24 января американская киноакадемия объявила список номинантов на премию "Оскар", вручение которой пройдет 12 марта в Лос-Анджелесе. В этом году состоится 95-я церемония. В номинацию "Короткометражный документальный фильм" вошла картина "Выход" якутских режиссеров Евгении и Максима Арбугаевых об ученом-одиночке, работающем на побережье Чукотки.
Фильм, который теперь претендует на главную международную кинопремию, стал кинематографическим дебютом для фотографа Евгении Арбугаевой, которая сотрудничает с такими изданиями, как National Geographic и The New Yorker, и уже получала престижные премии в области фотографии. Ее брат Максим – ранее профессиональный хоккеист, выпускник факультета документалистики ВГИКа – в свою очередь был отмечен наградой "За лучшую операторскую работу" на фестивале независимого кино "Сандэнс" в США. Весь фильм "Выход" снят и смонтирован на деньги авторов.
Сибирь.Реалии поговорили с Максимом Арбугаевым в конце декабря, когда стало известно о том, что фильм вошел в шорт-лист "Оскара".
Крупнейшее на Земле лежбище моржей
В начале лета 2018 года брат и сестра Арбугаевы работали у Энурмино – небольшого чукотского села за Полярным кругом, на побережье Чукотского моря. Евгения снимала кадры для своего фотопроекта о Северном морском пути, брат помогал ей и параллельно работал над своим документальным фильмом об охотниках на китов и моржей.
Однажды они высадились у мыса Сердце-Камень, в 12 километрах от Энурмино. На песчаном берегу стоял одинокий деревянный домик. Местные охотники на китов и моржей рассказали, что сюда уже больше десяти лет на несколько месяцев приезжает молодой ученый Максим Чакилев, который ведет наблюдение за крупнейшим на Земле лежбищем моржей – около ста тысяч животных мигрируют из-за глобального таяния льдов и выбираются на сушу, чтобы отдохнуть.
Попасть на Сердце-Камень можно только с пересадками: сначала из Анадыря (центр Чукотки) до села Лаврентия на самолете, оттуда – на вертолете, который летает всего раз в месяц, а затем – на моторной лодке. Возле вертолета и произошла первая встреча документалистов и 30-летнего морского биолога Максима Чакилева. Однако в тот раз им не удалось толком поговорить: он прилетел, а они как раз улетали. На следующий год брат и сестра вернулись в то же место, чтобы закончить работу над своим проектом. Они уже знали, что задержатся здесь на пару недель, чтобы поближе познакомиться с ученым.
А еще через год, в середине августа 2020-го, Максим и Евгения отправились на съемки фильма про жизнь Чакилева: заранее обо всем договорились, собрали технику, купили билеты из Москвы в Анадырь. Они прожили на мысе Сердце-Камень около трех месяцев, до ноября, когда дневная температура опускается ниже нуля.
Однажды ночью во время экспедиции Максим проснулся из-за странных звуков снаружи. Они были похожи на глухое рычание. Открыв входную дверь, он не поверил своим глазам – перед ним на расстоянии вытянутой руки лежали тысячи тихоокеанских моржей.
– Я думал, что это какой-то сон, минуту не мог осознать, что это реальность. Был шокирован и рад. Я понимал, насколько удивителен наш мир, что есть такие феномены. Смешались много разных чувств воедино, поэтому лучше один раз увидеть в фильме, чем семь раз услышать, – так вспоминает о своих впечатлениях в тот момент Максим Арбугаев.
На побережье мыса Сердце-Камень, где находится домик Максима Чакилева, расположено одно из крупнейших в мире лежбищ моржей: в 2009 году ученые насчитали там около 97 тысяч особей. На берегу моржи отдыхают после периода кормежки, на сушу они выходят уставшие и ослабленные.
Жизнь на суше непривычна для моржей: как правило, они располагаются на льдинах, а в начале ноября уплывают в Берингово море на зимовку. В последние двадцать лет в Арктике наблюдается потепление, из-за которого уменьшается площадь льда. В 2022 году, по данным исследователей Copernicus, концентрацию льда ниже среднего за 30 лет наблюдений заметили в Баренцевом, Карском и Чукотском морях.
"Ледовый фон в Чукотском море сокращается, – говорил в 2020-м Чакилев. – Многолетний лёд сменился на однолетний. Ледовая кромка подходит к берегу позже, а летом вообще уходит в море – далеко на север. Главный враг моржа сейчас – это климат".
Личные наблюдения режиссера Максима Арбугаева, который родился на берегу Северного Ледовитого океана, в якутском поселке Тикси, и много путешествовал по регионам российского Севера, подтверждают эту тревожную тенденцию:
– Северный полюс, огромная территория льда, стремительно тает. Можно посмотреть карты ледового покрытия 1970-х годов и сравнить с нашим временем – большое количество льда уже не существует. Мне кажется, еще при нашей жизни может случиться, что Северного полюса не станет. Температура Северного Ледовитого океана повышается, это напрямую отражается на животных и морских млекопитающих. Влияние человека на климат есть, мы живем в эпоху потребления, прогресс очень сильно скакнул, воздействие на экологию очень влияет.
Съемки в разгар пандемии
– Как вы поняли, что Максим Чакилев должен стать героем вашего фильма?
– Что у меня, что у Жени творческий фокус направлен в сторону Арктики, мы родом из небольшого поселка Тикси, за Полярным кругом, у моря Лаптевых. Мы всегда в поиске интересных историй, у нас есть личная связь с Арктикой, это наша стихия. Когда мы увидели лежбище, нашего героя, то поняли, что это кино, что-то новое и для зрителя, и для нас самих.
Для меня тема формируется из того, о чем я переживаю в данный момент. Допустим, в 2018 году я снимал про футбол слепых – мне это было просто важно, волновало: возможности людей, их внутренняя мотивация. С "Генезисом 2.0" я хотел рассказать про то, как люди на Крайнем Севере живут, как они работают, что есть взаимоотношение человека, природы и духов Арктики. Еще важно, что это моя родина. И с фильмом "Выход" мы просто снимали на Чукотке, чувствовали, что есть проблемы, изменения. Порой бывает, что не ты находишь историю, а история находит тебя.
– Вы прожили с Максимом три месяца в избушке на краю Земли, на берегу Северного Ледовитого океана. Каково это?
– Мы с детства привыкли к таким условиям: отец брал нас в экспедиции с малых лет. Было сложно, для меня и Жени это была самая длительная экспедиция в нашей карьере. Мы жили бок о бок, сдружились, разговаривали на разные темы, была теплая атмосфера.
– Как Максим привыкал к камере и вашему постоянному присутствию?
– Мне кажется, для любого режиссера документального кино очень важно иметь правильный психологический подход к человеку. Своего героя нужно любить, и это всегда чувствуется, когда смотришь кино. У нас большое искреннее уважение к нашему герою, к тому, что он делает – он фанат своего дела, искренне отдается этому.
Мы хотели рассказать про это и изменение климата. Мы достаточно давно путешествуем по разным регионам Арктики, чувствуем и наблюдаем, что есть эти тревожные изменения.
– Самый страшный, на мой взгляд, эпизод фильма, когда Максим ходит по побережью в окружении тел погибших моржей, делает о них заметки. Что вы чувствовали в этот момент?
– Этот момент самый драматичный, близкий к трагедии. Мы снимали эти эпизоды ближе к концу, они были одними из самых сложных за время съемок (моржам привычнее отдыхать на льдинах, они чувствуют себя неуверенно на камнях и скалах, с трудом передвигаются на берегу и часто давят друг друга в результате паники. – Прим. СР). К этому моменту мы уже долго находились на лежбище, часто видели, как умирают моржи, их паники и давки – атмосфера была достаточно тяжелая, депрессивная.
Когда замечаешь, как маленький моржонок лежит под грудью матери, которая умерла примерно пять дней назад, все равно человек как-то сопоставляет любое живое существо, проводит параллель [с собой] – осознание этого страшно.
Кто из документалистов получает в России гранты
– Когда вы поняли, что фильм готов?
– Монтаж был достаточно сложный, мы долго не знали, как повернуть эту историю. После трех месяцев съемок мы дали материалам остыть около полугода. Мы делали фильм спокойно, старались не торопиться под какой-либо фестиваль.
Понимание, наверное, пришло, когда мы стали зрителю показывать фильм на разных фестивалях. Для нас был важен первый фидбэк от зрителей. Как я почувствовал, многие зрители задались вопросом изменения климата.
– Реально ли получить от государства деньги на документальный фильм на экологическую тему? Пройдет ли это питчинг в Министерстве культуры?
– Это сложный вопрос. Я однажды в 2018 году получил грант на фильм "Бой" про паралимпийскую сборную Россию по футболу, больше у меня не было опыта.
Вообще, насколько я наблюдаю, документальные фильмы авторов, которым дали деньги в Министерстве культуры, редко бывают где-то доступны. Чаще всего эти проекты в итоге просто не снимаются, либо снимаются и уходят куда-то в стол. Лишь единицы показывают на платформах или на фестивалях. Кроме того, это еще зависит от того, какую тему ты подаешь, что тебя волнует. Я думаю, вряд ли грант получит проект, который, так сказать, не в рамках политического настроения.
– Ваш герой, ученый Максим, видел фильм?
– Фильм ему очень понравился, он радуется нашим достижениям на фестивалях, поддерживает. Мы с ним очень хорошо общаемся. Мы показали то, как он работает, как он сам переживает за то, что происходит на лежбище. Я думаю, зритель почувствовал это в фильме. Максим полностью отдается своей работе. Мне кажется, ему было приятно, что мы ее показали.
– Как приняли ваш фильм на фестивалях? То, что он прошел в программу короткого метра Берлинале и дошел до "Оскара", – это неожиданно?
– Это была очень приятная новость. Последние несколько месяцев у нас был достаточно большой раунд хороших фестивалей, где мы получали Гран-при – среди них AFI (Американский институт киноискусства) и IDA (Международная ассоциация документалистов), важные для киноиндустрии Америки фестивали, они были большим хорошим бонусом для прохождения в шорт-лист. Мы верили в это, то есть новость нас не ошарашила.
– От кого вы узнали, что попали в шорт-лист?
– Это было официальное объявление, оно вышло на сайте. Мы знали, что оно будет в определенное время.
– Ваш фильм вышел в публичном доступе на ютуб-канале американского журнала The New Yorker. Как это получилось?
– Еще до съемок Женя хорошо работала с The New Yorker, у нее была серия публикаций там. На мой взгляд, The New Yorker – это журнал с хорошей прогрессивной, интеллигентной аудиторией, его авторы поднимают много интересных, актуальных, проблемных тем. Мы посчитали, что это хорошая площадка, чтобы поделиться с людьми историей, которую мы сняли.
– Как вам работалось с сестрой?
– Мы с Женей давно работаем, мы очень близки и всегда друг друга поддерживаем. Женя, можно сказать, привела меня в мир визуального искусства, я считаю ее своим мастером. Сейчас мы две крепкие творческие единицы, уважаем друг друга, дополняем и в таком тандеме работаем. Нам понравилось работать вместе, будем дальше продолжать.
– Почему на русском фильм называется "Выход", а не "лежбище", если переводить дословно с английского (Haulout)?
– Его можно перевести и как "Выход". Мы долго думали, как назвать фильм на русском. Решили выбрать "Выход", потому что если бы назвали "Лежбище", то заранее уже бы всё рассказали.
"Я мечтал стать Павлом Буре"
– Вы родились в маленьком поселке Тикси. Каким было ваше детство?
– Я и Женя родились в Тикси, но в 1992 году наша семья уехала оттуда в Якутск, мне был год. Там я в шесть лет пошел на хоккей с шайбой, и он меня очень зацепил. Я мечтал стать Павлом Буре.
Наша команда показывала хороший результат на чемпионатах Дальнего Востока, семь раз подряд занимали первые места. И потом нашу "пятерку" из Якутии пригласили играть за хабаровский "Амур". Мне было тогда 10 лет, и мы с моими напарником по команде поехали в Хабаровск. В 10 лет я уехал и не возвращался в Якутск, приезжал только на лето. Потом я играл в Высшей лиге в Москве, Оренбурге.
Спорт, команда формировали меня, дали большой жизненный опыт. Я считаю, что документальное кино – тоже командное творчество. Прошлая жизнь спортсмена и хоккеиста для меня многое значат, и из спорта я приношу в свою работу в документальном и игровом кино самодисциплину, а также физическую и психологическую подготовку. Спорт сильно закаляет и дает понимание, как себя вести в критических ситуациях, как направлять команду и как существовать внутри нее.
Я думаю, что любовь к Северу, к Арктике у меня просто на подсознательном уровне. Наверное, большую роль играет то, что я там родился. Я очень люблю людей, которые живут в таких отдаленных местах. Метеорологи, ученые, малые народы Севера – и мне всегда было интересно познавать их. За шестнадцать лет, с момента, когда у меня появилась камера, я понял, что лучший способ познания мира – это документальное кино.
– А как родители отнеслись к вашему решению уйти из спорта и поступать во ВГИК?
– Они всегда давали мне свободу выбора. Не было такого, что за меня решали, что мне делать. Я за это сильно благодарен, потому что всегда чувствовал тыл, знал, что есть огромная поддержка. Думаю, это ощущение на всю жизнь. Оно мне очень помогало: я не боялся принимать решения, не боялся рисковать и выбирать то, что меня привлекало.
Переход из мира спорта в мир творчества был сложным, но интересным. Не было страха, что я что-то потеряю и там не пробиться. Все зависит от человека, от того, какие он ставит цели, задачи. Еще нужно учитывать возраст, время – все должно, как пазл, сложиться. Большую роль играет семья, личные отношения, друзья, среда – всё вместе.
Мой первый опыт в документальном кино был еще до ВГИКа. Мне понравилась сама суть: ты путешествуешь и рассказываешь историю людей, создаешь некий документ. Я заранее определился, что хочу заниматься документальным кино, для меня это тогда и по сей день было важно.
ВГИК на тот момент был единственным вузом, который специализируется на кино, имеет богатую историю. Дорога сама привела меня туда. Я ни капли не жалею о выборе – это было одним из лучших времен для меня.
Когда человек поступает во ВГИК, для мастера и комиссии важно увидеть, что у тебя есть какой-то внутренний запал, желание, стремление к выбранной стезе. И думаю, что меня мои мастера взяли, потому что увидели во мне это.
– В одном из интервью вы говорили, что вам нравится режиссер Роберт Флаэрти, который снимал фильмы про коренные народы и море. Его фильмы повлияли на ваш опыт работы с темами Арктики и Севера?
– Конечно. Это один из родоначальников документального кино. Флаэрти снимал отдаленные места, которые в Лондоне, Нью-Йорке, Москве никто никогда не видел. Это был нонсенс, что-то новое, необъятное, далекое. И это повлияло на меня.
Еще я люблю творчество Вернера Херцога, мне очень нравится движение польского документального кино еще с советского периода, нравится, с какой необычной подачей делает кино Крис Маркер, его стиль документального эссе. Во ВГИКе я посмотрел очень много хорошего кино, у нас была возможность разбирать фильмы, это помогало оттачивать мастерство, нащупать свой стиль.
– В 24 года вы познакомились с Кристианом Фраем, который на тот момент уже был достаточно известным кинодокументалистом. Как это произошло?
– Кристиан вышел на меня. На тот момент он разрабатывал проект, посвященный биоинженерии, клонированию. Он прочитал книгу американского генетика Джорджа Черча, вдохновился, начал изучать тему охотников на бивни мамонтов, наткнулся на фотографии Жени. Он узнал, что с ней был ее брат Максим, который снимал видеоматериалы, и в скором времени выйдет фильм "Охотники" – это был мой студенческий получасовой фильм на первом курсе. Я отправил его на фестиваль Visions Du Reel в Швейцарию, и в 2015 году мы встретились там с Кристианом.
Поговорили, поняли, что будем работать вместе как сорежиссеры. Через три месяца после нашей первой встречи я отправился снимать историю на Новосибирские острова.
Когда мы начали снимать, я, конечно, не думал о фестивалях или какой-то славе. Я настроил себя на то, что нужно сделать классную историю: я давно думал о продолжении съемок охотников на бивни мамонта, это была идея моего дипломного фильма. Я понял, что это большая возможность рассказать историю моих земляков из Булунского района, это моя родина – кто, если не я, сможет сделать это? Я отправился туда вдвоем с напарником Володей Егоровым на два месяца. Отсняли, привезли историю, начали монтировать вместе с Кристианом, и поняли, что в этом есть что-то интересное.
– Можно ли зарабатывать, снимая только документальное кино?
– Когда ты только начинаешь им заниматься, то, наверное, не стоит ставить деньги на первый план. Очень важно правильно выбрать творческий путь и идти по нему, рассказывать те истории, которые тебе важны и близки. Потом со временем, если человек талантлив и будет полностью отдаваться своему делу, я думаю, постепенно начнут приходить какие-то деньги.
– В последние несколько лет кино, снятое в Якутии, пробивается в российский коммерческий кинопрокат, получает крупные кинопремии. Как вы думаете, почему у критиков и зрителей появился интерес к якутскому кинематографу?
– Мне кажется, для многих зрителей это что-то новое. Люди рассказывают историю из своей деревни, своего района. Якутия – достаточно отдаленный от центральной России регион – шесть тысяч километров от Москвы. Свой менталитет, своя культура, язык, другой уклад жизни. И, на мой взгляд, люди там очень тесно связаны с природой, исконной культурой. Люди рассказывают про себя сами, и это ценно. Если история честная, настоящая, искренняя, это всегда чувствуется, даже если снято было не очень профессионально. Мне кажется, зрители и кинокритики почувствовали эту настоящую свободу, самобытность. За счет этого и образовалась волна якутского кинематографа.
Что критики думают о фильме "Выход" и его авторах
Алексей Филиппов, редактор сайта "Кино-Театр"
– У Максима Арбугаева есть свой кинодокументальный вектор. Он изучает темы, связанные с природой, экологией, влиянием человека на них – это направление знакомо ему на протяжении многих лет. В 2018 году [в киносообществе] довольно много говорили про [его] фильм "Генезис 2.0", это не совсем новое лицо.
У новой его картины очень интересная фактура: вряд ли обычный человек увидит такое количество моржей в жизни. Эта картина не сообщает что-то радикально новое, но при этом наглядно иллюстрирует тему глобального потепления, дает яркий пример его последствий вместо громких слов и формулировок.
Драматургия – человек заперт таким количеством животных – продиктована случаем, и это делает картину интересной. Кроме того, животные – это всегда беспроигрышные актеры, за ними интересно наблюдать.
Я не могу сказать, что этот фильм расширил мое представление о возможностях самого жанра неигрового кино, но набор тем и визуальных решений все равно выглядит довольно впечатляюще.
Юлия Шагельман, кинокритик газеты "Коммерсантъ"
– Насколько я знаю, для кино из регионов – это первый такой успех. Россия и раньше неактивно была представлена на "Оскаре".
Максим Арбугаев обратил на себя внимание еще фильмом "Генезис 2.0", который он снимал с Кристианом Фраем, патриархом международного документального кино, – это уже само по себе успех.
Эта картина была представлена на [американском] фестивале "Сандэнс", где получила главный приз в категории "Документальное кино". Думаю, тогда люди из международной киноиндустрии обратили на него внимание. Я считаю, что успех у этого кино заслуженный.
"Выход" был показан на Берлинском и других кинофестивалях – у него неплохая фестивальная судьба. То, что он добрался до "оскаровской" номинации, – это логично и, конечно, приятно. [У Максима] еще много лет впереди, он молодец, что двигается дальше, не изменяя себе, снимает темы, которые ему близки, и делает это так, что они интересны не только ему, но и другим.
– С чем, на ваш взгляд, связана востребованность якутского кино у кинокритиков, профессиональных зрителей? Это экзотический сеттинг или какой-то особый стиль якутских кинорежиссеров?
– Я думаю, есть и то, и другое. Якутские реалии отличаются от российского мейнстрима, от того, что мы, жители европейской части страны, привыкли видеть. В якутских фильмах есть свой подход, ничем не ограниченная креативность, потому что люди часто снимают фильмы на свои деньги – у них нет продюсерского расчета.
Лично меня привлекает, что это простые истории обычных людей, действие которых происходит здесь и сейчас. Может быть, это не мои соседи, которых я вижу каждый день, но это живые люди из нашего времени – не подвиги советского прошлого, которые у нас любят снимать, или какая-то реальность, которая не совпадает с нашим опытом.
