Лидер Китая и генеральный секретарь КПК Си Цзиньпин отныне официально объявлен новым «Великим кормчим», заняв в истории страны и китайской компартии место, равное месту Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина. Формируется ли в современной КНР новый культ личности «великого императора Си»? Каковы планы Си Цзиньпина по «возвращению Китаю утраченного величия»? И присуща ли нынешнему китайскому обществу ностальгия по ушедшим мифам, по эпохам великих императоров прошлого или по временам Мао Цзэдуна?
Завершившийся в Пекине на прошлой неделе 6-й пленум ЦК КПК, уже названный «историческим» и почти совпавший с 100-й годовщиной основания Компартии Китая (в июле 1921 года), в итоговой резолюции впервые открыто назвал «решающей» роль Си Цзиньпина в деле «великого возрождения китайской нации». Последний идеологический труд Си Цзиньпина, посвящённый «социализму с китайской спецификой», охарактеризован как «квинтэссенция китайской культуры». Партию, армию и народ призывают сплотиться вокруг ЦК КПК, «ядром которого является товарищ Си Цзиньпин». Всем его деяниям и политическим решениям придано почти мистическое, «судьбоносное» значение.
И в этой резолюции, официально подводящей итоги всей истории КПК, и в других партийных документах, и в стартовавшей интенсивной пропагандистской кампании – начиная от школ и вузов и заканчивая кино и телешоу – Си Цзиньпин отныне превозносится как лидер, равный Мао Цзэдуну и Дэн Сяопину. «Товарищ Мао привел страну к победе над угнетателями, товарищ Дэн принес процветание, а теперь товарищ Си ведет народ в новую эру национальной мощи», – говорится в определяющей всю историю КПК итоговой резолюции пленума.
Почти треть этого документа (всего в нем 531 страница) целиком посвящена девяти последним годам правления Си Цзиньпина (что составляет, в общем-то, лишь малую часть столетней истории КПК), лидеру, впервые в истории коммунистического Китая занимающему все три ключевых поста в партии и государстве: генсека ЦК КПК, председателя КНР и руководителя Центрального военного совета. Подобные резолюции об истории Компартии Китая и ее лидере ранее принимались всего дважды – в 1945 году, при Мао Цзэдуне, и в 1981 году, когда у власти был Дэн Сяопин.
Ранее КПК официально отменила ограничение в два срока для замещения Си Цзиньпином всех высших государственных и партийных постов. Следующий съезд китайской компартии, на котором, без сомнения, полномочия Си Цзиньпина будут продлены, должен состояться в 2022 году.
О новом культе личности Си Цзиньпина, официальном и неофициальном восприятии современной политики и давней истории в Китае и о том, чем ностальгия китайского общества отличается от российской, в беседе с Русской редакцией Азаттыка, Радио Свобода, рассуждает китаист Алексей Маслов, директор Института Дальнего Востока Российской академии наук.
Радио Свобода: Коммунистическая партия Китая с самого начала создавалась и потом реформировалась, до середины 50-х годов как минимум, по лекалам ВКП(б)-КПСС. Потом многое изменилось, а что-то осталось прежним. Но ведь в наши дни ее руководящая роль по-прежнему закреплена в Конституции КНР, и конечной целью официально всё еще заявлено построение коммунистического общества?
Алексей Маслов: Да. Но КПК всегда была очень гибкой, и та компартия, которая была основана в 1921 году, фактически имеет мало общего с сегодняшней, в первую очередь по своим идеям. Действительно, и сегодня в Конституции говорится, что Компартия Китая «является руководящей силой китайского общества», и, более того, во всех официальных документах подчеркивается, что Китай является и остается социалистическим государством, и никак по-другому. И все разговоры о том, что это де-факто уже капиталистическое государство, всё, мол, это абсолютно неправильно. Но есть важнейшая ко всему приписка – «социализм с китайской спецификой». И самое главное, конечно, вот эта «специфика».
Малые и средние предприятия и фирмы сегодня дают более 60 процентов всего ВВП КНР, и в этих компаниях работают более 80 процентов населения страны
Мы привыкли воспринимать теорию социализма и коммунизма так, как их описывали Карл Маркс и Владимир Ленин в своих трудах, то есть прежде всего – это когда собственность на средства производства принадлежит именно и только государству, от начала до конца. И, конечно, в Китае до определенного времени всё так и было. Но сейчас мы видим совсем другой тип социалистического государства, которым КПК и руководит. Огромное число средств производства принадлежит там сейчас именно частным компаниям, причем малым и средним. И эти малые и средние предприятия и фирмы сегодня дают более 60 процентов всего ВВП Китая, и в этих компаниях работают более 80 процентов населения страны! То есть, если смотреть на цифры, Китай развивает именно частную собственность. Но при этом ключевые позиции держит в руках государство во главе с КПК. Это значит, что все стратегически важные объекты промышленности, банковская сфера и так далее – это, конечно, строго государственная доминанта. Пекин нашел для себя баланс между, с одной стороны, развитием рынка, который, конечно, в Китае есть, и. с другой стороны, очень жесткой идеологической схемой.
И здесь как раз и заключен главный вопрос: что важнее для Китая, для каждого рядового китайца и для товарища Си Цзиньпина лично в наши дни – экономическая составляющая или все-таки идеологическая? Долгое время, на протяжении последних 10–15 лет, многие эксперты говорили: слушайте, ну Китай, конечно, больше про экономику, а не про политику, главное – накормить народ. Но как раз в последний год всё изменилось! Когда китайская экономика достигла определенного уровня развития (а она не может развиваться до бесконечности) и когда одновременно, в разгар мировой пандемии, КНР вошла в жесткий клинч с США (и это очень серьезный удар), сработал традиционный китайский механизм самосохранения. Китай стал искать внутри себя ядро, вокруг которого можно сплотиться, – не структуру, а именно идеологическое ядро, – и вернулся опять к усилению идеологической концепции. То есть экономика для КПК стала вторична, а первично – национальное сплочение, национальная концепция. И во главе этого всего стоит, конечно, Компартия Китая.
Радио Свобода: Так давайте подробнее о ее лидерах. Существует ли в современном Китае и в КПК культ высших партийных руководителей? Мао Цзэдун и Дэн Сяопин – это фигуры прошлого. Но Си Цзиньпин – живой человек. И тут его, что называется, живьем приравнивают к полубогам на последнем пленуме. О каком повороте в жизни партии и государства это говорит?
До сих пор были два лидера, изменившие судьбу КНР, согласно официальной китайской идеологии
Алексей Маслов: А какие вообще были повороты в истории КПК? Абсолютно правильно, до сих пор были два лидера, изменившие судьбу КНР, по крайней мере, согласно официальной китайской идеологии. Во-первых, Мао Цзэдун. Все вспоминают о пленуме 1945 года, когда Мао и стал «Великим кормчим», когда все его соперники были повержены и когда именно эта «новая» Компартия и взяла потом власть в свои руки, в 1949 году. И тогда Китай и стал социалистической страной. Это первый поворот. А второй поворот – это 1981 год, еще один пленум, когда Дэн Сяопин объявил о том самом «строительстве социализма с китайской спецификой». Именно с этого момента началась грандиозная китайская «перестройка», итоги которой мы и видим в наши дни. И вот сейчас, судя по всему, начинается третий этап, когда Си Цзиньпин также объявлен абсолютным лидером Китая, имеющим право, что крайне важно, на собственные идеи и теории. То есть теперь есть «теория Си Цзиньпина», так же как есть теории Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина.
Теперь и Си Цзиньпин – уже не просто председатель КНР и генсек ЦК КПК, а лидер-теоретик, который войдет в историю как человек, изменивший лик Китая
Теперь и Си Цзиньпин – это уже не просто председатель КНР и генсек ЦК КПК. Он лидер-теоретик, который войдет в историю как человек, изменивший лик Китая! Пока еще, конечно, он радикально ничего не изменил, но всё движется именно к этому. Кто окружает Си Цзиньпина? Конечно, специалисты назовут и других постоянных членов Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, но это все фигуры даже не второго, а третьего плана по отношению к Си Цзиньпину, он стал абсолютным лидером.
Да, не случайно многие заговорили о новом культе личности. Когда КНР попадает в критическую идеологическую ситуацию, не экономическую, а именно идеологическую, то партийный механизм, он так создан и работает, выдвигает из своих рядов «первого лидера» (как было когда-то и с Мао Цзэдуном, и с Дэн Сяопином), являющего собой воплощение всех национальных идей. Неслучайно крупные мероприятия, которые Китай устраивал в последние годы, «Один пояс – один путь», идея «Сообщества единой судьбы человечества», например, или идея к 2060 году полностью избавиться от всех вредных выбросов и перейти на «зеленую экономику» – всё это формально было выдвинуто лично Си Цзиньпином. Не Госсоветом КНР (который, казалось бы, и должен руководить экономикой), нет, это были «личные идеи Си Цзиньпина». И в этом плане теперь любая идея, любая победа будет ассоциироваться только с Си Цзиньпином, точно так же, как когда-то (и до сих пор) «китайская перестройка» ассоциируется с Дэн Сяопином, а «культурная революция» – с Мао Цзэдуном.
Радио Свобода: Но нет ли у вас ощущения, что в Китае с формированием культа личности Си идет какой-то возврат к прошлому, наступают в общественной жизни более жесткие, суровые времена? И что внутри КПК существуют какие-то очень консервативные силы, которые вообще хотели бы вернуть политически страну, по сути, во времена Мао Цзэдуна?
Алексей Маслов: Те, кого мы называем «консервативными силами», всегда существовали, они были и десять лет назад, и двадцать. И времена не менялись. И я бы их обозначил скорее как националистические силы. Китай всегда работает только на себя, причем иногда делает это очень мягко, как еще лет десять лет назад, а иногда очень жестко и цинично, как сегодня. И, судя по всему, Китай уже даже и не собирается никого обманывать в том плане, что внутри него усиливается вот эта национальная, националистическая идея. Еще раз повторю: Китай следует рассматривать как некий биомеханический организм, который исторически складывался в течение тысячелетий. И он реагирует, этот организм, на определенные вещи всегда одинаково, просто риторика и планы облекаются в разную терминологию. И мы видим, что сегодня официальная китайская терминология опять абсолютно националистична. Это даже не возврат к какому-то прошлому, а стандартный для китайцев механизм самозащиты – которая всегда реагирует через укрепление национальной идеологии.
КНР всегда работает только на себя, причем иногда делает это очень мягко, как еще лет десять лет назад, а иногда очень жестко и цинично, как сегодня
Что касается того, что Китай всё еще проповедует идеи коммунизма-социализма: если мы посмотрим внимательно, как говорится, соскоблим пальцем этот верхний слой партийных лозунгов, то увидим, что это идеи, которые многократно повторялись в течение последних столетий. Опора на собственные силы, опора на собственную экономику, возрождение смыслов и понятий, кто есть китаец и что есть Китай как таковой и так далее. Си Цзиньпин просто, грубо говоря, ускоренно пользуется вот этими старыми механизмами, чтобы создать на самом деле абсолютно модернизированный новый Китай.
Радио Свобода: Очень интересно, а существует ли не только в КПК, а в целом в китайском обществе некая ностальгия по «великому прошлому» времен Мао Цзэдуна или вдруг Дэн Сяопина? Как в нынешней России у части общества по сталинским временам, по эпохе, так сказать, «пика Советского Союза» и так далее. Особенно даже в мелочах, в эстетике, в стилистике?
Была сеть ресторанов в Пекине под названием "Красная классика", где вас кормили пищей 60-х годов и при этом распевались маоистские песни и весь зал был завешан портретами Мао Цзэдуна
Алексей Маслов: Романтизация образа Мао Цзэдуна и того, как говорят, «красного времени» в Китае есть. Более того, еще лет пять назад это был едва ли не общий тренд. Создавались, например, кафе и ресторанчики, где вас кормили пищей времен «культурной революции», там были изначально сделанные очень по-простецки блюда. Более того, была даже сеть ресторанов в Пекине под названием «Красная классика», или в обиходе «Культурная революция», где вас кормили пищей 60-х годов и при этом распевались маоистские песни и весь зал был завешан портретами Мао Цзэдуна и лидеров 60–70-х годов. А официанты размахивали красными флагами и были одеты в форму хунвейбинов и цзяофаней. Я видел сам, как публика просто в прямом смысле заводилась от этих песен, от этой патетики. Но потом эти рестораны прикрыли, потому что, вероятно, власти испугались, решив, что «это уже слишком» и все-таки нужно смотреть в будущее, а не в прошлое. В целом такая ностальгия, конечно, есть. Как мне призналась одна когда-то очень видная партийно-политическая деятельница Китая, а ныне пенсионерка, потому что «это воспоминания о молодости, когда мы делали новый Китай». И для нее это воспоминания о той активности, о «любви и революции» в прямом смысле слова.
Но утверждать, что кто-то в современном Пекине хочет вернуться к временам Мао Цзэдуна, как в России кое-кто хочет вернуться ко временам Сталина, такого просто быть не может. Потому что люди уже приучились к одной важной вещи. Нынешний Китай – высокотехнологичный и современный, и его уважают и боятся не потому, что он «красная классика», а потому, что у него новейшие технологии и самая мощная и крутая экономика. Есть, конечно, и люди относительно более молодого, другого поколения, для которых упомянутые вами времена Дэн Сяопина ассоциируются с нынешними, какого-то разрыва между сегодняшним днем и эпохой 80–90-х годов нет, потому что это просто поэтапное развитие.
Си Цзиньпин, на мой взгляд, апеллирует по своему образу, казалось бы, к Мао Цзэдуну – но на самом деле всё еще глубже. Он копирует образ «классического китайского императора». Вроде бы доброго, понимающего народ, готового пойти на какой-то диалог – но при этом очень грозного внутри. За его улыбкой скрывается стальная воля и «стальной меч». Что, собственно говоря, и показали его самые последние переговоры с президентом США Джо Байденом 15 ноября. Даже если посмотреть на то, как он ходит, как садится и встает, как произносит речи, его манера жестикулировать, – это ведь манера обобщенного классического «мудрого конфуцианского чиновника» и «великого императора». То есть отсылка идет к классическому образу древнего правителя Китая.
Радио Свобода: В России снимают сейчас массу фильмов и сериалов о временах Сталина, Брежнева, о войнах, которые Советский Союз вел. А культ Великой Отечественной войны и победы в ней – прямо новая религия. А в Китае в искусстве, и в первую очередь в кино, всё так же?
Алексей Маслов: Эти темы в Китае вообще никогда и не исчезали. Масса многосерийных фильмов про войну. И если в России главный «центр всех переживаний» – это, конечно, Великая Отечественная война, то в Китае другие два момента. Во-первых, Гражданская война с гоминьдановцами, то есть это период 1945–1949 годов и более ранний, события 1925–1927 годов, и, во-вторых, еще глубже, 1860-е годы, когда в страну вторглись иностранные державы и Китай боролся за свою независимость. Война с Японией, 1937–1945 годы, также, конечно, отражена и на экране, и в книгах, но меньше. Я бы сказал, что самая глубинная травма была нанесена китайцам в середине и в конце XIX века. То есть когда великий Китай, со своим императором, где всё было «проблемно, но устойчиво», вдруг получил удар от «варваров», по сути дела. То есть от Великобритании, России, Франции, Германии и США. И это был удар не по экономике, даже не по «людскому капиталу», а по национальным чувствам. Именно, кстати говоря, тогда и появилось то, что мы называем китайским национализмом. На этой волне потом вознеслись такие лидеры, как Сунь Ятсен, Чан Кайши и Мао Цзэдун. Они ведь все были националистами и никогда не были интернационалистами в полном смысле этого слова. Вот эта тема практически 24 часа в сутки освещается. Я, конечно, не считал точно, сколько в КНР сегодня снимается фильмов, посвященных истории, а сколько детективов или любовно-бытовых драм. Но, наверное, как минимум 40 процентов экранного времени занимают именно рассказы про «славную историю Китая».
Радио Свобода: Для части российского общества ностальгия по «совку», говоря простыми словами, – это тоска, вероятно, в первую очередь по утраченному «геополитическому величию», такому, как эти люди его понимают. И по утраченным фактически бывшим колониям, после распада Советского Союза. Но ведь Китай ничего такого не только не терял за всё это время, а, наоборот, даже еще больше приобрел? Может быть, в этом вёе дело, если рассуждать о том, кто смотрит назад, а кто вперед?
Алексей Маслов: Нужно понимать китайскую психологию, они смотрят не на полвека назад, а еще дальше. Как раз Китай-то потерял, они уверены. В результате «опиумных войн» Китай потерял Гонконг и всё, что рядом с ним. И в конечном счете потерял Тайвань – безусловно, это, как считают китайские власти, провинция Китая, но в реальности это самостоятельное независимое государство. И Китай приобрел очень много новых проблем с точки зрения территориальных споров. Например, с республиками бывшего Советского Союза, да и с Японией, с Индией и так далее. По их мнению, Китай всегда расширялся до этого момента и психологически считал себя не столько центром мира (это скорее фигура речи), сколько центром мировой культуры. И вот вдруг в XIX веке, после удара по национальной психологии, Китай внезапно осознаёт, что его захватывают даже не бывшие окрестные варвары (ведь Китай же и до этого времени захватывали – и тангуты, и монголы, и чжурчжэни, и маньчжуры, но они потом китаизировались), а представители совсем другой цивилизации. И почти на 100 лет Китай стал, по сути дела, полуколонией, протекторатом великих держав Запада, к которым и Россия относилась тогда.
Сейчас, по мнению Пекина, он не захватывает какие-то новые плацдармы, а возвращает себе те позиции, которыми обладал до XIX века
Это очень серьезная травма, и она и сегодня отражена и в национальной психологии, и в идеологии Компартии Китая. Неслучайно один из очень важных терминов в современной партийной риторике – «восстановление». Восстановление национального достоинства, места в мире, которое, как считает КПК, занимал Китай до XIX века. И сейчас, по мнению Пекина, он не захватывает какие-то новые плацдармы, будь то с точки зрения идеологии или экономики, нет, он возвращает себе те позиции, которыми обладал до XIX века. И именно это является питательным бульоном для всего их национального драйва.
Ведь Китай, в принципе, – это действительно «мегаимперия», то есть империя, которая живет не только внутри себя и которая мыслит категориями «мегаэкономики». Неслучайно Китай расставляет и возводит свои заводы по всему миру. И он сам, в конце концов, начинает продуцировать смыслы, а не только продукцию, не только лишь текстиль или электронику. Продуцирование смыслов для Китая сейчас становится главным фактором будущего. А кто смыслы продуцирует? Мегаимперии и продуцируют, как когда-то тот же Советский Союз. А сегодня США, безусловно, и вот Китай. И это как раз и есть то, под сенью чего живет современный Китай и его общество – именно возвращение себе достойной роли в мире. Это следует понимать, оценивая что бы то ни было там.
Радио Свобода: Вернемся конкретно к товарищу Си Цзиньпину. Этот пленум, эта резолюция, столетие КПК – это всё не о прошлом, а о будущем, то есть не о прошлой истории партии и страны, а о будущем лидерстве и лидере. О чем вы уже упомянули. Так товарищ Си теперь будет защищен, как броней, навсегда от любой критики? Все его действия и вся политика будут непогрешимы?
Алексей Маслов: Думаю, что нет. Потому что КПК со времен Мао Цзэдуна заметно изменилась. И вообще-то в Компартии Китая идут споры, там есть дискуссия – хотя она, конечно, экономического характера, а не политического. Кстати, сегодня эти смыслы, о которых я говорю, вырабатывает целый ряд специальных центров или то, что называется thinktanks, работающие при Госсовете КНР или при ЦК Компартии Китая. Они постоянно продуцируют объяснения того, почему Си Цзиньпин является лучшим лидером. Но при этом, еще раз говорю, дискуссия ведется. В России есть «национальный лидер», а в Китае устоявшийся термин «великий кормчий», хоть такое название и испорчено временами Мао Цзэдуна. Официальная идеология и вообще китайское мировоззрение гласит, что кормчий нужен тогда, когда корабль плывет в бурных водах и может затонуть. И тот капитан, который стоит у руля, несет всю полноту ответственности, в том числе за все ошибки, которые могут произойти. Это крайне болезненная миссия, и Си Цзиньпин берет сейчас ее на себя. И, как следствие, принимает на себя всю полноту потенциальной критики, которая может последовать.
Критика в адрес лидера в КПК есть
А ведь критика в адрес лидера в КПК есть. Например, одно из объяснений, почему Си Цзиньпин вообще согласился на последнюю виртуальную встречу с Джо Байденом: чтобы показать, что Китай готов вести переговоры с США и урегулировать конфликты. Ведь для многих китайцев, в том числе и для членов компартии, в которой больше 90 миллионов человек состоит, назрел большой вопрос: как же так получилось, что мы торговали с США, туда вкладывались гигантские деньги, мы производим более 25 процентов продукции для американского рынка – и внезапно США не просто начали нас считать врагом, но и быстро сумели создать вокруг нас очень серьезный барьер, в том числе настоящую антикитайскую коалицию, которая бьет нам по всем больным местам, от отказа в доступе к технологиям до военной области? Кто виноват, почему КПК и лично товарищ Си Цзиньпин не смогли выстроить отношения с Вашингтоном? И вот Си Цзиньпин идет и их выстраивает. Или по крайней мере пытается, отступает от «красных линий», которые прочертились между США и Китаем.
Радио Свобода: Мне кажется или нет, что из всех лидеров Китая последнего времени, в последние десятилетия, именно Си Цзиньпин, как никто другой, был прямо зациклен на идеях «величия», «наследия», и особенно истории? Почему именно для него, как для человека, это так важно? Его семья, кстати, насколько я помню, также была пострадавшей в прошлом от партийно-государственных репрессий.
Алексей Маслов: Всё правильно, пострадала, это может иметь значение. Но там, скорее, дело в другом. Китай – когда Си Цзиньпин стал в 2012 году генсеком КПК, а потом, через год, и председателем КНР – был государством, оказавшимся в очень сложной и нежданной ситуации. Вся слава эпохи стремительного движения вперед досталась предыдущему лидеру Ху Цзиньтао – которого сейчас в Китае, мягко говоря, критикуют и считают, что именно он допустил большой рост коррупции. Теперь Ху Цзиньтао практически исчез из СМИ, но, вообще-то, именно при его десятилетнем правлении Китай и рос колоссальными темпами. И был до него Цзян Цзэминь, который, по сути дела, прямой наследник Дэн Сяопина – также и при нем Китай сделал огромный рывок. А вот Си Цзиньпину досталась страна в условиях естественного экономического замедления, а во-вторых, которая стала внезапно нелюбима многими бывшими союзниками – ведь до этого Китаем все восхищались и все почти его любили, Китай очень комфортно развивался – и, в третьих, с разленившимися партийными чиновниками, которые накупили себе роскошных домов и всех детей отправили учиться в лучшие университеты за границу. И Китай начал терять самое главное – импульс к росту, ну, потому что у всех всё стало хорошо.
И тогда Си прекрасно понял, что население и прежде всего партийные чиновники регионального уровня могут поставить перед ним вопрос: а почему при тех Китай рос, а при тебе Китай не растет? И тогда и начался возврат к приоритету идеологии. Мол, мы выработали экономическую стратегию, отработали все возможные точки роста, а вот сейчас находимся на переломном моменте. И Си Цзиньпин, чтобы Китай не распался, не стал хаотично деградирующим в плане идеологии, не нашел ничего лучшего (потому что и не было у него другого варианта), как вернуться к идеологическим доктринам. И интересно именно то, как на это начинает традиционно реагировать китайское глубинное сознание. Си Цзиньпин как бы забрасывает дрова в топку, и топка начинает шуметь!
Я наблюдаю за тем, как развивается обсуждение его личности, причем даже в китайских соцсетях (которые далеко не всегда контролируются, от начала до конца, властями и спецслужбами), и там звучат в общем позитивные оценки типа «молодец Си Цзиньпин, правильно делает». Так что возврат к старым терминам, и идеологии, и риторике мы наблюдаем не просто потому, что однажды утром Си Цзиньпин так захотел, а потому, что в нынешних условиях, и с учетом местного сознания и истории, это механизм стабилизации государства.
Радио Свобода: Нынешнее официальное подведение итогов деятельности КПК на этом пленуме – это ведь решение, имеющее силу высшего закона, которое теперь определит жизнь Китая на долгое время. То есть средства массовой информации, вся мощнейшая китайская государственная идеологическая машина обязаны будут работать на формирование этого культа, образа «нового императора» Си Цзиньпина? Ведь иначе вряд ли получится.
Алексей Маслов: Да, конечно. Более того, эта машина уже заработала на полную мощность. А вот во внешний мир нужно ему будет выходить уже иначе, от Си Цзиньпина народ теперь будет ожидать глобального лидерства. И тут так некстати США вот ставят ему подножку! Поэтому я думаю, что все будущие «бои» будут происходить на уровне, о чем я сказал, продуцирования глобальных идей. Если Си Цзиньпин сумеет сказать что-то, что хочет услышать мировая публика, как ни странно, у него есть очень большие возможности стать тем человеком, который формирует повестку дня всему миру – именно идеологическую, а не только экономическую.
У Си Цзиньпина есть очень большие возможности стать тем человеком, который формирует повестку дня всему миру
Радио Свобода: Я немного перед нашей беседой изучил устав КПК и знаю, что официально Компартия Китая по-прежнему руководствуется в своей деятельности очень разными вещами. Это идеи Мао Цзэдуна, теории Дэн Сяопина, теория «трех представительств» Цзян Цзэминя, потом научная концепция Ху Цзиньтао, и главное теперь – идеи Си Цзиньпина о «социализме с китайской спецификой новой эпохи», если дословно цитировать. Не противоречит ли всё это одно другому? И как это всё официальная теория увязывает в какую-то одну стройную линию? И сразу второй вопрос: если отныне Си Цзиньпин официально приравнен, так сказать, в своем величии к Мао и к Дэн Сяопину, то Цзян Цзэминь и Ху Цзиньтао, получается, совсем уходят в тень?
Алексей Маслов: Каждый из этих лидеров оказался вписан во все главные партийные и административные документы, и это очень важно для публики: что Китай не отрицает заслуг прежних вождей, то есть что КПК не утверждает, что вся ее история, например, до Си Цзиньпина была какой-то неправильной или его предшественники были «неправильными». Где-то в разговорах, как говорится, на кухне или в ресторане люди могут покритиковать кого-то. Но официально «все внесли большой вклад» и «всё развивается по восходящей». А товарищ Си Цзиньпин – это великолепный итог развития гигантского Китая под руководством КПК. Но, будем честны, все остальные лидеры, которые были между Дэн Сяопином и Си Цзиньпином, по сути, оказываются какими-то ступеньками для величия последнего. Конечно, по-другому сейчас это не воспринимается.
