4 марта 1930 года было разгромлено Малетинское крестьянское восстание, охватившее крупнейшие старообрядческие села Забайкалья. Оно продолжалось всего три дня, но стало самым кровавым из всех восстаний против коллективизации в Сибири. Его участники собирались избавиться от коммунистов и создать парламентскую республику, но не смогли устоять перед отрядами ОГПУ, были расстреляны или отправлены в лагеря. И даже в годы перестройки половине восставших было отказано в реабилитации.
"Как пел, так и вышло"
Братья Алексей и Арьян Конечных из небольшого забайкальского села Заганский Станок сначала с энтузиазмом приняли советскую власть. Еще бы, ведь "Землю – крестьянам!".
– Мне бабушка рассказывала, что, отслужив в царской армии, еще перед революцией они завели свое хозяйство, купили скот, молотилку, – рассказывает Алексей из Улан-Удэ. – Но, когда началась коллективизация и землю стали у крестьян отбирать, они решили за нее сражаться с оружием в руках. Родной брат моего прадеда Алексей Конечных стал командиром отряда повстанцев, который сформировали в селе Заганский Станок. Мой прадед Арьян тоже участвовал, но не на первых ролях.
Восстание продолжалось всего три дня и закончилось полным провалом. Когда отряд ОГПУ, прибывший из Читы, разгромил повстанцев в селе Буй, Алексей с Арьяном попытались укрыться в тайге. Алексея вскоре убили неподалеку от села. Арьян решил прорываться в Монголию, но его схватили на границе. Семья больше его никогда не видела и долгие годы не знала, что с ним стало.
– Лишь в перестройку моя мама подала на реабилитацию и узнала, что ее дед Арьян был расстрелян. Бабушку после подавления восстания тоже забрали в ОГПУ – в 1930 году ей было 17 лет. "Посидела в тюрьме несколько дней, потом отпустили", – скупо говорила бабушка. Я жалею сейчас, что тогда не расспросил ее обо всем во всех подробностях! Но это все, что я помню, а спросить некого: бабушки нет уже много лет. А еще я помню, как она часто напевала песню: "Вот умру я, умру я, похоронят меня, и никто не узнает, где могилка моя..." Я как-то спросил ее, почему она эту именно песню так часто поет. Бабушка ответила, что это была любимая песня ее отца, он тоже часто ее пел. И добавила: "Как пел, так и вышло".
"Это перед пропастью коммунисты так обирают народ"
События, которые будут стоить жизни братьям Арьяну и Алексею Конечных, начались в селе Бичура, входившем на тот момент в Малетинский район Читинского округа Восточно‐Сибирского края. Бичура была и остается самым крупным во всем Забайкалье семейским селом – "семейскими" в этих местах называют потомков старообрядцев.
– В Бичуре старообрядцами числилось до 90% населения, – отмечает доктор исторических наук Олег Петров (имя изменено из соображений безопасности). – Большинство осужденных после подавления восстания носили известные старообрядческие фамилии, отмеченные в Малетинском районе еще на январь 1795 года: Авдеевы, Афанасьевы, Белых, Болоневы, Ивановы, Калашниковы, Конечных, Михалевы, Перелыгины, Разуваевы, Слепневы, Ткачевы, Тюрухановы, Утенковы, Чебунины, Яковлевы. Коллективизация вызывала у старообрядцев протест не только по экономическим, но и по религиозным основаниям.
Советская власть не собиралась считаться с чувствами верующих. В Бичуре еще в 1928 году была основана коммуна с красноречивым названием "Безбожник".
– 22 декабря 1929 года в коммуну вступил бедняк Матвей Ткачев. И надо же такому случиться, что ровно через два дня после этого родила его жена. В местной церкви отказались крестить младенца. Ткачеву пришлось выйти из коммуны, чтобы окрестить новорожденного. А через пару дней он снова вернулся в коммуну, – рассказывает историк и краевед Андрей Васильев (имя изменено по соображениям безопасности). – Чтобы подобные истории не повторялись, коммунары боролись за закрытие церквей.
В районном центре, селе Малете, церковь уже закрыли: на общем собрании членов артели и коммуны решено было передать ее "на культурные нужды". Бичуринцы понимали: когда закроют церковь в Бичуре – это вопрос времени. Большинство семейских и без того не желали принимать "сатанинскую власть", а закрытие церквей вызывало еще большее озлобление.
– В октябре 1929 года в Бичуру вернулся из ссылки раскулаченный Максим Тюруханов. Навещая родственников и знакомых, он говорил: советской властью недовольны все поголовно, не только крестьяне, но и рабочие в городах, поэтому жить этой власти осталось считаные дни, – продолжает рассказ Андрей Васильев.
Максиму Тюруханову удалось объединить разрозненные группы недовольных крестьян. Сохранилась запись его выступления перед одной из таких групп:
"Бабы теперь начинают просыпаться и заступаться за церковь и не пускать мужиков в колхозы. Народ весь против этой власти, с кем ни говоришь – все клянут ее. Поговоришь с кем на поминках или похоронах, и каждый ругает ее эту власть. И как только она держится? Попустился народ и как скотина бессловесная стал. Взял бы народ, да весь – бабы, девки, мужики, ребята – все, да с псалмами по улицам, да с причитаниями: "Не дадим в обиду церковь Божию – служителей", а то каждый боится и людей и сам себя. … И что мы скажем Господу Богу. "Почему, – спросит, – оставили народ без наставлений, без слова Божия". Бога своего не оставлю и не отрекусь от него и пострадать за Господа Бога не боюсь".
– Максим Тюруханов призывал восстать и бороться за свои права. А трое его родных братьев, тоже раскулаченные, предупреждали соседей, что их ждет, если станут терпеть дальше: "Нас распродали, позабрали все, скоро доберутся и до вас, а вы все молчите". Одни верили этим словам, другие нет, – говорит Андрей Васильев. – Но тут как раз началась раздача окладных листов по сельхозналогу. Увидев, сколько хлеба им полагается сдать, даже самые недоверчивые перестали сомневаться в правоте братьев Тюрухановых.
Из показаний жителя села Красный Яр Шубина С. А., главы семейства из 7 человек:
"Причиной, побудившей меня выступить с оружием в руках против власти, была боязнь голода. Сам я маломощный середняк, посева 4 десятины, с которой собрал 120 пудов. По хлебозаготовкам я был обложен в 85 пудов, а затем с налогового рубля 34 1/2 пуда. Затем меня обложили на 40 пудов, и так как у меня оставалось лишь 10 пудов, то я внести всего не мог. За несдачу 30 пудов у меня описали и продали все имущество. И когда 24 февраля мне предложили участвовать в готовящемся восстании, указав при этом, что если не будет восстания, то нас, крестьян, разорят, я добровольно согласился".
Делая вид, что собираются выпить, крестьяне начали обсуждать, как быть. Отдавать хлеб, чтобы самим потом голодать, никто не хотел.
– Разговоры были примерно такие: "Вот дождались советской власти, а она с каждым годом все больше и больше облагает налогами. Чего ждать дальше? Мы раньше таких налогов не платили, а теперь нас хотят обобрать совсем. Все вывезут, а крестьян оставят на голодную смерть. Это перед пропастью коммунисты так обирают народ. Семеновцы тоже перед гибелью так же грабили народ". Недовольны были все, но на открытый протест пока решались единицы, – продолжает рассказ Андрей Васильев. – Когда окладные листы принесли семье Перелыгиных, они отказались их принимать, заявив: "Мы хлеба сдавать не будем, пусть сдает коммуна "Безбожник", это их власть". Однако сдавать все же пришлось, потому что за отказом следовал сначала штраф, а потом и продажа всего имущества. Если хлеб не был сдан в три дня, полностью распродавали имущество даже у многодетных семей.
Сдавать хлеб обязали даже тех, кто его не выращивал. Так, бедняка А. С. Панькова обязали сдать 7 пудов хлеба, хотя сам он работал на лесозаготовках. А когда он не смог заплатить налог, у него забрали единственную телегу. А у пчеловода М. И. Иванова потребовали сдать 100 пудов. У него нашлось только 60, из которых из которых он сдал 52 и остался с 8 пудами хлеба на семью из 8 человек.
Из показаний жителя села Бичуры Иванова Е. Ф., главы семейства из 5 человек:
"Осенью 1929 года меня раскулачили. Распродали 3 коня, 10 коров, 7 баранов, одну чушку, обложили индивидуальным налогом 250 рублей. Все мое хозяйство было распродано в один день, что наживалось мною в течение сорока лет. Раньше я кормился, давал другим, продавал, а теперь у меня ничего не осталось, и семья моя голодает. Это настолько меня озлобило против Советской власти, что не знал, что делать дальше, хотел даже бежать за границу. В деревне в разговорах с односельчанами, тоже раскулаченными, мы стали жаловаться один другому на нажим власти: "Давайте поднимем восстание все, иначе нас разорят до рубахи".
Местные власти не обращали внимания на всеобщее возмущение крестьян неподъемным продналогом. Их заботило лишь то, как выполнить в срок новую задачу. 3 декабря 1929 года бюро крайкома ВКП(б) Восточно-Сибирского края постановило: "Осуществить к концу пятилетки сплошную коллективизацию всей обжитой зоны края с развитым сельским хозяйством, доведя степень коллективизации до 86%".
– Забегая вперед, хочу отметить, что эти цифры по Забайкалью так и не были достигнуты, – говорит Андрей Васильев. – К концу 1935 года было коллективизировано лишь около 80% всех хозяйств, хотя крестьян загоняли в коммуну буквально силой. В Малете, например, получили такую директиву из центра: "Выдел земли некооперированным беднякам, середнякам и кулакам, подкулачникам не отводить, их судьба решается местной общественностью, вплоть до выселения, путем полного лишения земли".
Из показаний участника восстания Иванова Е. Т. из села Малый Куналей:
"В 1929 году со стороны властей к крестьянству были применены большие налоги о выполнении хлебозерном, что до этого никогда не было и крестьянство не жаловалось, если и были отдельные налоги, то их выполняли и не роптали. А в этом году слишком прижимали крестьян, в особенности это имело место во время хлебозаготовок осенью 1929 года, когда наиболее крепкие хозяйства стали облагаться налогами настолько, насколько они не намолотили вообще, а их принуждали вывезти или говорили, что в противном случае имущество будет распродано и будет взыскано в пятикратном размере… Среди населения стали ходить слухи и толки, что власть хочет от крестьянина забрать весь хлеб, разорить хозяйства и оставить голодом. Сразу же после хлебозаготовок властью стали проводиться меры по объединению крестьянских хозяйств в коллективы – колхозы и коммуны. Крестьянство снова стало роптать, т.к. они в эти колхозы идти не хотят, а хотят работать каждый сам по себе и вести свое хозяйство в отдельности… Видя все это, стали говорить, что власть поступает неправильно – сначала забрала хлеб, а теперь хочет загнать в колхозы и забрать все …, что наживалось веками и сделать крестьянина нищим, батраком. … Это только приведет к вражде и недовольству. Все будет разорено, уничтожено и тогда страна будет переживать еще больше недостатков и народ будет голодать. В 1929 году это было применено и к моему хозяйству, которое было распродано в один день, что наживалось мною в течение сорока лет".
"Какая же она живая, если у нее выплыли мозги"
Первые недовольные перешли от слов к делу еще в конце 1929 года. Так, 6 декабря в поселке Красноярском сожгли дом милиционера Панькова. А в конце февраля 1930 года в Бичуре обстреляли коммунара Белых и члена коммуна Матвея Ткачева. Но пока это были единичные акции протеста.
– Настоящая подготовка к восстанию шла незаметно для местных властей. Во всех селах Малетинского района создавались ячейки из недовольных. Главную задачу будущего восстания они сформулировали так: "Добиваться вольной торговли, чтобы не отбирали у мужиков хлеб", – рассказывает Андрей Васильев. – Ячейки связывались друг с другом, но единого руководства у них пока не было.
В райцентре Малете прошло два совещания по подготовке к вооруженному выступлению – оба в доме одного из будущих руководителей восстания Алексея Крюкова. Малетинцы разработали план, как получить оружие – захватить милицию и райисполком, перебив всех партийных и комсомольцев. А после победы постановили провести совместный съезд всех восставших, чтобы решить, как жить дальше.
В Бичуре ячейка под руководством Максима Тюруханова уже почти закончила подготовку к восстанию, когда Читокротдел ОГПУ и Областной отдел ОГПУ БМАССР начали совместную операцию по ее ликвидации. У чекистов оказались практически полные агентурные данные о заговорщиках. К 1 марта в Малете арестовали шестерых самых активных крестьян. То же немного произошло и в Бичуре, где арестовали 8 человек.
Однако небольшая группа бичуринцев во главе с Максимом Тюрухановым сумела скрыться. Беглецы направились в село Малый Куналей и там сразу же установили связь с руководителями местной ячейки Семеном Конечных и Петром Фалилеевым. Они рассказали, что уже подготовились восстать, чтобы свергнуть советскую власть. Решено было не дожидаться арестов и выступать немедленно.
По всем окрестным селам разослали нарочных с призывом собраться 2 марта на заимке Гутай. Съехались около 50 человек из Бичуры, Малеты, Малого Куналея, Поселья, Красного Яра, Буя, ближайших бурятских сел. Первым выступил представитель Красного Яра Федор Вокин. Он предложил лозунг восстания – "За свободную торговлю и частную собственность". Все присутствующие единогласно поддержали предложение.
– На этом этапе была конкретизирована конечная цель восстания: создать на территории Малетинского района, а в перспективе и во всем Восточно-Сибирском крае, президентскую республику, которая гарантирует неприкосновенность частной собственности, прежде всего, на землю, – рассказывает Олег Петров. – Восставшие намеревались мобилизовать все взрослое мужское население, сформировать из мобилизованных крупные вооруженные соединения по образцу частей регулярной армии, взять под контроль Малетинский район, а затем начать наступление на Читу, Троицкосавск и Верхнеудинск.
Восставшие разделились на несколько боевых отрядов. Командующим объединенных сил был избран Семен Конечных. Он долго спорил с Максимом Тюрухановым, с чего начать. Тюруханов предлагал наступать на Бичуру, поскольку там находилась опергруппа ОГПУ с пулеметом. А Конечных напирал на то, что у восставших пока мало людей и вооружения, надо сначала пополнить ряды, в потом уже идти на Бичуру. Не сумев убедить друг друга, оппоненты предложили проголосовать. Большинством голосов решено было идти на Малый Куналей.
2 марта к 12 ночи отряд под командованием Семена Конечных захватил село. Ближе к утру на крыльце местного клуба были убиты начальник малетинской милиции Петр Желтоухов и следователь Федор Мошин. На следующий день расправились с учителем Волковым, красноармейцами Конечных и Смолиным, а также с членом партии коммунаром Син-Чином. После этого восставшие собрались, чтобы избрать сельский штаб, который должен был взять на себя управление селом.
– Как ни странно, но председателем сельского штаба был избран член партии Илья Семенников, возглавлявший разогнанный советский сельсовет. Он добровольно сложил оружие и заявил, что "всегда был за народ", хоть и служил председателем сельсовета, но душой оставался с народом и радел за его интересы. Собравшиеся поверили Семенникову, и он снова стал председателем, – говорит Андрей Васильев.
В ночь со 2 на 3 марта другой отряд повстанцев под командованием Алексея Конечных захватил ряд улусов Заганского сомона. А после полудня 3 марта без единого выстрела вошел административный центр сомона – Заганский станок.
Отряд под руководством Семена Конечных 3 марта направился из Малого Куналея в Поселье, где восставших уже ждали единомышленники, и без боя вошел в село, объявив о мобилизации всего мужского населения.
Советский актив пытался избежать расправы. Комсомолка Татьяна Быкова успела укрыться в сарае и зарыться в сено. Однако ее нашли и стали избивать вилами, а потом выволокли из сарая и ударили ломом по голове со словами "Вот, тебе, сука, отпила нашу кровь". Тогда же был ранен секретарь Посельского сельсовета Якимов. Покидая село, несколько малокуналейцев добили раненого, упражняясь в стрельбе.
Из показания жителя Поселья Асиновского Л. Ф.:
"В обед я ездил пить чай и, когда приехал, под сараем лежала убитая Быкова Татьяна. Я стоял на посту, потом не помню, кто сказал, что Татьяна еще жива. Мы все пошли посмотреть. Я сказал, какая же она живая, если у нее выплыли мозги. Тогда Быков Мартын говорит, что нет, она еще жива, и ты, говорит, должен в нее выстрелить. Астрехинский Матвей подтвердил, и они сказали, что если не выстрелю я, то они меня убьют, потому что я, как и Татьяна, был комсомольцем. Быков Мартын дал мне пистолетное ружье, сам взвел курок и, поддерживал одной рукой, навел в лоб лежащей Татьяне Быковой, а мне сказал нажать спуск. Я нажал, и получился выстрел".
Восставшие не собирались долго задерживаться в Поселье, они спешили объединить все соседние села. В Красный Яр отряд по руководством Семена Конечных также вошел без боя и действовал по тому же плану: арест активистов и мобилизация взрослых мужчин.
Коммунар Пушкарев наотрез отказался присоединиться к повстанцам, за что его тут же застрелили в собственном доме. Был убит и другой колхозник – Гавриил Конечных. Убили и учителя местной школы Бянкина: он пытался спрятаться, но его отыскали и расстреляли за то, что хотел закрыть церковь. На теле учителя потом насчитают 15 огнестрельных ран. А прямо в центре села выстрелами в упор был убит "двадцатипятитысячник" Николаев, приехавший из Читы проводить посевную кампанию.
– В день восстания в Красном Яре оказался корреспондент окружной газеты "Забайкальский рабочий" Василий Блох, – рассказывает Андрей Васильев. – Услышав выстрелы, Блох огородами побежал к реке Хилок, пытаясь спастись. Но его нагнали, ранили и начали избивать прикладами. Один из крестьян, Степан Шубин, избивал Блоха с таким остервенением, что сломал ложе винтовки. Еще живого, его бросили умирать на снегу.
Поставив вооруженные посты на окраинах Красного Яра, восставшие направились в село Буй. Членов местной коммуны имени Ленина кто-то успел предупредить о восстании. Они попытались дать отпор наступающим, но после нескольких выстрелов почти все коммунары разбежались. Сражаться остались лишь пятеро: председатель коммуны Илья Мякотии, коммунары Никанор Пестерев и Леонид Шевелев, учитель Федор Вахмянин и жена избача Антонина Штыкина. Все они были убиты после зверских избиений. Всего же за время восстания в четырех селах, захваченных повстанцами, было убито 26 человек.
Из воспоминаний жителя Малеты Тита Крюкова
"В подавлении восстания сам участия не принимал, но мне поручили в Малете охранять трупы замученных коммунаров. Некоторых было трудно опознать как, например, учителя Вахмянина, потому что все тело его было разбито, когда мертвого таскали лошадью по земле. Трупы были мерзлые. На охране я выдержал только одну ночь. Другую ночь я просил уже, чтоб сменили".
"Расплачиваться за вину мужа пришлось его жене"
– После того, как были заняты села Малый Куналей, Поселье, Красный Яр и Буй, число повстанцев выросло до 600 человек, – рассказывает Андрей Васильев. – Небольшие отряды по 10–20 человек продолжали приходить изо всех окрестных сел. Однако как следует их вооружить возможности не было. Лишь у некоторых восставших были винтовки, гранаты или револьверы. У большинства – только охотничьи дробовики и шашки, а то и просто вилы, палки или топоры.
4 марта штаб восставших собирался начать наступление на Бичуру, но там уже успели подготовиться к их приходу. Из местного актива и коммунаров были сформированы два отряда самообороны. К ним на помощь из Читы прибыли на двух грузовиках бойцы 70-го Отдельного Читинского дивизиона войск ОГПУ.
Первое вооруженное столкновение произошло возле села Узкий Луг. Небольшая группа восставших, направлявшаяся из Буя в Заганск, бежала при первых же выстрелах. Узнав об этом, штаб восстания решил держать фронт в степи под Буем и ждать подмоги из окрестных сел.
Первым к линии обороны восставших утром 4 марта подошли 5 бойцов дивизиона ОГПУ и отряд самообороны из 30 человек. Они сразу же начали наступление на село, но были встречены сильным ружейным огнем. Необстрелянные бойцы из отряда самообороны залегли в снег, атака едва не захлебнулась. Тогда командир отделения ОГПУ открыл огонь из пулемета, что ошеломило оборонявшихся, и сумел увлечь остальных за собой. Буй был взят, несмотря на многократное численное превосходство восставших. Большинство из них побросали оружие, спрятались по домам или бежали в тайгу. Лишь два отряда не поддались панике и отступили организованно: первый – на Малый Куналей, второй – по реке Буй к деревне Мостовка.
В Малом Куналее восставшие поначалу пытались держать оборону в местной церкви, но с наступлением темноты начали разбегаться. Почти все повстанцы, ушедшие по реке Буй, также разбежались в тот же день и вернулись к своим семьям.
– Малетинское восстание, по сути, не отличалось от других крестьянских первой половины 1930-х годов, – полагает Олег Петров. – Для повстанческого движения тех лет в целом характерны стихийность и неподготовленность выступлений, слабая степень их координации, локализация в пределах одного района, неясность целей и задач, неготовность сформировать боеспособные воинские части, скоротечность противостояния вооруженным формированиям власти и т. д. После краткосрочных боевых столкновений основная масса восставших рассеивалась, а часть из них уходила в труднодоступные районы.
К вечеру 4 марта отряд ОГПУ занял все охваченные восстанием села и улусы. Разбежавшихся повстанцев потом находили и арестовывали по одному.
– Было установлено, что в восстании принимало участие до тысячи человек, – рассказывает Олег Петров. – По уголовному делу № 171/2231, заведенному Читокротделом ОГПУ, проходили 393 человека. Обвинение в преступлении, предусмотренном ст. 58-2 УК РФ ("вооруженное восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд"), было предъявлено 152 арестованным. 31 июля 1930 года постановлением Тройки Полпредства ОГПУ ДВК 34 человека были приговорены к расстрелу, однако 23 из них высшую меру заменили 10 годами лишения свободы. 73 человека приговорили к лишению свободы на сроки от 2 до 10 лет, 20 человек – к лишению свободы на сроки от 1 до 3 лет условно. 15 участников восстания вместе с семьями выслали на поселение в Николаевск-на-Амуре. Обвинение в отношении двух человек было признано недоказанным, но "принимая во внимание нецелесообразность возвращения их как кулаков к прежнему места жительства", их тоже выселили вместе с семьями.
11 приговоренных к высшей мере наказания были расстреляны 8 сентября 1930 года на территории здания Читинского окротдела ОГПУ. Место их захоронения неизвестно.
Руководитель восстания Семен Конечных и еще 10 его сподвижников до конца лета скрывались в тайге. В ночь с 5 на 6 октября 1930 года ОГПУ удалось узнать, что они скрываются в пади Гремячиха в районе села Малый Куналей. Организовав облаву, чекисты сумели захватить 8 человек, пятеро из них были ранены. Руководитель отряда повстанцев Заганского сомона Алексей Конечных был убит. Руководителю восстания Семену Конечных удалось уйти от преследования и скрыться. Его судьба осталась неизвестна.
– Расплачиваться за вину мужа пришлось его жене, 34-летней Елизавете Конечных. 16 октября 1930 года ее арестовали за то, что она снабжала мужа едой. В декабре того же года Елизавета Конечных была приговорена к 3 годам лагерей. А в ноябре 1933 года, когда она уже отбыла наказание, Елизавету за то же самое преступление осудили еще раз, на этот раз приговорив к 5 годам лишения свободы, – говорит Андрей Васильев. – Повторные сроки получали и многие участники восстания. А в годы Большого террора получивших в 1930 году "мягкие" сроки приговаривали повторно, на этот раз – к расстрелу.
Малетинское восстание считается самым "кровавым" среди всех восстаний в Забайкалье периода коллективизации. Поэтому даже после начала перестройки были реабилитированы менее половины участников восстания.
В ходе пересмотра дел выяснилось: многие подследственные были приговорены без достаточных доказательств их вины, они стали жертвами сведения счетов.
Из рассказа Цырен-Дондока Шоболоевича, учителя школы в улусе Шибертуй:
"Во время следствия перед отправкой в тюрьму на место наказания Гомбо Чимитов встретил в следственном изоляторе в Мухоршибири своего младшего брата Бальжиниму Чимитова, который попал туда за кражу муки из дома Степанова Николая. Двум братьям удалось встретиться и поговорить. Старший брат сказал младшему, что он уже не вернется домой, а тот скоро выйдет на свободу и должен остаться за старшего, помогать семье. Узнав, таким образом, о том, как попал в тюрьму его брат, решил в отместку оговорить Николая Степанова. На следствии во время допросов он сказал, что в доме Николая у них был нелегальный штаб, что он помогал повстанцам во время подготовки к восстанию. В результате чего Николай Степанов был признан виновным, так как реабилитировать себя не смог ввиду того, что не умел говорить по-русски. На очной ставке с Чимитовым только и повторял: "Болииш Гомбо! Болииш Гомбо!", что означало: "Перестань, Гомбо! Не может быть, брось это!"
