Слово "мандалада" в ненецком языке буквально означает "сбор вооруженных людей". За четыре прошедших века ненцы не раз поднимали восстания против русских колонизаторов. Самая долгая мандалада случилась в XIX веке, когда волнения в тундре, начавшиеся, по случайному совпадению, одновременно с восстанием декабристов, продолжались более пятнадцати лет. Историки называют эти события "мятежом Ваули", по имени его вожака – Ваули Пиеттомина, известного в документах того времени как "шаман-разбойник".
Восставшие ненцы верили, что в борьбе с иноземными захватчиками им помогает покрытый шерстью белый великан, огромные следы которого видели в тундре путешественники. Фантастическая смесь народных верований и реальных событий, происходивших в Заполярье, вдохновила Александра Етоева, писателя из Петербурга, на создание романа "Я буду всегда с тобой", который вошел в этом году в шорт-лист премии "Национальный бестселлер".
Время действия романа – 1943 год. Место действия – лагерь политзаключенных под Салехардом. Начальник лагеря желает быть увековеченным в мраморе. Он заказывает свою статую скульптору, бывшему эмигранту, недавно вернувшемуся из Аргентины. Действие происходит на фоне слухов о том, что ненецкие шаманы, поднимая на бунт недовольных советской властью оленеводов, вступили в контакт с командованием Кригсмарине – германского Военно-морского флота. Немецкие подводные лодки топят корабли Северного конвоя в Баренцевом море и якобы доплывают до Сибири. Самое удивительное, что всё это правда. Почти правда с долей чудесного раблезианского вымысла, делающего роман Етоева одним из самых ярких литературных событий этого сезона. В интервью изданию "Сибирь.Реалии" писатель рассказал о том, как собирал материалы для книги, как получилось, что заключенные играют с охранниками в футбол отрубленной головой, и почему ГУЛАГ представляется ему трагическим гротеском.
– Как вы вообще узнали об этих невероятных событиях, легших в основу романа?
– Началось все с мандалады, конечно. Я когда-то отдыхал с семьей в поселке Головинка на Черном море, а хозяин квартиры, которую мы снимали, много лет прожил на Севере, в Заполярье. И писал что-то наподобие мемуаров, у него семь амбарных книг этих записей было в доме. Он, узнав, что я работаю в редакции, понадеялся, что это можно издать, и дал мне их, все семь, почитать. Я осилил одну из семи, первую, и из нее-то узнал о восстании ненцев в 1943 году. Но это еще не было отправной точкой романа, просто меня это заинтересовало. Идея написать исторический, вернее псевдоисторический роман, возникла потом. Хотя окунуться в атмосферу военных 40-х годов, наверное, всегда хотелось, потому что время это было жесткое, страшное и одновременно великое, интересное. И потом, я же 1953 года рождения, после войны прошло не так много лет. Мои родители воевали.
– Что в этих амбарных книгах было написано?
– Мемуары же – где жил, что видел, мысли всякие, рассуждения, причем все это изложено пафосно, общими фразами, но и какая-то информация конкретная, ценная проскальзывала – случаи из жизни, чем питались, как они водку пили. Про мандаладу там было сказано, что немцы снабдили ненцев оружием с подводной лодки, заплывшей в Обскую губу, ненцы хотели взять штурмом Салехард, но наши их вовремя остановили. Особых подробностей не было, он же это из чужого рассказа взял.
– Но главное, насколько я понимаю писательскую кухню, это найти героя?
– Да. Схема приблизительная уже была. А потом нарисовался образ Дымобыкова – этакий красный кентавр на лихом коне, герой Гражданской войны. Человек, который в себе совместил и низкое, и высокое, по настроению способный казнить и миловать, и жестокий, и добрый. Герой Павла Луспекаева из "Белого солнца пустыни" своего рода. Скульптор Эрзья, который у меня носит имя Рза. Север. Салехард. Лагерь. Как-то это в ком слепилось, я даже не помню как... Какие-то варианты были, которые зачеркивались, новые возникали. У меня подготовительных материалов по объему в десять раз больше, чем сам роман. Это, кстати, нормально. В результате я начал с визита скульптора к начальнику лагеря, когда Дымобыков заказывает с себя скульптуру.
Отрывок из романа "Я буду всегда с тобой"
"Из чего будет статуя? – улыбнулся Дымобыков Степану, давая улыбкой уразуметь, что в художестве знает толк. – Каррарский мрамор, Степан Дмитриевич, тебя устроит? Как, товарищ Рза, насчёт каррарского мрамора?
А? Командир девятой циркумполярной дивизии НКВД, Герой Советского Союза и Социалистического Труда, кавалер орденов Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды, ордена Суворова второй степени, ордена Отечественной войны, это не считая медалей, награждённый лично из рук товарища Фрунзе почётной революционной шашкой, это как раз за Крым, и ещё одной шашкой, парадной, за боевые заслуги перед страной, начальник лагеря особого назначения генерал-лейтенант Тимофей Васильевич Дымобыков в каррарском мраморе – какова картина?"
– А дальше пошло-поехало. Дальше уже как-то все само получалось: оживали герои, новые появлялись. Политической задачи я не ставил – просто хотелось живо и интересно рассказать некую историю. Но это и правильно, потому что из таких рассказов, из таких историй, их переплетения, всегда вылезает что-то большее, чем задумывалось. Много я перелопатил, конечно, всякой литературы. Отовсюду брал понемногу все, что казалось нужным и интересным, художественно, конечно, переиначивая. Любая мелочь для меня, для человека, который раньше с такой темой не работал и в жизни ни с чем подобным не сталкивался, была важна и ценна. Ну и интернету спасибо.
– Если говорить о лагерных энкавэдэшных персонажах, то ваш Медведев – это ведь историческое лицо? Заслуженный деятель НКВД, прожил долгую жизнь, похоронен на Новодевичьем кладбище.
– Да, Медведев – персонаж исторический. В то время это начальник Ямальского райотдела НКВД. Он получил орден Красной Звезды за операцию по "подавлению мандалады", когда они стойбище с восставшими окружили и часть людей постреляли, а часть увезли в кутузку.
– Я слышал, что вся эта спецоперация по сути была придумкой самого Медведева.
– На самом деле – да. Ну, правда, не только Медведева, там было начальство и поглавнее, например, начальник Управления НКГБ Омской области полковник Быков, также награжденный за эту операцию орденом Красного Знамени, его зам подполковник Гаранин, ему "Знак Почета" дали. А Медведеву дали орден Красной Звезды. Ну а потом в 1949 году награды у всех троих отобрали, признали, что дело было сфальсифицировано.
Известный российский историк из Тюмени Александр Петрушин изучал историю мандалады и пришел к выводу, что история 1943 года была практически полностью инсценирована сотрудниками НКВД:
"Волнения ненцев в Тамбейской тундре (как и в Большеземельной тундре) в декабре 1943 года специально спровоцировали областные, окружные и партийные, советские и чекистские органы. Эту ситуацию в докладах представили как "восстание", организованное гитлеровской разведкой.
На подавление мандалады из Омска на Ямал на самолётах была отправлена рота автоматчиков. Собрав обманом безоружных ненцев, солдаты открыли по ним огонь: семеро были убиты, столько же ранено. Остальных оленеводов арестовали и увезли в Салехард. Никто из сотрудников НКВД не пострадал. В Салехарде из 50 ненцев, силой лишённых свободы и привычных условий жизни, 41 умер от болезней и истощения. А авторов преступного сценария мандалы наградили:
начальника Управления НКГБ Омской области полковника Быкова – орденом Красного Знамени, его заместителя подполковника Гаранина – орденом "Знак Почёта", начальника Ямальского райотдела НКВД Медведева – орденом Красной Звезды".
– То есть это была такая спецоперация?
– Да. Но ненцы действительно были многим недовольны, на факториях им перестали продавать хлеб, много чего там было подспудного, если покопаться. Ну и без провокаторов среди ненцев не обошлось.
Мои герои – это поколение обреченных; причем обреченных уже заранее, самим временем
– Как читатель я следую за вашим рассказом. И в последней главе начинаю предвкушать, что сейчас развернется битва. Нечто эпическое. Но этого не происходит. Кто-то выстрелил, кто-то упал. Почему вы решили обойтись без батальной сцены?
– У меня финал символический – Гора, которая как бы переход отсюда, с земли, туда, в вечность, на небеса... И мои герои – это поколение обреченных; причем обреченных уже заранее, самим временем. Я хотел показать, что они на этой Горе одной ногой стоят уже в ином мире. Как-то так... Это у меня смазанно, может быть, получилось, но как получилось, так получилось. И мне было достаточно выстрела этих самых архангельских стрелков из НКВД, а не подробной битвы, чтобы показать, как все непросто и печально. Когда начинал писать, я не думал, что так все кончится. Но на радостной ноте не получилось, сам сюжет привел к такому концу.
Отрывок из романа "Я буду всегда с тобой"
"Дымобыков окинул Гору медленным, плавным взглядом, посмотрел на лица всех, кто был рядом с ним, потом посмотрел на север, сместил взгляд на восток, на грозовые тучи на горизонте. – Что-то я, ребята, устал. Статую заказал – не радует. Извини, – сказал он Степану Дмитриевичу, – хорошая статуя, постарался. Но – режет вот здесь, под сердцем, будто бы украл что или предал. Спроси почему – не знаю. Мы, когда с Окой Городовиковым рубили белых на юге, думали, вот порубим – и настанет на земле счастье. И потом, когда Магнитку ставили с Авраамием, поставим, думали, – вот и счастье. А счастье – как облако над Уралом, идёшь к нему, идёшь, вроде бы приближаешься, а оно далеко-далёко. А сейчас фашист нас кусает. Побьём его, будет счастье. А будет ли? Я не знаю".
– А что значит – обреченность для этих северных народов? Что значит – обреченность для этих бойцов НКВД? Это разные формы обреченности?
– Многие северные народы как жили когда-то природной специфической жизнью, так до сих пор живут. Советская власть пыталась их переделать... Но ничего не получилось практически. Им старались навязать оседлый образ жизни, жилье им давали и так далее, но все равно им это оказалось не нужно. Чум, кочевая жизнь, олени – вот что было смыслом их жизни. Они шли за оленем – куда олень, туда и они.
– Вы имеете в виду обреченность советского проекта по переделке людей?
– И это в том числе, да.
– И те, кто были объектами этой переделки, и те, кто проводили в жизнь этот проект...
– Верно.
– В каких пропорциях фантазия, вымысел и история соединились? Есть ли у вас какой-то рецепт – взять столько-то исторической правды, реальных героев и как-то им придать новое измерение в вашем воображении?
– Это все интуитивно делается: чувствуешь, что здесь перебор получился, надо убавить, а здесь недобор – прибавить. На самом деле у меня в романе очень много реальных фактов. Взятых из биографии Степана Эрьзи, например. Но на самом деле он до 1951 года жил и работал в Аргентине.
– Да, я знаю.
– А у меня он в Циркумполярье (так автор называет Заполярье. – СР), время действия 1943 год. Или, скажем, сцена с буксующим в грязи автомобилем перед Домом ненца – это на самом деле реплика на одно место из воспоминаний Сергея Дурылина (С.Н. Дурылин – богослов и поэт Серебряного века. – С.Р). Он вспоминает, как после поэтического вечера Валерия Брюсова слушатели высыпали на Пречистенский бульвар, а там в луже застрял возница. Из всех только один Николай Бердяев помог мужику вытащить телегу из грязи. А все дело было в его пальто – на остальных пальто были новые, а на Бердяеве старенькое, поношенное, такого, типа, не жалко. Или другой мой персонаж – Телячелов. Прообраз у него человек реальный – Дмитрий Иванович Чевычелов, сначала цензор в Детиздате при редакции Маршака, потом, до конца 1950-х, директор Детгиза. Это он в редакции всех практически работников пересажал перед войной. О нем пишет очень подробно Евгений Шварц в своих записных книжках. Там есть сцена в эвакуации, когда инвалиды на каталках вынесли Чевычелова из столовой – тот возмущался, что они ругаются матом. Инвалиды подняли его на руках, вынесли и бросили в лужу грязи. И таких заимствований у меня немало.
Отрывок из романа "Я буду всегда с тобой"
"Комиссар уже держал инвалида за засаленный воротник ватника и рукой, что была свободна, отводил его тяжёлую пятерню, когда случилось то, что случилось. Матерящаяся свора обрубков, тряся в воздухе остатками рук, облепила его, как мухи, подняла Телячелова на воздух и легко потащила к выходу. Кто-то рвал зубами его мундир, кто-то больно тыкал ему под рёбра, а какой-то бугай без уха отколупывал ему на погонах звёзды. И никто из едоков за столами не пришёл Телячелову на помощь. Его бросили в ближайшую лужу сразу же на выходе из столовой. Улюлюкающая свора рассыпалась, растворилась в уличной толчее".
– Получилась, вольно или невольно, некая метафора: эти энкавэдэшники – они же вроде как и деятели советской культуры?
– Я, когда сочинял, о таком прочтении даже не думал. Интересное прочтение. Но получилось непроизвольно, правда.
– Фамилия Дымобыков наводит на некоторые размышления.
– Дымобыков – это для прикола. Понятно, кого я обыграл этой фамилией. Современного классика, конечно. Он, наверное, обиделся, но неважно. Да, еще, когда писал, много пользовался литературой по мифологии северных народов, использовал фольклорные записи, для экзотики вставлял в текст слова из русско-ненецкого словаря, для меня его приятель в библиотеке Института востоковедения специально взял. Насколько органично получилось – не знаю, это решать читателям.
– Что касается скульптора Эрьзя, который стал прототипом вашего Рзы, он вернулся в СССР после войны, уже в относительно благополучные времена, и ни в каком лагере он не был.
– Благополучные, неблагополучные, но все-таки 1951 год. Там тоже много чего неблагополучного было... Кстати, сам факт того, что эмигранту разрешили вернуться и ничего с ним не сделали, – вызывает вопросы. Ему в Москве выделили помещение для хранения скульптур, но жил он бедно, без денег, перебивался как-то. Есть замечательный очерк о нем покойного Андрея Сергеева, это известный переводчик и правозащитник. Он пишет об этом, как они общались с Эрьзей. У него была не очень-то веселая жизнь после возвращения.
– Почему вам понадобилось перенести его возвращение на 10 лет? Чтобы все это происходило в более драматические времена?
– Я даже не задумывался над этим вопросом – просто мне так захотелось. Я хотел, чтобы он каким-то способом собрал вокруг себя персонажей и они там крутились в одном сюжете.
– А чем он вас, этот Эрьзя, я говорю о прототипе, больше всего поразил? Я знаю, что у него были грандиозные проекты, вроде превращения одной альпийской горы в памятник Чарльзу Дарвину.
– Во-первых, у него правильный взгляд на жизнь, на творчество, он мне нравится как художник. Почитайте его автобиографические заметки – это так забавно. Он так простодушно излагает, говорит как бы о серьезных вещах, а получается очень смешно. Еще есть хорошая о нем монография Бориса Полевого, автора "Повести о настоящем человеке".
– Я подумал – вдруг есть какая-то особая мысль по этому поводу.
– Я человек простой – пишу, особенно ничего не вкладывая, помаленьку сочиняю историю, стараюсь, чтоб поживей, а потом кто-то начинает делать на основании моего текста какие-то непростые выводы. Мне очень интересно потом их читать и удивляться: неужели я это и правда имел в виду. Когда пишешь, главное – чтобы не было пафоса, не было напряжения, морали не было, нравоучений.
Отрывок из романа "Я буду всегда с тобой"
"Зрелище было адское, фантастическое, потустороннее. На блюде, на гладком поле, ограниченном приподнятыми краями, пучили глаза на людей с дюжину красно-бурых раков. И только человеческая рука подняла тяжёлое серебро, как красные варёные раки, которым не положено быть живыми по всем законам физики и природы, зашевелили усиками-антеннами, ловя в чужом, враждебном людском эфире понятные им одним сигналы. Пора, приказал им кто-то – неужели тот невидимый Авенариус, подданный неземной царицы? – и рачье воинство в красных, большевистских доспехах поползло на людей в атаку. Мощно шевелились клешни, с сухим звуком ударяли по блюду и грозили человечеству скорой гибелью. Раки доползали до края, оскальзывались на гладком скате и съезжали обратно в блюдо, некоторые переваливали за край и тыкались в разложенные закуски. Дымобыков подцеплял их за панцирь и легко возвращал на место.
– Им бы шашки в руки, – сказал он, выпив и не закусив ещё раз, – и в психическую атаку на Врангеля. Красное революционное войско. Крым бы взяли без всякого Перекопа".
– Эти красные раки, которые выползают из тарелки, они как раз для снижения пафоса?
– Ну, у меня с пафосом вроде бы все нормально. Если он есть, то где надо – в торжественных речах на собрании, например. А раки – это гротеск. Я часто такое использую. Так же как в сцене с отрубленной головой в футбольном мяче на матче.
"Отрывок из романа "Я буду всегда с тобой"
"Мячик, жёлтый птенец… пролетел над футбольным полем и ударился своим круглым телом о верхнюю воротную перекладину.
Вот тут-то стадион и притух. Сперва притух, потом вскрикнул.
Мяч, ударив по перекладине, лопнул с противным звуком, порвался на кожаные лоскутья, и в руки дылды-голкипера из победной старостинской команды попал не мяч, попала голова человечья, отрубленная ровно по подбородок".
– Эта голова сама откуда-то вылезла по ходу истории. А за ней вылезла гильотина. В тундре! Гильотина! У местных аборигенов!
– Вообще, в тундре много удивительных вещей оказывалось.
– Откуда взялась эта гильотина? Я не отвечаю в тексте прямо на такие вопросы. Зачем она – понятно. Раз будет в финале отрубленная голова, чем-то ее надо отрубить? Вообще, я люблю, когда в книге много парадоксов и вопросов, на которые нет ответа.
"Отрывок из романа "Я буду всегда с тобой"
" – Понимаю, – сказал полковник, обернулся и наткнулся взглядом на гильотину. – Интересная вещица у вас имеется. Откуда такая?
– А пёс знает откуда! Изъяли в каком-то чуме в Щучьереченской тундре вместе с другим оружием. При царизме за песцовые шкурки какое только барахло не сбагривали туземцам, – наверное, с тех времён и осталась. Пока стоит у меня, потом отдадим кому-нибудь в хозяйство. Или в местный дом культуры подарим для экспозиции "Предтечи Великого Октября", послужит как экспонат по теме "Французская революция", палачи французского народа и их орудия.
А хотите, вам подарю, будете там, у себя, гусям и уткам головы отрубать на кухне, или можно дрова колоть…"
– Да, но немецкие подводные лодки в Заполярной тундре – это немного похоже на бред.
– Но они действительно заходили в устье Оби, в другие речки. Для того чтобы набрать питьевой воды или пополнить на тайных складах запасы топлива – не знаю, достоверно или нет, но, говорят, в тех местах до сих пор находят бочки с мазутом с немецкими надписями и эмблемами. На Северном морском пути это не всегда удавалось, потому что там все-таки ходили наши военные суда для защиты. Здесь было попроще сделать.
Такие сложные периоды, как война, репрессии, – это наше все. Нужно писать и не забывать об этом
– Я заметил, что в последние годы в русской литературе тема лагеря где-то на севере и людей, которые собраны в этом лагере, все чаще выходит из-под пера писателей. Как вы думаете – почему? Это какой-то важный момент осмысления нашей истории? Это самое сильное, что можно сказать о нашей истории? Или тут есть еще какие-то смыслы?
– Такие сложные периоды, как война, репрессии, – это наше все. Нужно писать и не забывать об этом. Я старался сделать это в гротесковой манере, почему нет? Вспомните стиль Андрея Платонова – смех сквозь ужас, ужас сквозь смех. Мне очень нравятся такие сочетания в литературе. Я не сделал в романе сплошные плач и стенания, как у многих авторов, кто об этом писал. Я пытался внести какой-то элемент смеховой культуры. По-моему, у меня что-то получилось.
– Несомненно получилось. То есть это сделано с целью разрушения пафоса?
– Когда пафос, проклятия, битье кулаками в грудь превышают меру, зашкаливают – это скучно, это быстро утомляет. Я много прочитал на лагерную тему, работая над своей книжкой. Брал какие-то эпизоды из прочитанного. Но у меня книжка другая получилась, как мне кажется.
