На Камчатке уже третий год идут съемки документального кино о жизни лис. Автор идеи и режиссер-оператор Дмитрий Шпиленок хочет показать дикую природу н влияние на нее людей глазами лис. Чтобы это снять, съемочная группа уже прожила вдали от цивилизации 16 месяцев. В конце января Дмитрий и продюсер Анна Сухова отправляются в очередную экспедицию. Какой она будет по продолжительности, неизвестно: все зависит от главных героев и природы.
Сьемки документального фильма "Камчатка. Рассказ в лисах" проходят в Кроноцком заповеднике, расположенном в восточной части полуострова Камчатка. В 2007 году Дмитрий Шпиленок впервые приехал на Камчатку снимать фильм о диком лососе, но в те годы на Курильском озере приобрело немыслимые масштабы браконьерство. Пришлось на время оставить видеокамеру. Дмитрий стал работать в оперативной группе Кроноцкого заповедника по борьбе с браконьерами. Тогда Южно-Камчатский заказник превратился из особо охраняемой природной территории в фабрику природных ресурсов для браконьеров. Здесь чуть ли не в промышленных масштабах заготавливали икру, сотнями стреляли медведей ради лап, которые пользуются большим спросом на китайском рынке "народной медицины".
На Камчатке Дмитрий Шпиленок снял два документальных фильма: "Медведи Камчатки. Начало жизни" и "Нерка: рыба красная". "Нерка" вышла в 2020 году и получила больше 80 наград на международных кинофестивалях. А два года назад режиссер начал новый проект – теперь про лис.
"Мы не берем лисят в заложники"
– Дмитрий, почему на этот раз на роль главных героев фильма выбрали лис?
– Есть выражение: "Можешь не снимать - не снимай". Вот лисы – это та история, которую я не мог не снимать. Настолько они завораживают, насколько восхищают. Они дают такую драматургию, как никто другой. Через лис можно рассказать о дикой природе и уникальности Камчатки с большим погружением. На Тихом океане в 200 метрах от лисьей норы плавают киты, каланы. Рядом – медведи, волки, росомахи. Они взаимодействуют почти со всеми. Чтобы лисам выжить, им приходиться быть очень конфликтными, не бояться никого и ничего, проявлять смекалку.
На самом деле они очень умные. Например, часто используют медведей как рыбаков. Медведь выходит ловить рыбу, достаёт её, только начинает есть, лиса сзади подбегает и кусает его сильно. Медведь думает, что всё, пришла смерть: на него напал другой медведь. Он бросает рыбу, разворачиваются и настраивается на драку, лиса хватает рыбу и бежать. А скорость у нее в 10 раз больше, чем у медведя. Медведь пробегает метров 15 и видит, что он теряет больше энергии, догоняя лису, чем если пойдет и поймает себе еще. Он вздыхает обреченно и возвращается опять ловить эту рыбу. И вот такое я видел не раз.
– Вы снимаете фильм уже третий год. Большую часть этого времени провели как раз в Кроноцком заповеднике и, судя по вашим публикациям в соцсетям, наснимали много. Зачем нужна третья поездка?
– Чтобы понимать, как сделать этот фильм, нужно вначале было долго, с большого расстояния, с помощью ловушек, не приближаясь, не вмешиваясь, смотреть, как живут дикие животные, наблюдать за ними, не проявляя себя. И потом потихоньку сближаться. Лисы сознательно иногда расстояние сокращают, чтобы посмотреть, насколько мы можем или не можем причинить вред их потомству, насколько мы опасны или безопасны. Но это провокация с их стороны, и в тот момент они находятся в стрессе. Для кино это очень плохо, потому что мы стараемся именно наблюдать естественное поведение. Мы снимаем без использования вольеров, никаких постановочных кадров, никаких запрещённых приёмов типа подкормки. В общем, ничего, что искажает естественное поведение дикого животного в естественной среде обитания, мы не используем. Поэтому фильм получится уникальный. Настоящая правда о диких животных.
Все предыдущее время мы даже не снимали, мы только готовились к тому, чтобы в этом году уже вести полноценную съёмку, старались понять, какие есть границы у каждого зверя. А они есть. Например, есть лиса, которой съёмочная группа дала имя Пенелопа. Вот она не хочет показывать лисят.
Я думаю, что до нас такого никто не снимал. Группы, которые приезжают на Камчатку, остаются здесь на короткое время, чтобы собрать сливки, и снимают уже приученного, привыкшего к съемкам медведя. Мы пытаемся отказаться от производства, когда кровь из носу нужно снять вот эти кадры, и неважно, какая цена будет у всех этих съёмок. Мы не берем лисят в заложники, мы стараемся всё-таки какие-то доверительные отношения с ними завязать.
Когда мы долго находимся рядом с ними, лисы замечают, что медведи нас обходят, а для них это крайне важно, так как медведи часто вскрывают их норы, потому что лисы там вокруг делают кладовые. Медведи не только лишают их запасов, но и пытаются лисят вытащить. Лисы понимают, с нами безопаснее. Или, когда лиса приносит к норке мышей, зарывает их. Потом подбегает к нам, заглядывает в глаза, долго-долго смотрит, как рентген какой-то. Но, видимо, думает: "Блин, могут же своровать!". Разрывает этих мышей и опять их перепрятывает. И снова подбежит к нам, посмотреть, нет ли у нас планов на ее мышей. И таких моментов, точек соприкосновения получается много.
– Кастинг главных героев уже прошел? Всех утвердили?
– Мы определили для себя план максимум – показать истории сразу двух лисьих семей, живущих в разных ландшафтах. В 2020 году мы нашли лис, которые жили в великолепном пейзаже всего в 100 метрах от линии прибоя Тихого океана. Но потом беременная лиса прямо перед рождением щенят пропала – видимо, загрызли волки. Лисовин (так зоологи называют самцов лис), которого съёмочная группа назвала Марс, провёл весь год в одиночестве. В том году рядом с ним появилась молодая лисичка – мы назвали ее Злата. Очевидно, это был её первый самостоятельный год без родителей, она даже размерами больше напоминала лисёнка, чем взрослую лису.
Лисовин вначале очень опекал её, сопровождал повсюду, чтобы она не попала в беду. Но потом, когда у них появились лисята, она выгнала Марса. Там всё сложно. Марса после смерти предыдущей лисицы переклинило, и он стал убивать щенят. Поэтому Злата его и выгнала. Ее аж трясло. Она ему повредила лапы. И не подпускала его больше к норе, поэтому он весь сезон ходил там кругами. Надеюсь, в феврале узнаем, как там у них дела.
Другая кандидатка –Пенелопа, она три года была бездетная. У нее вначале был очень сильный партнер, альфа-самец – Тайсон. Но он пропал. Потом появился забитый лисовин Ветер. Он младше Пенелопы, и вот у них все сложилось. В прошлом году у них появилось первое потомство. При этом в семье Пенелопы и Ветра нет такой романтики, ухаживаний и новизны, как были у Марса и Златы – только бурные страсти и выяснения отношений.
Подписчиков, которые следят за съёмками фильма в социальных сетях, впечатлило видео с фотоловушки, где Пенелопа не на жизнь, а на смерть дерётся с Ветром, причём нападает всегда она, но только в воспитательных целях. Как-то он не захотел охотиться, а просто достал из припрятанных запасов мышь и начал есть ее на глазах Пенелопы, которая и поймала полевку. Лиса дождалась, когда лисовин доест и потом побила его. Несмотря на драки, они продолжают жить в одной норе и, мы надеемся, планируют снова вместе воспитывать лисят в этом году.Это одна из возможных линий нашего фильма.
Но у нас есть ещё коммуна, в которую объединились две пары с лисятами. Четыре взрослые лисы воспитывали два выводка лисят - семь щенков – вместе.
Я и продюсер фильма Анна Сухова большие ставки возлагаем всё-таки на коммуну. Потому что Пенелопа – очень скрытная лиса. Она жила на кордоне ближе всего к людям, она выходила к ним, но в личное пространство старается не допускать. Чтобы ее снять, надо ухитриться поставить фотоловушку, иначе лисят не увидеть. И у нее такая традиция – когда лисята вырастают, переезжать в норы, в которых вообще не удобно снимать, где медведи ходят в метре, поэтому с этой семьей будет сложно.
Люди по сравнению с лисами очень несчастные существа. У лис такая свобода. И видно, что они могут поиграть, могут подурачиться. Есть лиса, у которой нора с видом на вулкан. И по вечерам она садится и встречает потрясающий закат.
У свободных лис взгляд какой-то прямо сумасшедший, весёлый, состояние постоянного куража. Там жизнь кипит настолько, что сложно представить, что где-то ещё есть такое место с таким удивительным миром. Мы забрасываемся туда в январе, а когда вертолёт летит за нами в ноябре, то ощущение, что прошло даже не несколько дней, а всего несколько часов. Настолько включаешься в жизнь животных, переживаешь за каждого из них.
"Если что-то случиться - ну что делать, прикопают и все"
– То есть сценария еще нет? И кто точно станет главным героем – неизвестно?
– Мы готовы к десятку разных сценариев. Но все будет зависеть от дикой природы и погоды. Окончательный сценарий фильма ещё неясен, он только формируется из того материала, который удаётся получить. Прогнозировать, что будет с лисами в этом году, очень сложно, надеемся, что всё-таки где-то мы найдём благополучную семью, чтоб можно было весь сезон ее снимать. Каждый год все наши ожидания обязательно перечёркиваются какими-то сюрпризами. Все, что мы планируем, происходит с точностью до наоборот.
Надеемся, что до ноября всё-таки завершим съемочный процесс. Мы потом еще, конечно, будем выезжать на место, когда поймем, чего еще не хватает: может быть, ландшафт, может быть, лишь перебивок, может быть, каких-то деталей. Это всё обязательно откроется на монтаже. Но основную часть планируем завершить в этом году, а в следующем уже выпустить фильм в прокат.
– У Вас большая съёмочная группа?
– Это я и продюсер – Анна Сухова, с которой я работал уже над документальным фильмом "Нерка: рыба красная". Дело в том, что не каждого можно взять с собой, не всем хватает терпения – чтобы он не сломался за девять месяцев такого быта. Каждый день мы выходим снимать засветло. Лисьи норы расположены далеко от "дома" и каждый съемочный день – это путешествие по болотам, а зимой на лыжах с оборудованием на себе. И это тоже выдержит не каждый.
До этого я пробовал снимать с другими продюсерами, которые находились в Москве. И у нас был конфликт из-за их иллюзий, они не понимали процессы, насколько это сложная съёмка. И прямо вот пропасть, недопонимание происходило, потому что каждый жил в разных мирах. А когда продюсер рядом, получается эффективнее даже решать какие-то вопросы, находясь уже там, уже понимая специфику. Оказалось архиважно, чтобы продюсер был рядом.
Мы живем вдали от цивилизации. Стирать – руками, согреться – топи печь, помыться – раз в неделю и по праздникам. Мы живем в домике площадью 12 м², на кордоне, где хранится запас продовольствия на несколько месяцев, техника и одежда. Есть запас по обуви, и привязываем все посильнее, чтобы лисы ничего не утащили. По поводу еды мы не заморачиваемся: крупы и консервы.
Заброска продуктов вертолетом – раз в несколько месяцев. Это обычно технические плановые борты заповедника, которые раз в четыре месяца летают. Бывают еще экскурсионные, с которыми у нас нормальные взаимоотношения, вот они иногда нам помогают и закидывают продукты. "Молочка", например, кефир приходят чаще всего уже испорченные, потому что продукты покупают, но рейс по разным причинам переносят, и продукты портятся.
В этом году пишем заявки, чтобы, если какое ЧП, то можно было улететь, вызвать вертолёт. В том году это было недоступно.Если заболел зуб – терпи, если что-то случится – ну, что делать, прикопают и все. Здесь надо осознавать, что так иногда происходит. Страховок у нас нет.
– Раз Вы уж затронули ему быта. У вас только один домик на кордоне или переезжаете по всему заповеднику и живете в разных условиях?
– Мы живем и в домике на кордоне, и в палатках, по-разному. В этом году мы постараемся с этого кордона переехать. У нас есть еще две маленькие заимки на Тихом океане. Будем в основном там, потому что там коммуна и Марс со Златой. Пенелопа, как я рассказывал, переводит обязательно потомство в стланики. Потому что как только появляются лисята, сразу приходят волки. Щенки для них - лакомая добыча. И волки начинают прессовать лис на протяжении нескольких недель. Пенелопа в панике перетаскивает лисят очень далеко: через болото, туда несколько часов идти. А с оборудованием каждое утро туда идти, тем более возвращаться в темноте – это крайне сложно и опасно.
Драматургии у лис на самом деле много. Самое главное – как раз жить поближе где-то, чтобы время и силы тратить не на то, чтобы добраться до места, а именно на съемки. Мы пробовали ходить за несколько километров, получается, упускали лучшее время – рассвет. Несколько раз шли по темноте, вообще ничего не видно, медведи спят на пути и вскакивают в последний момент. И мы пугаемся, и медведи. Будем в этом году пытаться жить в более сложных местах в бытовом плане, но самое главное – чтобы съёмки получились.
"Мат – это сильнейшее оружие даже в отношении медведя"
– А что для вас самое сложное в этих экспедициях?
– Самые большие трудности – медведи, которые появляются неожиданно. Я, когда снимал "Медведей Камчатки. Начало жизни", ходил один и думал, что это безопасно. Остановился как-то на отмели, где много камушек, было очень тихо и думал, услышу, если что. Но тут меня кто-то по плечу похлопал, поворачиваюсь – медведица, а за ней – медвежатки. Они подошли как мышки: тихо-тихо, ни один камушек не шелохнулся. А чтобы схватить ружье, мне нужно полметра, но этого расстояния не было, настолько близко животное стояло. Тогда спасли медвежатки, они покрутились и пошли за меня. Медведица посмотрела мне в глаза, сказала как будто: ты в моих лапах, держись! И пошла за медвежатками.
Попал еще как-то в драку между медведями. Они разошлись. Думаю, надо быстренько пройти. А медведица, которой наваляли, ей нужно было реабилитироваться на ком-то. И тут я – худой и тощий. И кинулась на меня. У меня был фальшфейер, но он только зашипел и все. Я от себя даже не ожидал, что могу так зареветь и закричать семиэтажным матом, хотя никогда не матерюсь. У медведицы вид был, как будто она головой врезалась. Она села и головой долго-долго крутила, чтобы прийти в себя. Оказывается, что мат – это сильнейшее оружие даже в отношении медведя, а люди применяют его в обычной жизни, не понимая, какой урон они наносят друг другу.
С лисами тоже нужно всегда быть на чеку. Мы их не кормим. Но когда лиса видит, что мы сели поесть, она подбегает и рядом садится. И смотрит, смотрит, а потом исчезает. Мы каждый раз накалываемся на это. Там рядом всегда, оказывается, где-то есть медведь. И вот она подбегает к нему, кусает его, заставляет, чтобы он погнался за ней. Лиса на полной скорости бежит к нам, и прячется за нас. Вы представляете, мы мирно едим первый раз за день, ни о чём не подозревая, и тут выскакивает медведь. Начинаешь ружьё доставать, щелкать затвором, чтобы его как-то отпугнуть. Бутерброды падают в это время, лиса подбегает и их просто быстренько забирает. Мы этого даже не замечаем: все внимание на медведя. Потом он уходит. И тогда эта лиса на наших глазах медленно, со смаком, начинает наши бутерброды есть, а у нас-то еды до вечера больше нет. Мы сидим и слюнки глотаем.
Я рассказывал про коммуну. Там есть лисовин, который коллекционирует ботинки. Тихий океан часто выбрасывает на берег какую-то обувь. И лисовин их стаскивает в кучу. И вот он, когда меня увидел первый раз, влюбился в мой ботинок, подбежал и стал его снимать. Он его отгрызал, у него не получилось, потом каждый из его лисят тоже подбежал и попытался отгрызть. Поэтому обувь мы всегда привязываем. А как-то приехала оперативная группа по охране от браконьерства. У каждого оперативника этот лисовин украл по правому ботинки. И вся группа стала не боеспособна: они полтора месяца просидели у себя в домике.
Или вот один из волонтеров перед отъездом с Камчатки решил искупаться. Разделся, а в одежде у него все: паспорт, разрешение на оружие, удостоверение – все документы, без которых он покинуть полуостров не сможет. И лисовин украл эту куртку. Волонтер в чем был, а точнее без ничего, побежал за лисовином, который очень быстро бегает. Они бежали два километра, пока лисовин не сбросил эту куртку. Только тогда волонтер осознал, что он голый с документами, но без оружия, а ему возвращаться через медведей. Был как раз период нереста, и там около 20 медведей рыбачили. Но все хорошо закончилось.
И самое страшное – не знаешь, чего ждать от природы. Цунами может быть на Камчатке в любую секунду, а мы как раз находимся в зоне большого риска. То же самое – извержение вулкана. Там не расслабишься, это даже не Сибирь. Как-то там вулканическая бомба прилетела, которая в два раза больше домика, и так пеплом засыпала, что оборудование все пришло в негодность и чем бы ни закрывал щели – дышать нечем. И так каждый год: что-нибудь, да происходит.
– А вы уже считали, во сколько вам обойдется фильм? И где вы берете деньги на его создание?
– Съёмка дикой природы – это очень дорогое удовольствие, настолько дорогое, что даже сложно себе представить. Подсчеты мы даже не вели. Все, что с "Нерки" удалось получить, все деньги от фондов, которые помогают, все в фильм вкладываем. У нас только техники на несколько миллионов. Планка высокая стоит, и надо ей соответствовать! Мы делаем этот фильм для кинопроката. А это, соответственно, другая техника. Мы снимаем на кинокамеру, чтобы было погружение зрителя, чтобы он в этом мире растворялся на час-полтора. Снимать такой фильм на фотоаппарат было бы крайне неправильно.
Помимо этого, много техники страдает, приходит в негодность. Сколько лисы перегрызли, сколько микрофонов забрали. Все, что остаётся, они сразу же они добавляют к своей коллекции. И вырывают, и ломают, выводят из строя: у них тысячи способов, как эффективно справиться с техникой крайне быстро.
Медведи тоже стараются, помогают. Хотя на ловушках у нас стоит очень сильная антивандальная защита, они с ней справляются. Возле дома ставим забор под напряжением, но батарейки садятся, и медведи подходят, безнаказанно делаю всё, что возможно. Тихий океан, морской воздух и циклоны – это очень агрессивная среда, страдает все, как бы ни укрепляли и ни укрывали – вырывает, заливает.
Но мы настолько горим уже этой идеей, что не можем не делать. У меня уже ничего нет: ни квартиры, ничего. Потому что всё, что возможно было продать и вложить в фильм, я давно продал. То же самое у продюсера. Себе зарплату мы не платим, а это тоже труд. Мы просто зависимые, фанатики.
Запустили на крауфандинговой площадке сбор. Там можно выбрать вознаграждение – календари с лисами, книга, упоминание в титрах. Деньги, которые собрали, тоже вложили в фильм. В принципе, задача этих книг и календарей еще и в том, чтобы привлечь внимание к фильму. Для людей, которые у себя повесят календари с Пенелопой, Ветром или Златой, для них лисы станут какими-то родными. Они уже точно придут на фильм, и мы надеемся, что всё-таки уже немножко изменят свое отношение к дикой природе и к тому, что нас окружает.
Эта история не о том, как заработать, это история о том, как заразить людей тем, чем мы сами горим. Если получится, уже большое дело. Например, лисы, которые живут на море, подвержены опасности. Потому что океан выносит на берег много мусора, пластика. А лисята очень любят грызть пластик, не понимая его опасность. Может быть, через такие фильмы, где люди увидят жизнь совсем по другую сторону, наступят изменения. Это работает больше с подсознанием.
Фильм "Нерка" получил больше 80 награда в 50 странах. На многих серьёзных фестивалях мы получали первые места и Гран-при, подвинув, например BBC. И это тоже показатель – это требуется, этого недостаточно. Потому что мало кто на это согласен: снимать, превозмогая себя. На Западе канал, например, ZDF, может заплатить 200–300 тысяч долларов за работу, которая делается несколько лет. У нас канал "Культура" за "Нерку" смог заплатить 80 тысяч рублей за неоднократный показ в течение нескольких лет. Попробуйте снять фильм на эти деньги. И это уже характеризует отношения в России и к производству фильмов о дикой природе.
Когда долгий проект, заработать практически невозможно. Усилий много, а отдачи может и не быть. У самих каждый день сомнения, зачем нам это, для чего, а потом лиса подбежит, в глаза заглянет, и ты думаешь, что и голодали, и натерпелись – все это не зря. Сомнения сразу исчезают. Ты сам опять загораешься и думаешь надо, надо идти до конца, что бы ни произошло.
