150 лет назад, в 1874 году, Александр Второй подписал амнистию "сибирскому сепаратисту" Григорию Потанину, за которого просило "Императорское русское географическое общество". Почти десять лет Потанин провел под следствием, на каторге и в ссылке по обвинению в намерении вместе с единомышленниками "отделить Сибирь от России". На допросах он вел себя чрезвычайно благородно и брал на себя всю вину. Со временем он стал человеком-легендой, одним из самых авторитетных и знаменитых сибиряков своего времени.
10 июля 1918 года Временное Сибирское правительство направило Григорию Потанину телеграмму, в которой извещало об объявлении "всеми любимого старика" "почетным гражданином Сибири". Это удивительное звание уникально для России: нет и никогда не было почетных граждан Урала или Кавказа. Это звание уникально и для Сибири: после Потанина всего два человека в те сумбурные годы революции получат "почетное гражданство" – юрист, глава сибирского правительства Петр Вологодский и томский просветитель и предприниматель Петр Макушин. Однако в символическом пространстве свое звание сохранит только Потанин – пережив и советскую власть, и постсоветский кавардак, его имя останется единственным, которое будут помнить с приставкой "почетный гражданин Сибири".
Ученый, просветитель, общественный деятель, писатель, политик, наконец, лидер сибирского областничества – Григорий Потанин встретил революцию 1917 года и получил карт-бланш для воплощения своих идей в возрасте 82 лет. Он был всего на семь лет младше Льва Толстого – и, если бы жил ближе к столицам, наверняка заслужил бы славу всероссийского мыслителя. Но он был на 35 лет старше Владимира Ленина – и во многом из-за этого не смог стать идеальным лидером независимой Сибирской республики, хотя имел для этого все необходимые качества.
Как сюжет хорошей книги нельзя свести к одной фразе, так и личность Григория Потанина невозможно свести к одному определителю. Тем более что его история как почетного гражданина Сибири еще совершенно не закончена.
Почти сепаратист
В русском языке есть не так уж много слов, которые перекочевывают в иностранные языки напрямую, транслитерацией. Одно из таких слов (и едва ли не самое благородное в этом ряду) – oblastnichestvo. Его действительно никак нельзя перевести дословно – это такая специфическая форма протеста против колониализма, которая призывает не отделиться от метрополии, а наоборот, слиться с ней еще крепче. Если бы не это обстоятельство, то сибирские областники ничем не отличались бы от украинских, финских или польских ревнителей незалежности. Как писал еще в 1916 году в своей статье "Два русских областника М. П. Драгоманов и Гр. Н. Потанин" историк и политик Евгений Колосов, для сибирских областников децентрализация означала создание в стране многих "интеллектуальных центров", а для украинских (которых и представлял публицист и политик Драгоманов) – сдвиг главного центра в Киев и вытеснение "старого центра" в зону "культурного отчуждения".
Григорий Потанин – один из главных идеологов "областничества" и единственный, кому удалось увидеть воплощение своих идей (его друг и соратник Николай Ядринцев умер еще в 1894 году – он не застал даже отмену каторги в Сибири, не то что Сибирскую автономию). Когда в 1865 году Потанина и других молодых людей арестовали за мутную историю с сепаратистской прокламацией "Патриотам Сибири", призывающей к отделению Сибири от России, их содержали в тюремном остроге Омской крепости.
В своих воспоминаниях Потанин пишет: "Камеры запирались только в начале нашего сидения в крепости, потом они были отворены в течение всего дня и запирались только на ночь. Это была единственная либеральная гауптвахта в России… Случалось, что мои товарищи украдкой уходили в город, заходили в гости или в пивную".
Сибирское областничество было как раз такой единственной в России "либеральной гаупвахтой" – антиколониальным движением, которое его авторы по собственной воле оставили в тюремной клетке имперской идеологии.
Сам Потанин в своей брошюре "Областническая тенденция в Сибири" (1907 год) писал, что "областничество появилось лет 15 назад, а до этого был сибирский патриотизм". "Лет 15 назад" – это самый конец 19-го века, который стал для Сибири временем резкого и тотального столкновения с остальной Россией, хлынувшей сюда по только что построенному Транссибу. Таким образом, для самого Потанина "областничество" – это такое массовое недовольство новым миром, появившееся в гуще народа, эдакий классический луддизм – народный бунт против бездушной машинной цивилизации. И здесь он, конечно же, лукавит.
Потому что областничество было порождением довольно типовых для середины 19-говека в России молодежных интеллигентских штудий о том, что дальше "так жить нельзя". Кружок протообластников появился в Петербурге вокруг сына директора Иркутской гимназии Николая Щукина – Потанин, приехавший в столицу в 1858 году, называет его "небольшой колонией молодых учащихся сибиряков". Возник он всего через 10 лет после бурной деятельности петрашевцев и за несколько лет до создания романа "Отцы и дети". Такое было время.
Сибирские студенты, к которым присоединились Потанин и Ядринцев, не были сепаратистами. По воспоминаниям Потанина, их волновали всего пять вопросов: отмена ссылки в Сибирь, экономическое иго, отсутствие местной интеллигенции (отсюда – идея собственного университета), проблема переселенцев и проблема инородцев. Возвращаясь в Сибирь по собственной волне (как Щукин) или после отчисления из университета из-за участия в волнениях (как Потанин), будущие областники были обычными для своего времени восторженными молодыми людьми, желающими перестроить Россию. Вольнодумцами, а не сепаратистами.
Можно предположить, что и судили в 1868 году их, по существу, не за сепаратизм, а за вольнодумство. Ведь что может быть абсурднее – обвинять группу студентов в намерении отделить от Сибирь от России всего через год после продажи Аляски Соединенным Штатам. Областничество если и было сепаратизмом, то сепаратизм этот был странный, с запутанной внутренней логикой. Признающий запущенный колониальный статус Сибири, но предлагающий в качестве решения не отделение, а еще большую интеграцию в тело метрополии. Потому и не получилось до сих пор перевести это слово на другие языки – такой странной идеи в мире нигде не существовало.
Почти ученый
В 1915 году сибирский писатель Георгий Гребенщиков (после победы большевиков он эмигрировал в США, где основал русскую литературную деревню Чураевку) написал статью "Большой сибирский дедушка", где впервые публично сравниваются Потанин и Лев Толстой: "В конечном пункте идеалы обоих старцев сходятся. Толстой говорит: “Царство Божие внутри нас", сущность потанинского идеала: "Пусть каждая область зажжет своё солнце, и вся земля будет иллюминована". Немудрено поэтому, что для сибиряков Потанин то же, что Толстой для всех обременённых духовною жаждою и скорбью людей мира".
Чтобы описать интеллектуальное наследие Льва Толстого, пришлось придумывать специальный термин "толстовство", поскольку Толстой писал о педагогике, религии, истории и экономике, но назвать его педагогом, теологом, историком или экономистом совершенно невозможно. Он Лев Толстой, а его работы – "толстовство".
Также и Григорий Потанин. По подсчетам профессора ТГУ Василия Зиновьева, Потанин провел в экспедициях 38 лет и опубликовал 235 научных работ, в которых были фрагменты текстов на 33 языках мира. Он не окончил университет, но получил от императора Александра III пожизненную пенсию за научных труды. Однако можно ли назвать его ученым? И если да, то каким именно ученым?
На выбор есть много отраслей. Потанин – автор естественнонаучного четырехтомника "Записки о Северо-Западной Монголии" и издатель казахских исторических преданий "Алаша-хан", "Джиды-бай", "Сабалак", "Джиренше-шешен" и других. В 1883 году он публикует монографию "Памятники сибирской истории XVIII века", а в 1910 году – брошюру "Очерк проектов железнодорожного строительства в Сибири". Кто он тогда – историк, географ, биолог, этнограф, экономист?
Томский историк и этнограф Владимир Кулемзин, изучавший наследие Потанина, выразил его основные идеи совершенно не связанным между собой набором ключевых слов: "чувства, инстинкты, община, раса, народ, крестьяне, коллективизм, флора, артель, фауна, популяция, экология, инородцы, земледелие, тайжане". А историк Андрей Сагалаев написал о Потанине еще в 1990-е годы так: "Всю жизнь он был чужаком – и для официальной России, и для академической науки, для одних – подозрительный вольнодумец, для других – самоучка и фантазер".
К началу 20-го века уже практически не осталось "универсальных" ученых, способных и считающих себя вправе рассуждать обо всем на свете. А Потанин – был.
Почти свой
Еще будучи в ссылке по обвинению в "сибирском сепаратизме", в июльском, за 1873 год, номере Камско-Волжской газеты Потанин напишет: "Теперь (…) не может Сибирь остаться без преобразований. Опять является потребность открыть ее, извлечь из забвения. Но третьим Ермаком должно быть само сибирское общество". Вторым "Ермаком", по мысли Потанина, был Михаил Сперанский, сибирский генерал-губернатор в 1819–1821 годах.
Потанин, сын казачьего офицера, почти выпускник Петербургского университета, путешественник и общественный деятель, наверняка понимал, что он далек от народа, а потому, как все тот же Толстой, всегда искал в этом народе поддержку и истину. В его личном фонде сохранилось множество писем, из которых понятно, что Потанин старался быть в курсе настроений народа.
В ответ на одно из таких писем крестьянин Д. Маслов сообщал: "Вы интересуетесь знать о политическом настроении нашего крестьянского мира. Живя среди своих собратов-крестьян и чувствуя вместе с другими гнет отражения административного произвола, так и думается, что наконец-то наши братья мужички поняли и узнали своих истинных врагов, но увы! Они не понимают".
И потому естественно, что Потатин видел свою цель в просветительстве, полагая, что одна из главных задач областников – "переворот умов (в Сибири) и пополнение пустоты в (сибирских) головах". За это его и критиковали – как критикуют всякого интеллектуала, который начинает заниматься народным просвещением. В 1913 году в журнале "Сибирский архив" некто под псевдонимом "Н. Чужак" пишет об этом так: "пресловутый "сибирский патриотизм" обратился в самодовольное сибирское "шапками закидаем" и в застольное бахвальство, а не менее пресловутый "демократизм" сибирский – в тайное и явное отождествление нужд и интересов рабочих слоев населения с аппетитами сибирской буржуазии в так называемую "сибирскую платформу". Само отношение к творцам "сибирской идеи" постепенно выродилось в вредный фетишизм".
Но Потанин не был бы Потаниным, если его фигуру здесь можно было свести к классическому образу столичного интеллектуала, который внезапно озаботился жизнью "простого народа". В том то и дело, что Потанин в Сибири для многих и многих был "своим". Для казаков и вообще обитателей "Степного края" – как бывший казачий офицер. Для "инородцев" – как ученый, не только описывающий, но и пропагандирующий их быт. Для Омска – как один из самых знаменитых узников здешнего острога. Для Томска – как журналист и местный житель. Для Иркутска – как многолетний директор местного музея Русского географического общества.
В нем словно бы сходилась вся Сибирь – в нем единственном. Но для этой Сибири он был не другом, а старшим товарищем.
Почти президент
В феврале 1918 года, когда советская власть в Сибири уже разогнала Сибирскую областную думу, а "чехословаки" еще не разогнали советскую власть, Потанин в своей статье "Республика толстокожих" (она будет опубликована только летом, уже в автономной Сибири) напишет: "Нельзя не задуматься над вопросом, почему благие цели, к которым стремится передовое человечество, затмевают умы политических деятелей и заставляют их совершать преступления во имя благих целей". Напишет, конечно же, о большевиках. Но вскоре и сам столкнется с этой извечной дилеммой лидера: какие преступления можно совершать ради благих целей?
К 1917 году вокруг Потанина, который поселился в Томске за пятнадцать лет до этого, собрался круг местных активистов, которым будет суждено сыграть ключевые роли в российской революции на территории Сибири. Петр Вологодский станет сибирским премьер-министром, Михаил Шатилов – редактором местной революционной газеты и одним из лидером Томского губернского комиссариата, Александр Адрианов – редактором газеты "Сибирская жизнь" и депутатом Сибирской думы. Казалось, это был звездный час для областничества – пусть даже добровольно ограниченного в своих сепаратистских настроениях.
В октябре 1917 года Потанин становится почетным председателем Сибирского областного съезда, в декабре 1917 года – председателем Временного сибирского областного совета – фактически первого антисоветского правительства Сибири. Однако довольно быстро он отказался от всех формальных постов – как считается, из-за того, что основная часть депутатов съезда (а затем и Областной думы) оказались эсерами, то есть социалистами.
Согласно протоколу допроса Потанина от 13 декабря 1918 года, он говорил, что "с самого начала образования Сибирской областной думы относился к ней отрицательно, так как считал, что она не отражает ни воли, ни настроения населения Сибири, включая в свой состав исключительно левые партии, которые не выражали действительного настроения большинства населения". Он полагал, что "в Думу должны были войти представители всех вообще партий, без каких-нибудь исключений, а главная роль должна была принадлежать в ней областникам".
Второй шанс стать если не формальным лидером сибирской автономии, то главой "теневого кабинета" был у Потанина летом 1918 года, когда восстание Чехословацкого корпуса очистило Сибирь от власти большевиков, и в Омске Временное Сибирское правительство провозгласило Сибирскую автономную республику. Главой правительства стал Петр Вологодский – фактически последователь Потанина. Известно, что за следующие полгода Вологодский только официально встречался с Потаниным трижды, однако Временному Сибирскому правительству так и не удалось перековать авторитет Потанина в собственную легитимность.
Причин здесь, наверное, две. Первая – все та же слишком запутанная идеологическая платформа Сибирской автономии, уходящая истоками в областничество. Сибирь вроде бы и провозгласила независимость, но с оговорками, что это временно и вообще это все ради восстановления единой и неделимой России. Вторая – возраст самого Потанина. Он встретил революцию 82-летним стариком, который, может, и имел стремление повлиять на ситуацию, но не имел на это сил. Будь Потанин к этому времени лет на 30 моложе – возможно, история могла бы пойти совсем по другому пути.
А в том пути, по которому она пошла на самом деле, Временное Сибирское правительство самораспустилось уже в ноябре 1918 года, передав все свои полномочия "Всероссийскому" правительству Колчака. Те, кто хотел через автономную Сибирь возродить Россию, поступили в точности со своими политическими лозунгами. Удивительное свойство для политиков.
Почти легенда
"Воспоминания" Григория Потанина начинаются афоризмом Sic transit gloria mundi – "Так проходит слава мирская". Правда, к самому Потанину это вряд ли относится, ведь еще при жизни он стал живой легендой. Его статьи обсуждают, о его перемещениях пишут в газетах. Так, 3 июля 1918 года газета "Сибирская жизнь" писала: "Гр. Н. Потанин в ближайшие дни собирается в Тобольск – повидаться со своим старым другом П. Б. Яшеровым. Омск уже ожидает Потанина. Городская дума на последнем своем заседании постановила приветствовать дорогого гостя через особую делегацию". Ситуация, которую в современной России сложно даже вообразить: теперь нет и близко похожих фигур общественных лидеров, которые заслуживали бы такого почтения со стороны газет, общественности и власти.
В той же "Сибирской жизни" 12 июля публикуют телеграмму Сибирского правительства, в которой объявляется о присвоении Потанину звания "Почетный гражданин Сибири" – как следует из текста, за областничество, развитие местной печати, содействие в открытии университета, народное представительство и заботу об инородцах. Вопреки распространенной версии, нет никаких официальных документов правительства на этот счет, как и нет какого-то отдельного положения о "почетном гражданине". Фактически это почетная грамота, неформальный статус, наследующий статус "Почетного гражданина России" (существовавшего с 1832 по 1917 год).
Однако такой "особый статус" фактически закрепил неформальное лидерство Потанина и поставил его "над схваткой". К несчастью, правда, автономной Сибири так и не удалось воспользоваться этим значительным символическим капиталом. В официальных правительственных документах "почетный гражданин Сибири" Потанин упомянут единожды – в постановлении о формировании комиссии по выработке положений о выборах во "Всесибирский представительный орган". Там "почетный гражданин Сибири Григорий Николаевич Потанин" назван отдельно, между представителями фракций Сибирской областной думы и "представителями съезда губернских организаций сибиряков-областников". Еще раз публично Потанин использует свое звание в сентябре 1919 года в "Воззвании почетного гражданина Сибири Г. Н. Потанина", начинающегося словами "Граждане! Банды большевиков у ворот" – с призывом защищать "родную Сибирь". На этом – все.
Когда большевики захватят Западную Сибирь, члены кружка Потанина либо эмигрируют, либо подвергаются репрессиям. Их бумаги в основном будут уничтожены. Потанин умрет уже в советском Томске в 1920 году. Советская историография лишь немного будет обвинять его в "либеральной буржуазной" позиции, однако его имя спасут естественнонаучные работы, а еще – продвижение интересов "национальных меньшинств". Именно как исследователя Востока и Степного края Григория Потанина "вытащит" из-под запрета академик Владимир Обручев, поставив его в один ряд с Пржевальским и Семеновым-Тан-Шанским.
Именно как естествоиспытатель он будет перезахоронен в 1956 году в Университетской роще Томского университета – неподалеку от стоявшего в той же роще памятника Сталину и скульптуры "Ленин и Сталин в Горках". Именно как исследователь Сибири он будет упомянут в классической советской 5-томной "Истории Сибири". Про то, что он был еще и "областником", станут говорить только в конце 1980-х. Но его интеллектуальное наследие так не будет собрано и осмыслено всерьез.
Удивительно, но факт – в России до сих по не издано собрание сочинений Потанина, только сборник его писем (Иркутск, 1987 год). Зато в 2005 году трехтомник избранных сочинений "почетного гражданина Сибири" был издан в Павлодарском госуниверситете Казахстана – родина Потанина теперь на территории суверенного соседнего государства. И в этом нет никакого парадокса: постколониальному Казахстану официально нужны истории про цельных и сложноустроенных мыслителей-земляков, а все еще колониальной Сибири – нет. Времена простых ответов на сложные вопросы здесь все еще не закончились. А значит, и время сложных исторических героев, героев-основателей пока не пришло.
Мыслители и активисты уровня Григория Потанина, с его универсальным, признанным и значительным символическим капиталом (это вам не Колчак, за памятник которого в Иркутске до сих пор оправдываются), всегда живут в диалоге настоящего с прошлым. Пока такой диалог не состоялся – история первого почетного гражданина Сибири остается неоконченной.
Что почитать по теме:
- "Сибирская жизнь" – номер от 12 июля 1918 года, с телеграммой о присвоении Г. Н. Потанину звания "Почетный гражданин Сибири".
- Гребенщиков Г. Д. Большой сибирский дедушка (Из личных встреч с Г. Н. Потаниным). 1915 г.
- Малинов А. В., Пешперова И. Ю. Две версии областничества: Г. Н. Потанин и М. Н. Драгоманов // STUDIA CULTURAE. 2016. №27. С. 136–139.
- Потанин Г. Н. Областническая тенденция в Сибири. Томск, 1907.
- Потанин Г. Н. Очерки проектов железнодорожного строительства в Сибири. Санкт-Петербург, 1910.
- Собрание узаконений и распоряжений Временного Сибирского правительства. Омск, 1918.
