает формула "У нас была великая держава". При этом никто не задумывается о том, какую цену мы заплатили за эту державу. И можно ли вообще называть великой державу, которая была создана на крови и жила исключительно насилием и тотальной мобилизацией, с бесконечным крепостным правом что при царях, что при большевиках – в форме колхозного рабства и прописки для городских. Все эти вопросы оставляются за бортом. Вот, была великая держава, и все. А я бы сделала акцент на слове "была". А что будет после нее? Какой у нас образ будущего? К чему мы стремимся, куда идем? Получается, что назад, в СССР, да? Где к якобы бесплатным медицине и образованию прилагался бесплатный ГУЛАГ?
Это очень серьезная вещь, что у нас нет образа будущего. Поэтому так много крутится вокруг прошлого и по той же причине создается такая неправдоподобная его картина. Мы представляем себе наш путь в будущее, но на самом деле это путь в прошлое. Если ты не хоронишь своих мертвецов, они вылазят из могил и не дают тебе жить. И сейчас эта якобы "великая держава" в очередной раз встала из могилы и схватила нас за горло, причем насмерть.
– Каков вклад пропаганды в идеализацию прошлого?
– Как мне кажется, она создала совершенно искаженную картину мира. И погрузила в этот искусственный мир очень большую часть нашего населения, особенно телезрителей. Один немецкий социолог сравнил роль телевизора в семье с ролью пьющего отца. Это хорошее сравнение. Люди, погруженные в телевизор, живут в другой реальности, но руководствуются ею в нашей реальности. И из-за этого получается нечто совершенно чудовищное, что мы видим сейчас.
Роль пропаганды в феномене массовой поддержки спецоперации, которую Путин наконец-то назвал войной, очень большая. У нас такая система промывания мозгов, что даже виртуознее геббельсовской будет. Однако на первое место я бы все же поставила не пропаганду, а все то, о чем я говорила.
– И все-таки как пропаганде удалось превратить ностальгию по СССР из формы критики действительности в полезный инструмент?
– Она очень неплохо с ним работает, создавая образ великой державы и выставляя сегодняшнюю Россию в роли ее преемника. И началось это еще в девяностые. В ночь на 1 января 1996 года вышли "Старые песни о главном". Я помню свои ощущения, когда увидела этих картонных, совершенно немыслимых, с приклеенными косами, доярок и трактористов. Я просто обалдела и подумала: "Зачем они это делают? Зачем вытаскивают такое на свет? 1996 год, у страны совсем другие проблемы…" А потом стало понятно зачем.
Последние 22 года все только набирало темпы. Путин вступил в должность президента России 7 мая 2000 года. А уже 9 мая на закрытой территории Кремля, у здания Сената, была открыта памятная доска кавалерам ордена Победы, который вручался только высшим военачальникам и главам иностранных государств. И третьим на этой доске было выбито имя Сталина – поставить его первым тогда еще не решились. А уже осенью вернулся советский гимн и пошло-поехало.
Знаете, есть такие самосбывающиеся пророчества. В 1993 году, на заре демократических перемен, у нас утвердили герб с двуглавым орлом в коронах. Откуда эти короны? У нас что, монархия? Почему орел держит скипетр и державу? Это к вопросу о том, как мы не рассчитались с прошлым, не расколдовали его, и теперь оно встало из могилы.
Мы живем в прошлом и идем вперед с головой, повернутой назад. Соответственно, и движение получается очень своеобразным.
– Как расколдовать прошлое?
– Приводить факты, объяснять – и в большинстве случаев картина мира начнет меняться. Я очень хорошо видела, как это работает, по своим студентам. Они приходили с ностальгией по великой державе, в комплекте к которой шла великая победа, Гагарин и Сталин. И тогда мы начинали разбираться, а какой ценой была создана эта держава, сколько крови было пролито. Говорили о наших бесконечных голодоморах – и 20-х годов, и 30-х, и послевоенных.
Казалось бы, всю эту информацию очень легко получить из интернета. Но студенты или не там смотрели, или искали не то. И только после работы с фактами они начинали понимать, что цена была слишком высокой.
"У нас нет образа будущего, который все захотели бы реализовать"
– Сейчас в России индекс Джини (показатель, отражающий степень неравенства в распределении доходов внутри различных групп населения. – Прим. СР) намного выше, чем был. И конечно, кому-то не нравится, что он ездит на метро и маршрутках, а кто-то – на мерседесе, – отмечает Анастасия Никольская, доктор психологических наук. – Многие считают, что в советские времена люди социально были более защищены.
– У младшего поколения, которое никогда не жило при СССР, но ностальгирует по нему, те же мотивы?
– Здесь в значительной степени сказываются семейные предания, как хорошо было тогда. И, в общем-то, я не вижу в ностальгии по Советскому Союзу ничего необычного. Во все времена были мифы или легенды, что существовала условная Атлантида, и все прекрасно там жили. Здесь то же самое: был некий золотой век, а теперь он закончился. И молодежь также разделяет этот миф.
– Когда "Левада-центр" проводил опрос в 2018 году, одной из главных причин ностальгии по СССР называли потерю ощущения принадлежности к великой державе...
– И это очень интересный момент. Почему человеку важно идентифицировать себя с чем-то мощным, сильным? Как правило, потому что сам он чувствует себя слабым, и ему необходимо опереться на что-то сильное – на бога, на державу. Тогда он лишь небольшой элемент чего-то огромного, несокрушимого.
Когда мы с моими студентами проводили опросы в 2018 году, мы спрашивали, как к России должны относиться другие страны – бояться или уважать? Ответы разделились фифти-фифти. Около половины опрошенных говорили, что нас должны бояться. А какому человеку важно, чтобы его боялись? Очень неуверенному в себе. Именно поэтому отсутствие удач в СВО станет для российского общества тяжелой психотравмой. И с нею нужно будет как-то работать, лечить.
– Как вы полагаете, почему в России самый высокий уровень ностальгии из всех постсоветских стран?
– Мы были государствообразующей республикой, и многим жаль, что мы утратили эту роль. Это опять про ощущение слабости и желание чувствовать себя частью чего-то большого и сильного.
У малых народов есть этническая идентичность. А у россиян она переходила в имперскую идентичность. Мы ощущали себя империей и с ее распадом перестали чувствовать себя частью большой общности.
С одной стороны, это про реваншизм. С другой стороны, дайте людям красивую картинку образа будущего – и уровень ностальгии начнет снижаться. Сейчас у нас нет образа будущего. И, по большому счету, нет идеологии.
– Значит, ностальгия по СССР – это еще и тоска по тем временам, когда был образ будущего?
– В целом да. Людям нужна цель. Представьте: вам рассказывают, что была Атлантида, и все там было прекрасно и замечательно. Вы думаете: как было бы хорошо, если бы я там жила. А теперь вам говорят: да, Атлантида была, и все в ней было хорошо, но теперь мы строим новую. Будете вы тосковать о той, первой? Не думаю.
"Виноват в этом Путин Владимир Владимирович"
– Ностальгия по СССР прежде всего следствие пропаганды сверху, – считает политолог и публицист Федор Крашенинников. – И началась она не вчера, а еще при Ельцине, когда на экранах вдруг появились "Старые песни о главном", "Кубанские казаки" и прочие советские агитки снова оказались в ходу. Если вы легализуете ностальгию по сталинскому кино, что ж вы удивляетесь, когда возвращаются и прочие атрибуты тех лет.
А на фоне всего этого росли дети. Они слушали приукрашенные рассказы своих родителей, бабушек и дедушек о счастливой советской жизни, видели некритичное и все более усиливающееся воспевание Советского Союза по всем медиа. А еще они наблюдали довольно жесткую реальность путинского капитализма, когда без денег ты никто. И на этом фоне им рассказывают: когда папа с мамой были маленькими, все было бесплатным. Да еще и квартиры бесплатно давали.
Такие плюсы капитализма, как товарное изобилие, могут оценить лишь люди, которые помнят пустые советские прилавки. А если человек вырос, когда магазины были полны, ему кажется, что так было всегда. И он не верит, что при СССР было не так. Что же удивляться, что выросли люди, которые никакого Советского Союза не помнят, но говорят, что там было хорошо. Молодым никто не объяснил, что в Советском Союзе было много плохого, что реальная обеспеченность жильем была очень низкая, продуктов не хватало.
Если бы в Федеративной Республике Германия замалчивали то, что при Гитлере творились страшные преступления, а новые поколения полагались бы только на рассказы дедушек и бабушек о том, как весело они ходили в походы в коричневых рубашечках и какой был порядок при Гитлере, а по телевизору шли ностальгические проекты про то, что при фашизме не все было так плохо, страна стала бы неонацистской.
И основную вину я возлагаю на государственную путинскую пропаганду. Она 20 лет отравляла сознание людям, поощряя и воспитывая ностальгию по Советскому Союзу, который в последние годы превратился в страну мечты, где все было идеально, пока ее не разрушили проклятые враги.
Сначала ты ностальгируешь по славному советскому прошлому, по победам Великой Отечественной, а потом начинается война. И виноват в этом Путин Владимир Владимирович, а не какие-то абстрактные люди, имеющие несчастье ностальгировать по ушедшей молодости. Они есть в каждой стране и имеют на это право. Но сделать ностальгию государственной идеологией может только само государство.
– Есть и другой вариант воспоминания о советском прошлом. Когда нынешние репрессии называют новым 37-м годом. Насколько оправданны такие сравнения и ожидания массовых репрессий?
– Массовых репрессий при Путине не будет, будут продолжаться точечные. Новый Большой террор просто не нужен. При Сталине население страны было малограмотным, не пользовалось СМИ, и запугать миллионы людей можно было только массовыми репрессиями. Сейчас для этого нужно просто сказать по телевизору: кто будет против, того посадят в тюрьму. Этого будет более чем достаточно. Это хорошо работает.
– Как думаете, а сам Путин ностальгирует по СССР?
– Возможно, он ведь довольно пожилой человек, и его молодость тоже прошла при советской власти. Но назвать Путина любителем всего советского нельзя. Ему нравятся лишь определенные вещи из прошлого, которые касаются прежде всего ЕГО несменяемости, профанации выборов и т. д. А восстанавливать социальные гарантии, которые были при СССР, он что-то не торопится. Транслируемая Путиным ностальгия утилитарна. Она используется для оправдания власти Путина, всех его поступков и путинского режима в целом.
"Политика – дело взрослых"
– Я полагаю, что все причины ностальгии по СССР являются лишь проявлениями одной роковой черты – бесконечной инфантильности современного человека, которому веками вдалбливают ряд совершенно абсурдных идей, – говорит доцент кафедры теории и истории права факультета права НИУ ВШЭ, директор Центра республиканских исследований Родион Белькович. – Например, что его честь и достоинство, слава и гордость должны быть связаны не с ним самим, не с достижениями его семьи, рода, города, а с успехами воображаемой сущности, которая называется государством. Что само общество никак не способно справиться с задачами производства и потребления, и ему необходима рука мудрого правителя и сонм контролирующих, надзирающих и наказывающих органов. Что люди не могут самостоятельно позаботиться о сирых и убогих, а потому нужно перераспределить их ресурсы. Что люди не могут даже правильно молиться Господу, и потому нужно подчинить церковь государству и преследовать всех тех, кто почему-то справляется сам. Что воспитывать детей нужно единообразно, по инструкции из Москвы.
Современные люди полагают, что доверять друг другу можно и нужно не в силу личных горизонтальных связей, коллективного участия в публичной жизни, совместного повседневного гражданского быта, если угодно. Нет, для возникновения чувства локтя им непременно необходим кто-то третий, надсмотрщик, охранник, воспитатель, завуч и массовик-затейник в одном лице.
Желание вернуться к заботливому советскому строю вовсе не означает, что люди наелись индивидуализма девяностых. Наоборот, только совершенно кромешное, усвоенное под плеткой взаимное отчуждение людей, неспособных к самостоятельной совместной жизни и не желающих ее, только укоренившаяся вера в принцип "человек человеку – волк" может порождать любовь к патернализму. Другими словами, советский человек был человеком глубоко одиноким. Именно поэтому девяностые оказались такими тяжелыми – выяснилось, что счастливых советских людей ничего не объединяет, они посторонние друг другу. Признаться в этом нелегко, жить с этим трудно – так давайте честно передадим бразды правления нашей жизнью родной партии.
– Автор термина "ностальгия" Иоганн Хофер определил его как тоску по родине, родному дому или прошлому. Есть ли в ностальгии россиян "тоска по родине"?
– Мы все родом из детства. Так что для многих – это тоска по молодости, по чувству открывающейся перспективы, по мировосприятию, еще не обремененному бытовыми тяготами. Иначе говоря, тоска по самой жизни, какой она представляется в пору юности.
Человек, испытавший сильные чувства, полюбивший, приобретший друзей, неизбежно проецирует этот опыт на эпоху. Ему кажется, что настоящая жизнь была возможна благодаря пятилеткам, коммуналкам, первомайским демонстрациям. Хотя это, конечно, не более чем хорошо описанный Фрейдом регресс психики, стремление вернуться к чувству детской, а то и утробной защищенности. Только здесь в качестве материнского лона фигурирует советский строй, окутывающий человека в его воображении образованием, медициной, работой, пенсией и далее по списку. И кроме того – лишающий его необходимости принимать какие-то политические решения.
Конечно, реальная жизнь требует и от человека, и от общества в целом взросления – и это болезненный процесс, но процесс необходимый. Все же политика – дело взрослых. Есть, конечно, сегодня отдельный феномен – молодежь, не желающая отставать от своих прогрессивных западных сверстников и потому выступающая за левый проект в целом. Для них советский строй оказывается символом, картинкой, лишенной ужасов практически воплощенного социализма.
– Можно ли считать рост ностальгии по СССР показателем недовольства тем, что происходит в стране?
– Я боюсь, что никакого особенного недовольства по отношению к власти население в целом не испытывает. Люди могут быть недовольны ценами, заработной платой, трудностями с трудоустройством, неразвитой инфраструктурой – то есть иметь некоторые претензии экономического толка. Но никаких серьезных общественных волнений политического характера ожидать не приходится, потому что с конца восьмидесятых людей убеждали в том, что свобода состоит в возможности вкусно поесть, красиво отдохнуть и купить жене шубу.
Недовольство может быть описано так: ну, вот мы же не претендуем на участие в политике, мы готовы принять фактическую однопартийность, готовы безразлично относиться к политическим преследованиям, готовы признавать безусловный характер власти и сросшегося с ней крупного капитала – но обеспечьте же нам то самое чувство защищенности! Чтобы как в детстве.
Проблема только в том, что власть в действительности ничего подобного обеспечить не может – перераспределять можно только то, что кем-то произведено. Принудительное социальное равенство может быть установлено только при наличии широкого класса собственников, которые могут создавать достаточное количество продукта. Как это происходит, например, в США, где орды потребителей вэлфера (социальные пособия в США. – Прим. СР) паразитируют на среднем классе. В этом смысле Штаты гораздо ближе к реальному социализму, чем мы. Однако, если широкой прослойки мелкой буржуазии нет, то и паразитировать уже не на чем. Государство само ничего никогда не производит, в лучшем случае оно может только не слишком мешать. Однако и с этой задачей власть не справляется. Все, что ей остается, – символически потакать тяге к распределению, вводя очередные пособия и льготы, намекая на грядущее возвращение развитого социализма. За наш с вами счет.
