На месте аварии в шахте "Листвяжной" обнаружены тела 29 погибших, 11 из них подняты на поверхность. В Кузбассе уже начались похороны жертв катастрофы, которая унесла жизни 51 человека. Одной из главных причин трагедии эксперты считают то, что ценность человеческой жизни в Кузбассе "стремится к нулю". Подробности – в материале Сибирь.Реалии.
"Всё что угодно – только не шахта"
– На ваш взгляд, почему произошла трагедия на "Листвяжной", точнее, почему эта трагедия вообще стала возможной?
– Каменный уголь содержит взрывоопасный метан. В шахтах есть автоматика, которая за 77 лет научилась делать работу в забое безопаснее, но стопроцентной гарантии она не даёт. Дальше уже детали, – говорит Антон Лементуев – житель Новокузнецка, региональный координатор российской экологической группы "Экозащита!". – Если верить видео с заклеенными датчиками уровня метана, а верить приходится, исходя из того, что мы знаем о прошлых авариях, причина аварии и в том, что наше общество немного больное. В России ценность человеческой жизни и здоровья невелика, а в Кузбассе просто стремится к нулю. Будь это не так, никто бы не стал в эту шахту спускаться, зная о превышении допустимой концентрации метана. Никто бы не стал закрывать глаза на обнаруженные за несколько дней до взрыва нарушения.
– А что могли сделать люди, в Кузбассе вообще можно публично выразить своё недовольство?
– У нас люди могли выйти на площадь в случае, когда их никто не хотел выслушать, как это было 11 лет назад после аварии на шахте в Междуреченске. Мэр тогда даже не стал с родственниками разговаривать. Сказал, что у погибших была огромная зарплата и они знали, на что шли.
– Поэтому Цивилёв после аварии на "Листвяжной" сразу встретился с родственниками погибших?
– Да, с точки зрения пиара – это правильный ход. И СДС ("СДС-уголь" – компания, которой принадлежит "Листвяжная". – Прим. СР) сразу заявил, что денег даст. Ожидал, что президент после трагедии прилетит в Кузбасс, но он почему-то до сих пор этого не сделал.
– При угледобыче на шахтах горняки гибнут от взрывов и под завалами. Когда уголь добывают открытым способом, это плохо для экологии и здоровья людей, которые живут рядом с разрезами…
– Либо гибель десятков на шахтах, либо медленная смерть для тысяч, живущих рядом с разрезами, – очевидно, такая дилемма существует. Я учился на угольщика, но не стал работать в этой отрасли, потому что шахты – это слишком опасно, а разрезы уничтожают всё живое. Напрашивается единственный выход – просто перестать это делать.
– Перестать добывать уголь?
– Да. Планомерно, с постепенным перепрофилированием работников угольной отрасли. Невозможно сделать угледобычу абсолютно безопасной, именно по этой причине перестали добывать уголь в шахтах в Германии, Великобритании.
– Страны, отказавшиеся от угледобычи, но не от использования угля, тоже косвенно виноваты в том, что гибнут люди на шахтах Кузбасса?
– После того как Германия закрыла свои шахты в декабре 2018 года, она стала больше угля импортировать. Несут ли западные покупатели ответственность? Возможно, но в десятую очередь. Главная ответственность – на тех, кто в Кузбассе создал условия, при которых горняки погибают в шахте, а живущие вокруг разрезов задыхаются от угольной пыли и постепенно умирают от различных заболеваний. Реальность такова, что угледобыча в Кузбассе и в Хакасии субсидируется человеческими жизнями и здоровьем.
Угольная отрасль в том виде, в котором она существует в России, чрезвычайно опасна. Достаточно в шахту спуститься, чтобы понять: это не та среда, где человек может работать в ХХI веке. Всё что угодно – только не это.
На разрезе работать не так жутко, но там должны применяться современные технологии: чтобы не летела пыль, чтобы проводилась рекультивация. Но в Кузбассе этим никто не занимается и не собирается.
Отрасль должна быть радикально трансформирована. Скорее всего, вектор этой трансформации будет так или иначе вести к ликвидации. Конечно, параллельно необходимо создавать альтернативные производства, чтобы люди не оставались без работы.
– Вы знаете, сколько человек гибнет на угольных разрезах в общей сложности?
– Такой статистики у меня нет, но сомневаюсь, чтобы на отдельно взятом разрезе могло погибнуть за год 50 человек. Но нельзя не учитывать хронические заболевания, приобретенные теми, кто проживает рядом с разрезами, сокращение продолжительности жизни. Обычный житель кузбасского Киселевска, выходя из дома, сталкивается с теми же агрессивными факторами воздействия, что и работник очистного забоя или машинист буровой установки на разрезе. Во всяком случае, сравнение здесь возможно.
Такие исследования почти не проводятся. Одно из немногих исключений – исследование наших кузбасских врачей, опубликованное в журнале "Гигиена и санитария", посвящённое врожденным порокам развития. Врачи выяснили, что врожденные пороки у малышей сильно превышают средние показатели по стране в Новокузнецке, Прокопьевске, Киселёвске. А в Таштаголе, где нет шахт и разрезов, там только железную руду добывают, превышений нет.
– По каким ещё заболеваниям Кузбасс опережает российские среднестатистические показатели?
– Туберкулёз, другие легочные заболевания, заболевания кровообращения. Причины очевидны – загрязнённый воздух, вода и сниженный иммунитет. Онкология. У нас как где-нибудь онкодиспансер построят – там сразу рост онкологии наблюдается. Потому что до этого никто не фиксировал.
– В Кузбассе экологию отравляет также химическая промышленность и металлургия. Действительно ли именно от угледобычи больше всего вреда?
– Если посмотреть на снимки Кузбасса, сделанные со спутника, то наибольшее загрязнение происходит от угольной промышленности. Это не значит, что химики и металлурги не вносят свою лепту. Я работал на Западно-Сибирском металлургическом комбинате. Видел, какой дым валит из цехов ферросплавного завода.
И всё же именно угледобыча здесь играет решающую роль. Это благодаря ей в Кузбассе ежегодно появляется 3,5 млрд тонн отходов (это половина всех промышленных отходов России, и 99 процентов от этих трех с половиной млрд – отходы угледобычи). Технологии рекультивации, которые применяются в Кемеровской области, по сути, рекультивацией не являются. Доказательства тому – горящие отвалы в Беловском районе, в Апанасе Новокузнецкого района и новый очаг горения в Новокузнецке на старом отвале в Куйбышевском районе города. Там, на последнем из упомянутых очагов, 30 лет назад, вроде всё рекультивировали, посадили сосны. И вот теперь под этими деревьями горит земля, и сосны падают. Благодаря угледобыче в Кузбассе сейчас 100 тыс. га земли, на которых уже ничего не вырастет.
"Будь у нас профсоюзы, аварии бы не произошло"
– Как другие страны избавлялись от угольной зависимости?
– От любой зависимости избавляться тяжело. В Великобритании и без работы люди оставались, и были протесты. И в Германии не всё было хорошо. Не всех устроила альтернативная работа, им предложенная. Это тяжелый, болезненный процесс, но, если его не начать вовремя, будет катастрофа, когда закрытие угольных предприятий пойдёт лавиной, а это произойдёт в Кузбассе в обозримом будущем.
– Каким образом кузбасский уголь может быть замещён?
– У этого вопроса две составляющих. Может ли Российская Федерация обойтись без угля? Может, потому что уголь в энергобалансе России занимает менее 15 процентов – меньше, чем в Германии.
Второй вопрос: может ли Кузбасс обойтись без угля? И вот здесь приходится ответить: нет. Перейти на газ технически просто, но куда трудоустроить людей, которые останутся без работы после закрытия угольных предприятий? Необходимо осознать, что мы движемся к коллапсу и что эту проблему должны совместно решать общественники, представители власти и представители учебных заведений, которые должны переучить горняков на другие специальности, востребованные альтернативной экономикой и промышленностью.
Обидно, что наш регион не занимается производством агрегатов для возобновляемых источников энергии – систем из ветрогенераторов и солнечных батарей. Это высокотехнологичное наукоёмкое производство. Сейчас это огромный рынок, он растёт.
– Второй главный потребитель угля – металлургическая промышленность.
– Уже сейчас строится несколько заводов в Европе и в Австралии, где используется безкоксовое восстановление железа из чугуна. Эта технология известна давно и, конечно, она дороже, чем коксовая металлургия. Но с учетом неизбежного увеличения налогов, связанных с "углеродным следом", безкоксовая технология становится привлекательной.
Конечно, в металлургии отказ от коксующегося угля произойдёт ещё не очень скоро, но произойдёт. Вспомните историю. Человечеству всегда казалось, что оно вечно будет жить с нынешними технологиями, но потом всё неизбежно менялось, иногда стремительно. Так что нет никаких сомнений, что мир откажется от угля, и нет сомнений, что для Кузбасса это станет неожиданностью. Пока ещё есть надежда, что для Кузбасса будет разработана нормальная программа диверсификации экономики. Одна уже есть – про строительство культурного кластера в Кемерове и возобновление строительства Крапивинской ГРЭС, про что-то ещё. Но там у многих объектов даже не указано, когда их хотят начать и закончить строить. Это как будто студент, ехавший на зачёт в электричке, что-то наскоро начеркал на листочке, чтобы на пересдачу не отправили.
– Организация "Экозащита!", в которой вы состоите, взаимодействует с теми, кто отстаивает трудовые права горняков?
– Мы всё-таки занимаемся защитой природы и прав граждан на окружающую среду. Что касается трудового права – это не наш профиль. Была бы у нас возможность и ресурсы помогать – мы бы с удовольствием. Кроме того, я не вижу, чтобы в Кузбассе какие-то профсоюзы на деле отстаивали права горняков. Будь у нас такие профсоюзы, аварии на "Листвяжной" не произошло бы.
–"Экозащите!" удалось чего-то добиться в Кузбассе?
– Конечно. Наша гордость – Менчерепское дело, когда в 2019 году удалось в суде доказать необоснованность и отменить изъятие сельскохозяйственных земель под нужды разреза. Нам помогала правозащитная организация из Петербурга. Ныне она ликвидирована, руководитель вынужден был эмигрировать. Не только изъятие было отменено, но и угольная компания "Стройпромсервис" лишилась лицензии. Я считаю, это серьёзная победа.
В 2020 году "Экозащита!" подготовила доклад, посвященный реальной экологической ситуации в Кузбассе. Мы не только собрали важнейшие сведения вместе, но и подтвердили каждый тезис ссылкой либо на государственный доклад, либо на научную статью, либо на ссылку в крупном СМИ. Уровень загрязнений, масштабы заболеваний, положение коренных малочисленных народов. Доклад, выложенный в сеть на русском и английских языках, адресован в том числе и журналистам.
"Никто не хочет жить рядом с помойкой"
– Может ли угледобыча быть безопасной?
– Опыт других стран свидетельствует, что добыча угля всегда связана с авариями, травмами и гибелью горняков. Такие аварии случались даже в Германии и происходят, например, в Австралии, – отвечает Андрей Герман – руководитель кемеровской общественной экологической организации "Экология города". – Ключевое отличие в том, что у нас большие проблемы с терпимостью к смертям, проблемы с управлением рисками. Если у нас основные потери приходятся на крупные аварии, часто связанные с газом (выбросы, взрывы), то в той же Австралии большая часть смертей приходилась на обрушение пород. И только 7 процентов на взрывы (по данным за 2017 год, среднегодовая смертность в результате аварий в российской угольной отрасли пока не опускается ниже 50, американский показатель – ниже 10. Удельный показатель смертельного травматизма на миллион тонн сырья в России составляет примерно 0,14 человека. Это ниже, чем в Китае (0,25), на Украине (1,194). Однако выше, чем в ЮАР (0,035), Австралии (0,03) и США (0,011). – Прим. СР).
– Если говорить об угледобыче в Кузбассе, есть ли связь между нарушениями трудового и природоохранного законодательств?
– Есть. И в том, и в другом случае мы видим, как государство относится к людям и к закону. Взять хотя бы те же датчики, показывающие уровень метана, которые, как сейчас пишут, специально отключали. В магазине покупателю отбивают чек, и этот чек сразу попадает в базу данных ФНС. На российских спиртовых заводах стоят литражные счётчики, к которым нет доступа у руководителей предприятий. Почему нельзя поставить в шахте такие метановые датчики, контролировать которые будет только Ростехнадзор? И данные этих датчиков можно транслировать онлайн для всеобщего доступа – сегодня это не проблема.
– Каковы перспективы угледобычи в Кузбассе?
– Уголь в нашем регионе – это ресурс экспортный. Например, в октябре 2021 года на экспорт отправлено 12,5 млн тонн угля, а на внутреннее потребление – теплоэлектростанции, металлургию, службы ЖКХ – всего 5 млн. То есть для обеспечения внутренних потребностей нам нужно только 30 процентов от того, что сейчас добываем. 12,5 млн тонн на экспорт за один месяц – это примерно 2 млрд долларов, если по 200 долларов за тонну угля. И эти деньги не вкладываются в развитие региона, в диверсификацию экономики, а расходуются только на открытие новых угольных предприятий. Качество жизни в регионе остаётся невысоким, зарплаты шахтёров – небольшими.
В западном направлении экспортируется в два раза больше кузбасского угля, чем в восточном. Европа приняла решение отказаться от угля как источника энергии к 2050 году. Не через десять, так через двадцать лет Кузбасс всё равно столкнётся с проблемой сбыта угля. Если не быть к этому готовым, угольные предприятия закроются, и никакой другой работы для сокращённых не будет.
– Насколько это реально – перепрофилировать экономику Кузбасса?
– Любую экономику можно перепрофилировать, если задаться целью. Таиланд не всегда был туристическим островом, когда-то там добывали олово, вольфрам и свинец. Остров был полностью загажен, местное население жило в ужасных условиях. И было принято решение с разработкой недр заканчивать. Двигались к этому планомерно, маленькими шажками. И теперь уже никто не вспоминает, что Таиланд когда-то был другим – грязным и нищим.
И в Кузбассе необходимо принять коллективное решение: как сделать, чтобы регион развивался. Немедленно закрыть все угольные предприятия нельзя, но необходимо ужесточать природоохранное законодательство: убрать все открытые угольные склады и углепогрузку от мест компактного проживания.
– Вам известны позитивные примеры перехода от экономики, ориентированной на угледобычу, к экономике другого типа?
– Нет. Всегда кто-то что-то теряет. Но надо принимать во внимание, что это процесс длительный. Дождаться, когда существующие шахты сами по себе выработают ресурс, а лицензии на открытие новых не выдавать.
– Действительно ли шахты не наносят ущерба экологии, в отличие от разрезов?
– На шахте рекультивацию проводить легче, но этот способ угледобычи экологичным не назовёшь. В Кузбассе до развала СССР уголь добывали в основном на шахтах, и уже тогда были серьёзные проблемы с экологией – угольная пыль, горящие терриконники, погубленные реки, некоторые из которых вообще исчезли. Экологии вредит любое промышленное производство. Любые угольные предприятия не должны находиться рядом с городами и деревнями. Это соседство связано с тем, что изначально именно вокруг угольных месторождений образовывались посёлки.
Угледобывающие предприятия должны находиться не менее чем в 20–30 км от жилых массивов, но собственникам это не выгодно, они хотят пользоваться существующей инфраструктурой – ЛЭП, автомобильные и железные дороги. Близость угольных предприятий к населенным пунктам провоцирует социальные конфликты: никто не хочет жить рядом с помойкой, химическим заводом или угольным предприятием.
В кузбасском Киселёвске сейчас девять разрезов на территории города. АО "Черниговец" собирается под Кемерово всего в нескольких километрах от посёлка Кедровка открыть новый разрез, начав разработку Глушинского месторождения. Рядом река, озеро, деревни, большой массив леса. Всё это хотят уничтожить, чтобы на этом месте появился угольный разрез и отвал. Наша организация участвует в общественных слушаниях, пытаясь этому помешать.
– Сами кузбассовцы против угледобычи?
– Они против низкого уровня жизни. Кузбасс – один из лидеров по оттоку населения. Люди просто "голосуют ногами". Экология – одна из главных причин.
Между тем Исполнительный комитет Независимого профсоюза горняков в Москве распространил заявление, в котором раскритиковал позицию собственников шахты "Листвяжная" и потребовал выплатить родственникам погибших суммы, в 7–10 раз превышающие размеры обещанных компенсаций.
"…Семьи погибших получат по 2 млн рублей в качестве единовременной выплаты, еще по 1 млн рублей получит каждый член семьи. В среднем одна семья погибшего получит около 6 млн рублей… часть этих выплат будет осуществляться за счёт выплат по обязательному страхованию гражданской ответственности…собственник шахты, фактически, не несет никаких личных материальных затрат, как при оплате страховых взносов, так и при компенсационных выплатах семьям погибших. По информации из открытых источников, чистая прибыль, которую получил владелец шахты "Листвяжная" в 2020 году – 836,7 млн рублей. То есть в 2020 году, владелец шахты имел ежедневно не менее 2,3 млн рублей чистой прибыли… Величина таких компенсаций из личных средств собственника должна быть не 6 млн рублей, а значительно больше – стоимость жизни человека в России 40–60 млн рублей, по оценкам экспертов Финансового университета при Правительстве РФ. Если владелец опасного производства будет выплачивать из личных средств родственникам погибших за каждую смерть кормильца 60 млн рублей…, есть шанс, что он начнёт выполнять Инструкцию МОТ "Безопасность труда и здоровья при работе на угольных шахтах", – говорится в заявлении Независимого профсоюза горняков.
