25 лет назад в Иркутске самолет упал на жилые дома. Как это было

6 декабря 1997 года в 14:42 в восточной части Ленинского района Иркутска, известной как поселок Авиастроителей, произошла авиакатастрофа, которую местные жители не могут забыть до сих пор. На четырехэтажный жилой дом рухнул сверхтяжелый военно-транспортный самолет Ан-124 "Руслан". Погибли все находившиеся на борту – 8 членов экипажа и 15 пассажиров, а также 49 человек на земле, в том числе 14 детей.

Крылом и хвостом самолет задел еще два жилых дома, а на детский дом по соседству упали обломки и вылилась часть топлива. Официальная версия катастрофы до сих пор вызывает сомнения у специалистов и очевидцев. Корреспондент Сибирь.Реалии расспросил о случившемся 24 года назад свидетелей катастрофы – жителей района, фотокорреспондента, снимавшего место крушения, и сотрудника пожарной части авиазавода, который участвовал в спасательных работах.

Момент падения

Выпущенный в 1985 году "Руслан" вылетел 6 декабря 1997 года с аэродрома Иркутского авиазавода с двумя самолетами на борту – это была далеко не первая партия истребителей Су-27УБК, отправлявшаяся на российскую военную базу во вьетнамском Камране. Лететь предполагалось через Владивосток, так как Китай не согласовал перелет с грузом для вьетнамских ВВС.

Метеоусловия при взлете оценили как благоприятные – штиль, минус 20°C, видимость – 3 тысячи метров. Однако уже через 3 секунды после отрыва от взлетно-посадочной полосы на высоте в 5 метров произошел помпаж (срывной режим работы) двигателя №3, и тот отключается. Спустя 6 секунд на высоте 22 метра останавливается двигатель №2. Еще через 2 секунды уже на высоте в 66 метров происходит помпаж двигателя №1, после чего самолет начинает снижаться.

На одном работающем двигателе экипажу не удалось удержать многотонный самолет в воздухе – "Руслан" рухнул на дом №45 по улице Гражданская. Хвост самолета оперся на стену пятиэтажного жилого дома №120 по улице Мира, крыло задело двухэтажный деревянный жилой барак, расположенный напротив, обломки задели здание детского дома №1.

– В первую минуту подумали, что землетрясение. Грохот стоял страшный, потом тишина – и крики. Выскочили, в чем были, на мороз – увидели, не поверили глазам своим – картина из какого-то фильма будто. Постояли несколько минут, как загипнотизированные, вернулись домой. Оделись в зимнее и до ночи с улицы не уходили – сначала думали, может, помочь можно чем, а после – просто боялись возвращаться в дом: слишком близко от места крушения, – вспоминает жительница Иркутска-2 (неофиц. название района. – Прим. С.Р.) Мария Леонтьева.

Людмила Бондарева, живущая в доме через дорогу от места катастрофы, узнала об авиакатастрофе на работе по телефону от знакомой.

– Она волновалась, что это мой дом. Ну, рядом совсем оказалось – 5 минут ходьбы от нашего дома. Я с работы сразу – туда, а там все горело, пылало. Пожарные приехали очень быстро, часть же находится рядом с нами. Но сначала было недостаточно машин, потом уже ехали машины из города, из других пожарных частей. Вы же понимаете – это керосин, керосин потушить очень сложно. У самолета была полная заправка, а это был очень большой самолет. Пожар очень страшный был. Брызги керосина попали на детский дом по соседству. Жар, температура горения огромная. Поэтому, конечно, тушили очень долго, это не один час продолжалось – до самой ночи. И ночью продолжали заливать, – рассказывает Бондарева. – Пламя было такое, подойти невозможно. Максимум, где можно было стоять, – метров 70–80. И мы все, соседи, стояли на другой стороне дороги, пока оцепления не было. Потом нас вообще убрали.

Иркутский фотокорреспондент Борис Слепнев узнал о катастрофе во время съемок матча по хоккею с мячом.

– Наша "Сибскана" играла на стадионе "Труд", а я снимал. Поскольку работал в отделе происшествий, у меня были определенные связи с силовиками: мне пришло сообщение на пейджер, что только что в Иркутске рухнул самолет. Я схватил такси и поехал – удивительно быстро из центра добрался – еще не было выставлено оцепление вокруг. Обстоятельства я не знал, конечно, но масштаб примерно представлял, потому что перед этим пришлось снимать несколько катастроф, в том числе крушение 3 января 1994 года пассажирского Ту-154 в поселке Мамоны (пассажирский самолет Ту-154М, выполнявший регулярный рейс по маршруту Иркутск – Москва, рухнул в селе Мамоны под Иркутском, погибли 125 человек. – Прим. С.Р.). Поэтому я, безусловно, представлял: иркутский авиазавод, жилые дома, упал самолет – значит, масштабы серьезные. По опыту понимал, что надо по-быстрому снять побольше планов, оббежать все, пока не начали выставлять оцепление. В тот момент там бегали силовики в гражданке, эфэсбэшники, сотрудники УВД – они все друг другу показывали разные удостоверения и не понимали, что делать. Потом привезли солдат из Ангарска, еще откуда-то – одно оцепление выставили, потом второе. Пожарные работали достаточно профессионально, у них все было отработано. Но эта ситуация... Горит сто тонн топлива, ведь в полете "Руслан" был считаные секунды и остался полностью заправлен. Представляете, сто тонн топлива вылить?

По словам Слепнева, самые подготовленные к ЧС люди на тот момент работали в противопожарной службе области.

– Они четко работали, потому что они много раз проводили учения, в том числе в аэропорту. Алгоритм у них отлажен на все случаи: если горит топливо – гасят одними средствами, какие-то электросети – другими. Фамилии не помню, но многие сотрудники противопожарной службы тогда вслух удивлялись: "Почему нет взрыва?" По всей логике должен был произойти взрыв. Почему он не случился – не очень понятно, – замечает фотокорреспондент.

Начальник отдельного поста пожарной части №8 по охране Иркутского авиационного завода Игорь Уткин, в тот день находившийся на дежурстве в группе, что сопровождала Ан-124 до взлета, уверяет, что угрозу взрыва всерьез не рассматривали.

– В баках "Руслана" находилось дизельное топливо – это горючая жидкость, но не легковоспламеняющаяся. Те остатки, которые при ударе не сгорели, а попали в дом №45 по улице Гражданской – мы чувствовали этот авиационный керосин в подъездах и в квартирах, местами он вылился и горел в таких труднодоступных местах, что потушить его не было возможности. Мы чувствовали, как он горит, как он пахнет, но угрозы жизни от этого не было. Еще был момент с газификацией домов на месте ЧС – на 1997 год четкого представления о том, какие из них газифицированы, у пожарных не было. Позже оказалось, что двухэтажки были газифицированы, 45-й дом тоже, но опять же это не создавало четкую угрозу жизни, – говорит Уткин.

Само падение "Руслана" начальник поста видел своими глазами с площадки аэродрома авиазавода.

– Все шло в штатном режиме: "Руслан" уехал в дальнюю точку для разгона, начал разгон, оторвался от взлетно-посадочной полосы, а при наборе высоты не смог набрать нужную – набор высоты закончился, а после уже пошло планирование и снижение. Нет, никакого разворота в воздухе экипаж не делал. Только на полосе: он уехал в конец взлетно-посадочной полосы, там развернулся и оттуда начал разгоняться. Есть предположение (как частного лица, я не специалист), что когда самолет уже планировал, рулевые возможности у экипажа были, и заслуга пилотов, что падение произошло только на один дом – по улице Гражданская, 45, между двух двухэтажек по улице Мира и детским домом. Двухэтажки на улице Мира он цеплял крыльями. Часть топлива, которая вспыхнула при падении, попала на детский дом. Значительно пострадал только дом на Гражданской, он был сильнее всего охвачен огнем, – замечает Уткин.

Слепнев рассказывает, что "многочасового гигантского пламени, как в кино", в поселке Авиастроителей не было, поэтому большую часть времени пожарные "охлаждали конструкции".

– Если бы даже не взрыв, а просто воспламенилась вся эта масса, там, конечно, был бы котел настоящий. Кстати, не было горения и когда пассажирский Ту рухнул в Мамонах – там тоже на взлете упал, через 10 или 15 минут. В Бурдаковке другая ситуация – экипаж перед посадкой успел выработать топливо. В поселке Авиастроителей открытый огонь был потушен почти сразу, – рассказывает Слепнев.

"На лестницах находили трупы"

Очевидцы до сих пор спорят о том, на какой же из домов на самом деле рухнул самолет, а какие здания пострадали от брызг керосина и отлетевших обломков.

– Дом, на который самолет упал, уничтожен полностью. Соседний дом, где балконы были смяты хвостом, до сих пор стоит. Отремонтировали балконы, и все. В детский дом ударила волна огня, загорелись брызги керосина, были ранены воспитанники, некоторые дети погибли. Само здание выстояло, но сильно пострадало. Позже его снесли, построили через два года новое. Все остальные дома находятся далеко: и с одной, и с другой стороны от этого места крушения дома отделяют дороги, –объясняет местная жительница Людмила Бондарева.

Корреспондент Слепнев, напротив, уверяет, что больше всего пострадал дом по улице Мира, 120, на который упал хвост самолета, и приводит в качестве доказательства один из своих снимков.

– Вот достаточно известный снимок: на пятиэтажке – хвост. Со временем начинают люди путать, где чего. И через какое-то время я прочитал, что якобы он упал на дом №45. Нет, хвост упал на дом по Мира, 120. Когда тяги не хватило, "Руслан" стал заваливаться на жилой квартал, зацепил крылом двухэтажный барак, снес крышу, его развернуло на 180 градусов и он рухнул. А Гражданская, 45, – панельная пятиэтажка, где был детский дом. У меня даже есть снимок, что называется, адресный план: с угла снят дом с табличкой "Гражданская, 45", а хвост – вдали на другом новом кирпичном доме. Все остальное – большое месиво из какого-то металла, объятого пламенем.

Пожарный Уткин, пост которого направили как раз на спасение людей из дома Гражданская, 45, уверяет, что хвост действительно лежал на стене здания по улице Мира, 120, однако сильнее всего от обломков самолета пострадал именно дом по Гражданской – всего трое жильцов выжили. А на фото с адресной табличкой виден один из немногих сохранившихся элементов панельной пятиэтажки – большая часть превратилась в кашу из блоков, конструкций и тел погибших.

– Гражданская, 45. Возможности спастись у этих людей не было: мы находили на лестничных клетках трупы тех, кто успел выскочить из квартиры. Выжили только немногие жильцы, окна которых выходили во двор, потому как падение было со стороны фасада. Из-за этого и подъезды были не затронуты. Те квартиры, которые были со стороны подъездов, там люди выскочили на балконы, висели на подоконниках – ждали, пока мы доберемся и снимем их. Помню, три человека точно было, которых мы сняли с дома. Слава Богу, прыгать с высоты никто не пытался. А с другой стороны было падение "Руслана", выброс топлива – без шансов, – объясняет Уткин. – По этой причине большая часть людей была направлена на улицу Мира, 120, где хвост помял балконы. Там и в деревянном бараке со снесенной крышей, насколько я помню, вообще без погибших обошлось: людей эвакуировали через подъезды, был доступ. Основная гибель пришлась на 45-й дом, на который также попало больше всего топлива, и он сильнее всего был охвачен огнем.

По словам Уткина, часть топлива, которая вспыхнула при падении, попала на детский дом, стоявший на одной линии с 45-м домом, в другую сторону от Мира,120.

– В детском доме погибли, по-моему, дети, находящиеся на прогулке, во дворе. Но так или иначе пострадали все дети: пережить такую катастрофу в детском возрасте – они все получили психологические травмы. Многие из них потом лечились в психоневрологических диспансерах. Часть детей получили инвалидность, – рассказывает Уткин.

Заместитель директора детского дома №1 Любовь Романова, которая 6 декабря находилась на рабочем месте, вспоминает, что больше всего пострадали дети, находившиеся внутри детдома; она сама выжила только из-за того, что в момент авиакатастрофы вышла из медкабинета.

– Если бы осталась там, меня бы не было. Над медицинским кабинетом находилась пятая группа, многие дети погибли – туда просто влетела волна огня. Ребята из этой группы, когда я вошла, сидели на диване у окна, перед телевизором: две девочки сгорели вместе с креслами, их вместе с ними и вынесли. Там же сидели Аня Зернис, Макар, сын воспитательницы, и Римма Васильева… Римма сразу упала на пол и выползла в коридор, там ей помог воспитатель; она долго лежала в ожоговом центре, выжила. Аня и Макар сами смогли выйти, но травмы были очень серьезные, позже они скончались, – говорит Романова.

"Пришлось доказывать, что ребенок дотла сгорел"

По словам местных жителей, из-за высоких температур на месте крушения останков некоторых погибших почти не осталось, и у родственников возникли проблемы с тем, чтобы доказать их смерть. Различные ведомства отказывали родным, потому что иначе приходилось делать крупные по российским меркам выплаты, которые правительство пообещало семьям погибших. Так, потерявшим из-за катастрофы кормильцев от правительства полагалась единовременная материальная помощь в 20 минимальных зарплат – примерно 1,7 миллиона рублей. Несовершеннолетним, ставшим инвалидами из-за крушения, выдали по 17 миллионов рублей. Плюс каждый пострадавший получил компенсацию материального ущерба в сумме до 50 миллионов рублей на человека. В 1998 году материальное возмещение также выдали всем, кто в катастрофе потерял родных и близких.

– У племянницы моей подруги Надежды Грачевой погибли муж и маленький ребенок. Останки младенца даже не нашли, он сгорел дотла, такая температура была на месте этой катастрофы. Оказалось нечем подтвердить, что вообще этот ребенок был в доме, и похоронить было нечего. Они очень долго доказывали, что младенец погиб в этой ЧС. Представляете, каково было молодой матери, потерявшей в один миг сына и мужа, ходить по ведомствам и судам, – негодует Людмила Бондарева.

Спустя два года – в 1999 году – более 50 иркутских семей подали в суд на Министерство обороны России с требованием возместить моральный вред. Большинство из них проживали в доме №120 по улице Мира, на который обрушилась хвостовая часть разбившегося самолета. Одна из заявительниц сообщила, что в результате катастрофы перенесла сильное нервное потрясение, была поставлена на учет в психоневрологический диспансер, ее и сына мучает бессонница, а по ночам снятся кошмары: горящий дом и обожженные до неузнаваемости тела.

Большая часть погибших, по словам местных жителей, работали на Иркутском авиазаводе.

– При крушении погиб мой дядя Иннокентий Петрович Курбетьев с женой, он много лет прослужил на авиазаводе, в то время уже был на пенсии. Жили они в доме №45 по Гражданской. Это были самые массовые похороны, которые приходилось видеть, – целая колонна убитых горем родственников, нескончаемый поток. Вид этого печального шествия, участники которого плакали, рыдали, иногда прямо в голос кричали, просто потрясал, – рассказывает Евгения Карабанова. – Чудом выжил их сын с невесткой – уехали в тот злополучный день на дачу.

Таких моментов неожиданного спасения было несколько, рассказывает фотограф Слепнев.

– Кстати, в пятиэтажке, на которую упал хвост самолета, незадолго до крушения отмечали свадьбу – они провели выкуп и поехали кататься. Представьте эмоции людей: считаные минуты назад в этом месте жених невесту выкупал, пили шампанское, отъехали, условно говоря, на несколько кварталов, вернулись – а на их подъезде хвост самолета висит! – вспоминает Слепнев. – Безусловно, многие эмоции выражали; понятно, у всех кто-то погиб: сосед, знакомый. Были прямо душещипательные картины: взрывной волной икону выкинуло из квартиры, там же обгорелый столб в снегу, на который ее поставили – и бабушки ходят к иконе молиться за спасателей, за людей.

Сами пожарные признаются, что в то время психологической подготовки к работам на подобных ЧС не было – "воспитывал опыт".

– На тушении дома по Гражданской, 45, в составе дежурного караула работал пожарный Юрий Старовойтов – в первом подъезде этого дома, выходящем на Мира, 120, дома была его мать с младшим братом. Брат учился в школе, погиб, делая уроки за столом. Мы вместе с ним потом поднимали его труп. Несмотря на это, доработал до конца: в таких случаях ведь нет понятия смены – пашешь, пока есть завалы или пока не упадешь, – вспоминает Уткин. – Сотрудники пожарной охраны на каждом дежурстве сталкиваются с этим, видят эти трупы, они психологически воспитаны. Когда ты встречаешься с первым трупом, вдыхаешь запахи этого сладкого горелого мяса, у тебя – шок, ты уже это не забудешь. С определенным стажем это уже перестает так шокировать. Но, наверное, не в этот раз. После Мамон 1993 года, когда много было трупов, много останков, которые нас "закалили", можно сказать, пожарные Иркутска опять столкнулись с этим – гора трупов, которые выносили на спортивную площадку 37-й школы, складировали для опознания... Массовая гибель – это всегда особенно тяжело. Это сейчас в системе МЧС есть психологи, комнаты психологической разгрузки. А у нас как было! Помните фильм "Красная жара", где Арнольд Шварценеггер в роли русского милиционера прилетает в Америку, заходит в полицию, где стоит аквариум с рыбками. Он спрашивает: "Это для чего?". Ему полицейский: "Успокаиваемся, расслабляемся. А вы как?" Шварценеггер на ломаном русском: "Водка". В общем, отслужил, три дня на отдых – и опять выходишь на смену. И еще три дня отдыха в таких случаях – очень условная штука: военная прокуратура, гражданская прокуратура, полиция, все тебя допрашивают: "Что делал, что видел?" Первые сутки точно никто не отдыхал, всех допрашивали.

К вечеру появились сообщения, что мародеры грабили квартиры, брошенные испугавшимися жителями.

– У меня есть такой кадр: сугроб, на который взрывной волной выкинуло из квартиры часы с кукушкой. Хотел его сделать иначе – чтобы часы на переднем плане, дальше пожарные, хвост самолета – и все было бы понятно. Не получилось: прибежал сотрудник милиции, схватил меня за шиворот и начал тащить. Видимо, решил, что я хотел стащить эти часы. К вечеру прилетел молодой растерянный Шойгу в норковой шапке, давал пресс-конференцию. Спустя несколько дней – Виктор Степанович Черномырдин, на тот момент премьер-министр, – вспоминает Слепнев.

По словам пожарного, техника МЧС на месте падения самолета появилась только на следующий день.

– Какая-то техника МЧС, машины стали появляться. Не помню, чтобы они как структура что-то представляли тогда в Иркутской области – по-моему, из Новосибирска и других городов перебрасывались. Структура МЧС сильно развилась только с 2003 года, когда пожарная охрана перешла из МВД к ним. А тогда, помню, Сергей Кужугетович подходил ко мне с помощниками, фонарь просил: "Можно ваш фонарь? Походим, посветим". – "Пожалуйста".

Совершенно секретно

Несмотря на то что с момента катастрофы прошло 24 года, у ее очевидцев и участников спасательных работ до сих пор нет единого мнения о причинах падения Ан-124. Объявленная правительственной комиссией официальная версия катастрофы – дефект двигателей Д-18Т, выпущенных украинским предприятием "Мотор Сич", – вызвал сомнения у украинских экспертов. Они заявили, что к последовательной остановке трех двигателей "Руслана" за первые 11 секунд полета привели не их недостатки, а смешение "летнего" и "зимнего" топлива, а именно скопление значительного количества ледяной крошки в топливной системе самолета.

Время от времени собственные расследования на эту тему проводят и гражданские, и военные эксперты из обеих стран. Так, в 2009 году генеральный конструктор украинского завода "Прогресс" (разработчик авиадвигателей для Ан-124) Федор Муравченко озвучил итоги исследований и опытов предприятия, согласно которым повышенное содержание воды в керосине вызвало льдообразование и забивание топливных фильтров, что вызвало помпаж двигателей. А в 2014 году бывший начальник службы безопасности полетов ВВС РФ, член комиссии по расследованию авиапроисшествий с воздушными судами генерал-майор авиации Борис Туманов сообщил, что у двигателей Д-18Т есть конструктивный дефект – низкая газодинамическая устойчивость, который подтверждает статистика: с 1987 по 1997 год произошло 60 отказов Д-18Т.

– Да, чаще всего всплывала версия, что "Руслан" заправили некачественным топливом, поэтому самолету просто тяги не хватило на взлете, – говорит Слепнев.

На вопрос о том, проверяли ли топливо перед самым взлетом, начальник поста пожарной части Уткин не готов дать точный ответ.

– Его проверяют. Но вопрос об этом – не ко мне. Знаю только, что сразу после катастрофы в первые минуты тот топливозаправщик, который его заправлял, был опечатан, передан в компетентные органы. Про выявленные нарушения ничего не знаю. Надо сказать, тяжелое было экономически время – 1997 год, разруха. Авиационный завод – одно из градообразующих предприятий, которое эффективно на тот момент работало: торговали с Китаем, Малайзией, Индонезией, продавали самолеты. Что на самом деле произошло, когда рассекретят эту папку – неизвестно. Но авиазавод сейчас единственное предприятие, которое после развала Советского Союза смогло сохранить и рабочие места, и рабочий коллектив, – напоминает Игорь Уткин.

Запись переговоров экипажа не сохранилась – оба бортовых самописца оказались в центре пожара и были сильно повреждены. С материалов расследования правительственной комиссии до сих пор не снят гриф секретности.

Траур каждый год

6 декабря 2019 года в 14:45 у мемориальной плиты возле храма Рождества Христова, построенного на месте дома на улице Гражданская, 45, в 22-й раз собрались жители поселка авиастроителей, сотрудники Иркутского авиационного завода, коллеги, друзья и родственники, соседи погибших в авиакатастрофе. Они зажгли 72 свечи и положили на черный мрамор с именами погибших цветы.

– Мы все были в горе, в горе был весь второй Иркутск, а наш район – до сих пор помнит. Не было ни одного человека, который бы не сочувствовал, все были в трауре. Все жители Иркутска восприняли эту катастрофу как потерю близкого человека, – делится Людмила Бондарева. – Первое время мы, конечно, боялись взлетающих самолетов. Некоторые после падения "Руслана" переехали. Мы – нет, но когда летел большой самолет, неосознанно присаживались к земле. И большие самолеты, которые летят на авиазавод, как раз над нашими домами пролетают – над моим домом до сих пор проходит этот воздушный коридор. Позже подуспокоились: все же авиазавод еще до войны был построен, самолеты здесь всегда летали, над вторым Иркутском и сейчас летают низко, а его аэродром со всех сторон городом окружен, что ж поделать.