30 октября – День памяти жертв политических репрессий. Накануне этой даты Сибирь.Реалии рассказывает, как в России уничтожают последние свидетельства преступлений сталинизма. На прошлой неделе в Томске мэрия снесла памятные столбы с именами жертв политрепрессий на Каштачной горе. Исчезли памятники и таблички с именами погибших при благоустройстве сквера памяти жертв политических репрессий и в Кемерове.
Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм
"Место скорби превратили в какой-то парк для свиданий"
В 1987-м на улице Баха в Ягуновском микрорайоне Кемерова установили камень с памятной надписью "Здесь захоронены жертвы репрессий 1937–1938 годов. Память о безвинно пострадавших будет вечно в сердце народном!". Летом 1998-го здесь же на пожертвования воздвигли часовню. Документальных свидетельств не сохранилось, но, по устоявшемуся мнению жителей Кемерова, именно на этом месте в конце 30-х расстреливали людей. И потому постепенно вокруг камня и часовни вырос мемориальный сквер, в котором родственники репрессированных устанавливали памятники своим погибшим близким. Однако с годами сквер ветшал.
– Когда пару лет назад было голосование, где кемеровчане считают прежде всего нужно провести ремонт, мы участвовали всем районом, всей Ягуновкой, – рассказывает местная жительница Татьяна Федорова (имя изменено в целях безопасности собеседника Сибирь.Реалии). – Так радовались, когда увидели результаты, что наш сквер попал в число тех, на кого выделят деньги. И вот сделали. Место скорби превратили в какой-то парк для свиданий: скамейки, фонарики. Сначала я была в шоке, когда на месте "Зимней вишни" (торгового центра, где сгорели 60 человек. – Прим. С.Р.) установили качели и фонтаны. А теперь на месте расстрельного лагеря сделали асфальтные дороги. У нас между домами грязь по колено, щебенкой отсыпать не могут, а здесь ровненький гладкий асфальт. Теперь тут постоянно ребятишки собираются. Дети на самокатах катаются по костям убитых! Была здесь плитка, ну, и заменили бы на плитку! А по вечерам молодежь пиво здесь пьет.
В 1931 году в Ягуновке собирались сооружать две угольные шахты с общим запасом угля в 50 млн тонн. Строительство, впрочем, вскоре пришлось заморозить, так как выяснилось, что для добычи ничего не было готово.
"На Ягуновской трудности с транспортом. Нет никакой подходящей дороги. При прокладке соединительной ветки железной дороги работы не были окончены. Нужно позаботиться о дорогах, по которым можно проехать с грузом в любую погоду. Необходимо все надземные установки заранее привести в порядок. Я бы рекомендовал работы по проходке не начинать, пока не будут построены котельное отделение и механический цех. Важным недостатком на Ягуновке является то, что нет электроэнергии. Необходимо немедленно провести провода…" – писал в июне 1934 года приглашенный специалист из Германии Эмиль Штиклинг, главный инженер на кемеровских шахтах "Шегловская" и "Северная" в 1932–1935 гг. В 1939-м "Ягуновскую" расконсервировали, строительство возобновили.
– В 1930-е в Кузбассе резко увеличивается угледобыча. В области ежегодно открывались новые шахты. Естественно, нужны были кадры. Плохая инфраструктура, дефицит жилья, тяжелые и опасные условия труда – желающих переехать ради такой работы было мало. Поэтому решили использовать на рудниках заключенных. Начальник треста "Кузбассуголь" Моисей Рухимович неоднократно обращался к секретарю Запсибкрайкома Роберту Эйхе и начальнику УНКВД Запсибкрая, а затем помощнику начальника ГУЛАГа НКВД СССР Николаю Алексееву с просьбой о выделению тресту заключенных. Возможно, именно благодарю строительству шахт "Ягуновская" и "Пионер" (последняя находится рядом) появился на этой территории лагерь. Зэков хотели использовать на строительстве, как, например, было в Междуреченске, – рассказывает кузбасский историк Леонид Фатеев (имя изменено в целях безопасности собеседника).
Есть и другие мнения. Генерал-полковник внутренних дел в отставке Сергей Марченко писал, что изначально это была зона, филиал тюрьмы отдела НКВД по городу Кемерово и сюда якобы отправляли исключительно женщин. Но спустя несколько месяцев их перевезли, куда – неизвестно. А на этом участке в два гектара решили выполнять поступившую из Москвы "расстрельную разнарядку". Первая партия мужчин-заключенных выкопала ров Г-образной формы, и извлеченный при этом грунт на несколько метров был выше пятиметрового забора, окружавшего лагерь.
Лагерь просуществовал всего несколько месяцев – с октября 1937-го по март 1938 года. По воспоминаниям тех, кто жил в те времена в этом районе, территория лагеря была обнесена высоким забором с колючей проволокой, за ним – вышки с охраной и три двухэтажных дощатых барака, построенных еще для геологов во время первой пятилетки, когда здесь только искали уголь. При этом никаких столовых и административных зданий. Заключенные приходили сюда пешком с железнодорожного вокзала большими колонами – в два с лишним километра.
"По ночам, чаще всего ближе к рассвету, за забором зоны раздавались беспорядочные винтовочные и пистолетно-револьверные выстрелы. Когда же стрельба смолкала, то над забором со стороны рва поднимались к небу языки пламени и густой черный дым с характерным запахом горелого человеческого мяса. Нередко ветром из-за забора выносило ошметки обгоревшей одежды казненных: они фрагментами повисали на верхней части забора и часто вылетали за его пределы. Спустя 4–5 дней после расстрельных выстрелов в зону поступал очередной этан обреченных", – рассказывал генерал-полковник внутренних дел в отставке Сергей Марченко.
Одному приговоренному к смерти кулаку Григорию Чазову удалось спастись. Он упал в ров за несколько секунд до того, как прозвучали первые выстрелы и, притворившись мертвым, пролежал среди трупов до окончания всех ночных расстрелов. Когда все стихло, а охрана разошлась, он сумел перебраться через забор и ушел в родное село Барачаты в Крапивинском районе. Дома он рассказал об увиденном брату Фёдору. Вместе они решили ехать в Москву, чтобы рассказать о произволе и насилии со стороны кемеровского НКВД. Спустя месяц они добрались до Главной военной прокуратуры СССР в Москве, где в тот же день были арестованы. Спустя две недели в отношении Григория в Москве привели приговор в исполнение, а его брат как "социально-опасный элемент" получил пять лет лагерей на Колыме.
"В Ягуновке не разрешили проводить раскопки"
Общая численность казненных в Ягуновском лагере не установлена. После того как лагерь закрыли, он еще пять лет охранялся и туда никого не пускали.
"Всюду был страх, никогда и никто об этом не говорил – боялись. В это время нельзя было рассказать анекдот, сказать правду, кто ты есть, потому что тебя могли сразу посадить, поэтому мы старались молчать, никто ничего не видел, не слышал", – вспоминала спустя годы местная жительница Людмила Московченко.
– Жителям близлежащих улиц даже запрещали заводить собак: мало ли, сорвется, побежит туда и раскопает кости. Все прекрасно знали, что там было. Старожилы рассказывали и про родственников, которые приносили передачки заключенным, а охрана им в ответ – таких здесь нет (хотя точно было известно, что он накануне только прибыл сюда). Потом, когда шахта уже работала, решили разобрать бараки, деревянные доски использовать в штольнях и обнаружили, что внутри на досках – сотни имен, предсмертные записки. Когда это обнаружилось, приехали сотрудники НКВД и все сожгли. Это место старались обходить стороной, оно всегда было огорожено забором. Это самое настоящее кладбище, только могила здесь одна и большая. Тут и строительство было запрещено. Это вот только в последние лет 10 настроили вокруг коттеджи, а так пустырь был. Потом уже в 1990-х батюшка из Комиссарово (соседний район. – Прим. С.Р.) добился, что здесь поставили часовенку. Говорили, что вроде здесь расстреливали еще и священников, – рассказывает местный житель Николай Демин (имя изменено в целях безопасности собеседника Сибирь.Реалии).
В начале 2000-х историей Ягуновки заинтересовались учащиеся местной школы №50. Ребята-поисковики из исторического клуба "Память" собирали свидетельства очевидцев страшных событий прошлого. Например, зафиксировали рассказ старожила Родиона Широкожухова: "Вечером пригнали колонну, а к рассвету стали слышны выстрелы, но вскоре всё стихло". Утром, идя на работу, Родион заглянул в щелку забора и увидел, что лагерь был пуст.
– Многие историки писали запросы в ФСБ, ГУФСИН, чтобы ознакомиться с материалами, связанными с этим лагерями, но получали отказ. Доктор исторических наук Любовь Гвоздкова проводила экспедиции по объектам бывшего Сиблага в Кузбассе: в поселке Ново-Ивановка возле Мариинска, в Яе, в Таштагольском районе. Нашли места массовых захоронений. Но в Ягуновке не разрешили проводить раскопки. Чиновники до сих пор это место предпочитают называть не расстрельным лагерем, а пересыльным пунктом. Насколько мне известно, удалось установить имена всего лишь 70 человек, хотя речь идет о нескольких тысячах, погибших здесь, – комментирует историк Леонид Фатеев.
"Людям теперь и прийти цветы положить некуда"
Ежегодно 30 октября в сквере памяти собираются родственники расстрелянных в 1937–1938 годах. Не все уверены, что именно здесь похоронен их близкий, но больше идти некуда.
"Деда реабилитировали только в 1957-м. В справке, которую выдала областная прокуратура, нет ни слова о том, где погиб дедушка. Но папа рассказывал, что именно на Ягуновке они видели отца в последний раз", – рассказывала Маргарита Дрыгина, внучка репрессированного.
Заведующего складом управления подсобных предприятий Харитона Дрыгина арестовали 29 ноября 1937 года "за организацию вооруженного восстания, оказание помощи международной буржуазии, проведение контрреволюционной пропаганды и агитации и участие в контрреволюционной организации". 2 декабря "Тройка" управления НКВД приговорила его к высшей мере наказания, 10 декабря приговор приведен в исполнение.
"И моя бабушка осталась одна с тремя детьми – одиннадцати, восьми и пяти лет. Родня от них отвернулась, испугались преследования. Во время войны бабушка тяжело заболела. Мальчишки ее, парализованную, возили в больницу на саночках. Из жизни она ушла в 1945-м. А позже, когда мой отец служил в армии воздушным стрелком, командир уговаривал его поступать в летное училище. Мол, давай скроем, что ты "сын врага народа". Но отец решил этого не делать. Выучился на строителя, работал главным механиком стройуправления, многие важные объекты в Кемерове возводились под его руководством. И папины братья получили образование, стали достойными людьми", – рассказывала Маргарита Дрыгина, которая ежегодно приходит в этот сквер в конце октября.
Родственники репрессированных считают, что здесь были расстреляны и похоронены директор кирпичного завода химкомбината г. Кемерово латыш Доминик Зазерский; родившийся в Баку мастер-механик кемеровской ГРЭС Дмитрий Дунев; преподаватель педколледжа Николай Ломаев; инженер по технике безопасности треста "Азотстроя" немец Александр Витман; слесарь треста "Азотстроя" австриец Август Кадлец; начальник пожарной охраны треста "Азотстроя" Павел Коничев; руководитель проектной группы треста "Азотстроя" немец Ноак Павел; техник-строитель на Азотно-туковом заводе в г. Кемерово немец Эдуард Познер.
22 марта и 5 апреля 1936 года во время строительства химического комбината произошли обрушения лесов, шесть человек получили травмы. Эти случаи стали эпизодами в большом уголовном деле о подрывной деятельности троцкистов ("Процесс параллельного антисоветского троцкисткого центра"). Бориса Норкина, начальника Кемеровокомбинатстроя, в который входил том числе "Азотстрой", судили в Москве вместе с начальником строительства Новосибирского завода горного оборудования Михаилом Богуславским, управляющим крупнейшим в стране Анжеро-Судженским угольным рудником Алексеем Шестовым, начальником "Локомотивстроя" Вильгельмом Карлсбергом, главным инженером треста "Кузбассуголь" Михаилом Строиловом, политиками Георгием Пятаковым, Карлом Радеком и другими. Норкин по решению суда был расстрелян. А остальные сотрудники "Азотстроя" аналогичный приговор выслушали в Кемерове.
Некоторые родственники рядом с часовней устанавливали памятники с фотографиями погибших, другие – именные таблички с датами рождения, смерти и реабилитации. Но в этом году их снесли. Территорию выровняли и посадили газонную травку.
– Знаете, что самое обидное? Вот они поставили там скамейки, дорожки сделали. А сам камень, часовню оставили облупившимися, изрисованными. Сказали, что вроде как это памятник культурного наследия и на него должны были выделить другое финансирование. Обещают, что отремонтируют в следующем году. Но я прям даже боюсь, – комментирует Татьяна Федорова. – Памятники взяли и просто увезли куда-то. Может, даже на свалку. Людям теперь и прийти цветы положить некуда. По-хорошему, конечно, нужно какую-то плиту установить с именами хотя бы тех, кого знаем. Но я вижу, что в других регионах убирают памятники жертвам сталинских репрессий. Поэтому иллюзий не испытываю. Не по-человечески все это.
Мы не разглашаем имя автора этой публикации из-за угрозы уголовного преследования по закону о нежелательных организациях в России.
