"Не знаю, на что надеются в Кремле". Литераторы против "спецоперации" в Украине

Все больше представителей творческой интеллигенции выступают против так называемой "спецоперации" России в Украине. Кто-то подписывает антивоенные петиции, кто-то сжигает членский билет Союза писателей, кто-то выходит на протестные акции.

"Россияне отвыкли думать самостоятельно и мыслить критически"

Драматург и сценарист Алексей Житковский, живущий в Нижневартовске, с самого начала спецоперации выступил в соцсетях против её проведения, 2 марта подписал "Обращение" международного союза драматургов в защиту Украины с требованием "немедленно прекратить кровопролитие и сесть за стол переговоров, так как нынешняя ситуация является прямой угрозой всему миру и человечеству".

Пьесы Алексея Житковского ставят по всей стране и за рубежом. Он победитель и финалист крупнейших конкурсов и фестивалей драматургии: "Любимовка", "Евразия", "Действующие лица", "Первая читка", "Авторская сцена".

– Назовите эти активности "спецоперацией" или как-то по-другому – суть от этого не изменится. Это длится уже две недели. Проливается кровь, гибнут люди. Выражение "Цель оправдывает средства" здесь абсолютно не работает. Отношусь к этому резко негативно. "Спецоперация" означает отказ от возможности решить конфликт мирным способом.

Моя мама родилась в Луганске, на территории нынешней "ЛНР". Это почти на границе с Россией, так что сейчас там никаких боевых действий не происходит, линия фронта проходит западнее. Из Луганской области мои предки по материнской линии. Я там провёл практически всё детство – почти каждый год приезжал. В последний раз был в 2019 году. Там остались только двоюродные бабушки и дедушки, остальные родственники давно уехали в Россию по экономическим причинам. Заработки в Луганской области невысокие. В ходу рубли. Чтобы получить пенсию, надо ехать, например, в Харьков. Сравнивать, что там было до 2014 года и что стало после, некорректно. И было плохо, и лучше с 2014 года не стало, и сейчас там ничего хорошего, насколько понимаю, нет. Территория была непризнанной, там особый экономический статус. Люди уже восемь лет в каком-то ненормальном положении, в очень сложной ситуации, в которой оказались не по своему выбору. Такая история.

Какие-то конфликты между востоком и западом в Украине существовали ещё во времена СССР. Другое дело, что конфликты могут быть тлеющими, затухающими. А можно их подогреть. И вот это и случилось, сейчас как раз активная фаза. И, конечно, люди страдают, социальной поддержки нет. Что с этим делать, не знает ни та, ни другая сторона.

Половина творческих проектов, в которых я участвовал как драматург, – театральные лаборатории, экспедиции, показы – после 24 февраля отпала или поставлена на паузу. Но на первый план вышли другие проекты. Работаю с документами своей семьи, пытаюсь осознать свою русско-украинскую идентичность. Из этого может получиться серьёзное и актуальное художественное высказывание.

Сейчас живу в Нижневартовске. Это моногород, который качает нефть. Не слышал, чтобы в этом городе после 24 февраля были митинги или одиночные пикеты – ни за спецоперацию, ни против. Думаю, не многие здесь осознают, что происходит в Украине. Многие верят официальной информации из телевизора. В интернете, конечно, можно прочитать и увидеть совсем другое. В том числе коллективные петиции, письма против "спецоперации". Я подписал такую петицию, составленную профсоюзом драматургов.

Пытаюсь найти какую-то человеческую ноту. Говорить с людьми не в категориях "наши – ваши" или "плохие – хорошие", а "человеческая жизнь – война – кровь". Такой диалог более действенный, чем попытки выяснять отношения. Когда начинается разговор в русле: "Где вы были восемь лет?" – это тупик. Я не политик и не гражданский активист. В своём городе я культуртрегер. Организовываю спектакли и читки, веду киноклуб, общаюсь с людьми напрямую. Говорю с родственниками, друзьями и знакомыми, многие из которых придерживаются противоположных взглядов.

Сейчас просто пытаюсь собрать людей на очередной проект, чтобы мы вместе провели читку пьесы, посмотрели и обсудили фильм. За последние десять дней мы все потеряли голос. Я сам в первые пять-шесть дней был абсолютно деморализован, впал в отчаяние. Это тупиковая ситуация. Нам нужно выходить, общаться, говорить. Думаю, сегодня любое настоящее художественное произведение, когда бы оно ни было создано, поставит вопрос о происходящем сейчас. Нужно собираться вместе. Иначе будет какая-то война ботов в сети, а мы всё-таки живые люди.

Сейчас официальное повестка – борьба за наше славное прошлое, попытки расквитаться с теми, кто это прошлое "неправильно" понимает. А мне кажется, очень важно говорит о будущем. Что с нами будет через 10–15 лет? Что будет с нашими детьми? Ответа нет, поэтому – деморализация и фрустрация, – говорит Алексей Житковский.

"Россию ожидает экономический и политический крах"

Владимир Пшеничный – томский поэт, который ещё в 2014 году выходил на одиночный пикет против аннексии Крыма. Пикетировал и после начала нынешней "спецоперации". 6 марта был задержан на протестной акции. В знак несогласия с заявлением Союза писателей России, поддержавшего спецоперацию, публично сжег членский билет этого Союза, заявив о полном с ним разрыве.

Пшеничный – автор сборников стихов. Публиковался в литературных журналах, в том числе в "Новом мире" и "Октябре". Лауреат Астафьевской премии в номинации "Поэзия".

– Для меня эта история началась ещё в 2014 году. Тогда в Томске в одиночные пикеты против аннексии Крыма вышло одиннадцать человек, в том числе я и моя супруга. Очень боялись, что нас пересажают. Времена были вегетарианские, но тогда ещё не с чем было сравнить.

Слежу за ситуацией в стране, и спецоперация 24 февраля не стала для меня неожиданностью. Наше правительство совсем утратило связь с реальностью. "Если бог хочет наказать человека, он отнимет у него разум". Вот это я и увидел. Теперь наше правительство столкнулось с настоящей реальностью, разрушающей их иллюзорный мир.

Мы вышли с пикетами 24 февраля. В тот день вышло совсем мало людей, но с каждым днём выходило всё больше. Даже не знаю, как они узнавали об акциях – все независимые сайты и фейсбук блокируют. Люди перестают бояться, точнее, они понимают, что если не сопротивляться, ситуация станет совсем страшной. Многих задерживали, но на площади все вели себя мужественно.

6 марта, по моим подсчётам, на Новособорную площадь в Томске вышло человек пятьсот. Говорят, потом был ещё марш, но я этого уже не видел. Меня, а следом и мою дочь забрали. Суд состоится 15 марта.

6 марта, выйдя из спецприёмника, я сжег свой членский билет Союза писателей России. Вообще, это замшелый, горьковский профсоюз. В перестроечной России ему противостоял более прогрессивный Союз российских писателей. Но когда вступал много лет назад, не слишком в этих разделениях разбирался. Попасть в Союз было очень почётно – это значило перейти из дилетантов в профессионалы. К тому же и в этом Союзе были ощутимые демократические веяния. Но и членство во всяких Союзах, и публикации в толстых литературных журналах – это уже не актуально. Давно порвал со всякими институциями и иерархиями. Прозвучит нескромно, но в Томске я достаточно известный поэт. Есть те, у кого мои стихи находят отклик. Мне этого достаточно.

Членский билет Союза давно пылился у меня на полке, а после того, как Союз поддержал спецоперацию, я публично сжег билет, чтобы окончательно порвать с этой организацией…

Это неправда, будто большинство россиян поддерживает так называемую "спецоперацию". Хотя мои знакомые, живущие в соседнем с Томской областью Кузбассе, до сих пор смотрят телек, страдают промытостью мозгов и неспособны отслеживать причинно-следственные связи. Томск – всё-таки университетский город, где больше думающих людей. В Томске не вижу никакой поддержки внешней политики России. Другое дело, что и в Томске, и в России многие живут по принципу "моя хата с краю". Их можно понять. И при царе, и при коммунистических диктаторах российское государство не думало о людях, поэтому россияне – стихийные анархисты. Не рассчитывая на государство, думают, как спасти свои три копейки, свою нору, свою жизнь, наполненную кредитами. Но постепенно просыпаются.

Они свободны от романтических идеалов справедливости, которыми одержима интеллигенция. Рассуждают меркантильно и скоро поймут, к чему приведёт продолжение "спецоперации" и политика Путина в целом. Они поддерживали Путина, видя в нём альтернативу нестабильным 90-м, но скоро 90-е им конфеткой покажутся. И людей во время спецоперации погибло уже столько же, как за время войны в Афганистане или чеченских кампаний. Не знаю, на что надеются в Кремле. Россию ожидает экономический и политический крах, это только вопрос времени. Не знаю, сколько это ещё продлится. Страна должна получить прививку от тоталитаризма, переболеть им в легкой форме, чтобы в России наконец состоялись демократические выборы и мы стали цивилизованной европейской страной.

Творческая интеллигенция – художники, писатели, кинематографисты – такие же люди, как и все. Те, кто постарше, черпают информацию из телевизора и подвержены пропаганде. Но ложь не может существовать вечно. Рано или поздно правда откроется всем, кто ещё способен мыслить. Давно не общаюсь с упоротыми, и просто не знаю таких, кто понимал бы происходящее превратно.

Людям затыкают рты, преследуют. Но не исключаю, что группы активистов из разных городов России, независимо от своих политических взглядов, объединятся в мощное антивоенное движение. Я миротворец, скорее, с христианских позиций. "Блаженны миротворцы" – сказано в Евангелии. Я вне иерархии РПЦ. Священники, поддерживающие спецоперацию, для меня никто. Но есть горстка православных священников в России и за рубежом, которые боятся Бога, а не Путина. С одним из таких священников имею честь быть знакомым. Если хватают за лозунг "Нет войне!" – это уже можно расценивать как религиозные гонения. Когда православные это осознают, число протестующих многократно увеличится. Россиян заставляют поклоняться не Богу, а деньгам и власти. Ну, что сказать? История ничему не учит и поэтому повторяется. Вавилон рухнет на наших глазах. В 2014 году в Томске вышло одиннадцать человек, 6 марта 2022 года – пятьсот. Поэтому я крайне оптимистично настроен, – объясняет Владимир Пшеничный.

"24 февраля пройдена точка невозврата"

Екатерина Августяняк родом из Тюмени. Она против спецоперации, подписала несколько петиций с призывом остановить кровопролитие, в том числе упомянутое выше обращение драматургов. Была задержана на протестной прогулке в Москве 27 февраля.

Екатерина получила в Тюмени два высших образования – дизайнерское и театральное. И именно в этом городе начала работать как сценограф – театральный художник. Десять лет назад переехала в Петербург, но сохранила творческие связи с Сибирью. Называет себя петербургско-тюменским драматургом. В прошлом году написала пьесу-вербатим для театра маленького села Мотыгино Красноярского края и стала художником-постановщиком этого спектакля. В ноябре как драматург участвовала в театральной лаборатории, состоявшейся в якутском городе Мирный.

– 24 февраля я находилась в Москве. В этот день в театре "Практика" состоялась премьера спектакля по моей пьесе "Александра", которую поставила Виктория Привалова. Точнее, в Музее Москвы – сам театр сейчас на ремонте. Пьеса написана по дневникам Александры Коллонтай. Спектакль предполагает участие зрителей. 23 февраля предпремьерный показ прошел очень весело. 24 февраля всё было иначе. Актёры существовали на сцене совершенно по-другому. Зрителей пришло меньше – многие из тех, кто собирался прийти, участвовали в протестной прогулке по центру Москвы. Но для кого-то было важно оказаться на нашем спектакле. Начало спецоперации сместило акценты. Пьеса о революции, событиях Гражданской войны, которые 24 февраля перестали восприниматься как что-то отстранённое, вся эта история получилась как будто про нас. Зрители после показа благодарили, что мы не отменили премьеру. Говорили, что спектакль помог им пережить этот день. Многие решили, что я оперативно написала пьесу как раз к сегодняшним событиям, хотя работать над ней начала ещё в августе. У художника всегда была задача критически осмысливать реальность, особенно если речь идёт о театре. Возможно, сегодня художественные высказывания должны стать прямее.

Премьера совпала с моим пребыванием в московской творческой резиденции. В среде творческой интеллигенции протестные настроения сильнее, но при этом она зависит от государственных институций – театров, музеев, запрещающих сотрудникам активно высказывать свою позицию. Поэтому многие увольняются. Передо мной тоже стоял сложный выбор: продолжить работу в резиденции или уйти? Пока решила остаться, но делать выбор мне приходится каждый день.

Я подписала много коллективных писем против спецоперации – от деятелей культуры, от драматургов. 27 февраля вышла на прогулку в центр Москвы, плаката у меня не было. Пушкинскую площадь и весь центр перекрыли. Гуляющие переместились к храму Христа Спасителя. Там стали хватать всех подряд. Набили полный автозак, половина – вообще случайные прохожие. Меня задержали, когда в телефоне списывалась с друзьями. В протоколе, который на меня составили, сказано, что в компании двухсот человек я выкрикивала: "Слава украинскому народу!" и "Нет войне!", хотя я ничего не выкрикивала. Все протоколы составлялись под копирку.

Большинство россиян не то чтобы поддержало так называемую "спецоперацию", но не возражало. У меня конфликт с живущими в Сибири родителями по этому поводу произошёл. Когда телевизор долго и методично подаёт информацию определённым образом, у людей не остаётся возможности критически мыслить. Мы говорим как будто на разных языках, смотрим на происходящее из разных точек. Те, кто не доверяют телевизору, понимают, что грядёт что-то страшное, что мы уже не вернёмся к прежней жизни. 24 февраля пройдена точка невозврата. Очень надеюсь, что острая фаза конфликта закончится в ближайшее время, но разгребать последствия спецоперации России придется долго. У меня нет близких друзей и родственников в Украине, но мне очень нравятся стихи, которые пишет украинская поэтесса Галина Рымбу. Постоянно читала их в её фейсбуке, а сейчас читаю посты Галины, как она и её близкие прячутся во Львове в бомбоубежище.

Давно сложился круг друзей, с которыми нахожусь в одном поле – идейном, чувственном. Когда 27 февраля выложила в соцсеть свою фотографию из автозака, все высказали поддержку, за исключением одного – моего старого знакомого из Тюмени. Он начал меня троллить, я его забанила, за что себя немножко укоряю. Возможно, с ним ещё можно было разговаривать, переубеждать. Но иногда человек настолько зашорен, что никакие доводы не помогут.

Пока у меня нет конфликтов в театральном мире, но, возможно, из-за моей гражданской позиции некоторые театры не захотят со мной сотрудничать. Многие мои друзья после 24 февраля задумались об эмиграции, кто-то уже уехал. Я пока не собираюсь, но не исключаю, что придётся, – говорит Екатерина Августеняк.