В излучине Лены в Качугском районе, чье название пошло от эвенкийского "кочо", обозначающего изгиб реки, находится целая россыпь эвенкийских деревень. Еще двадцать лет назад они были плотно заселены эвенками-охотниками, которые жили продажей шкур пушного зверя. Сейчас в самой населенной из деревень осталось не больше десятка человек. Как живут эвенки-охотники в деревне Чинонга, которую весенняя распутица каждый год на несколько месяцев отрезает от цивилизации – в репортаже корреспондента Сибирь.Реалии.

Топор и ружья – дорожный набор

Чтобы добраться до Чинонги, необходимо запастись топливом и большим дорожным набором, в который обычно входят хороший топор, пила, домкрат, ружья, в идеале – спутниковый телефон: помощи в этой глуши ждать неоткуда.

Привычная сотовая связь и электричество заканчиваются примерно за 80 километров до Чинонги – уже на подъезде к заимке в Юхте бесполезный телефон можно выключать. Здесь на месте некогда большой деревни иркутский бизнесмен возвёл нечто вроде поместья: развёл кроликов, засеял поля овсом для привлечения диких коз. Сам приезжает в выходные, остальное время за усадьбой смотрят сторожа, на всякий случай отмечая, кто проехал мимо.

Путники обычно сразу берут курс на Шевыкан, до которого ещё километров 15. В советские времена здесь работал колхоз "Ударный охотник". Несмотря на название, колхозники занимались в основном посевом зерновых и выращиванием скота. Допуск в тайгу был строго лимитирован. У мужиков забирали охотничьи ружья, а они, как могли, прятали стволы до лучших времён. До сих пор при разборе старых домов люди находят двустволки. Вплоть до 1953 года жители обращались в район, область, говорят, даже в Москву, пытаясь изменить статус хозяйства на промысловое: увы, так ничего и не получилось.

На сегодня в Шевыкане уцелели несколько домов, которые охотники используют как перевалочные базы. Пенсионер Николай Чулин много лет приезжает в отцовскую усадьбу, пускает мужиков на постой, хотя сам уже не охотится, ходит лишь за брусникой.

– В позапрошлом году поехал на своём Лыске посмотреть бруснику, и медведь меня скрал (выследил, подкараулил. – С.Р.), вот таки дела, парень, – говорит Николай Романович. – Туда по тропинке проехал нормально. Правда, Лыска, как дурной, пытался пуститься вскачь, но я ещё ничего не понял. А когда возвращался, то возле мостка медведь на нас и кинулся, не знаю, как я усидел в седле. Конь шарахнулся в сторону, медведь лишь когтём по седлу черканул, вот таки дела, парень.

В былые времена лесные пожары и прочие природные ненастья обходили Шевыкан стороной, и местные считали, что от неприятностей их оберегала чудотворная икона. Работа мастеров XVIII века – четырёхчастный иконостас, на котором изображены Георгий Победоносец, Николай Чудотворец, Мария Египетская и преподобная Анастасия, священномученики Власий и Модест (считаются покровителями скотоводства), хранилась в часовне на краю Шевыкана (к началу XIX века почти все эвенки были уже крещены; русская православная церковь специально отправляла для этого на север миссионеров, которые нередко подключали на помощь себе шаманов. – С.Р.).

В 50-е годы активисты партийной ячейки решили часовню раскатать, а из брёвен соорудить клуб. Зачистку начали с икон и лампад – их выкидывали на улицу. Шевыканцы, как могли, спасали предметы культа. Устинья Лобова тайком принесла домой самую большую икону, спрятав её за шкафом.

Близкие родственники, в том числе парторг Григорий Давыдович, знали о местонахождении реликвии, но хранили тайну.

Спустя несколько лет хозяева дома переехали в Качуг.

– Спрашивала маму, почему иконостас не забрали, – вспоминает дочка Устиньи Лобовой, 85-летняя Альбина из Качуга. – Говорит, много раз пытались вынести его из дома, но возле порога силы будто покидали, так и оставили иконостас за шкафом. Когда у мужа не ладилась охота, он начинал протирать икону – и сразу добывал. Хошь верь, хошь не верь.

Еще один случай, который местные напрямую связывают с иконой, произошел в деревне летом 2015 года.

– В Шевыкан мы поехали с товарищем на родовую встречу, – рассказывает Александр Рудых. – Собралась большая родня, вспоминали всех чуть ли не до пятого колена, общались. Всё было нормально, а вечером неожиданно заспорили об иконе, хранящейся в избе Лобовых. Не помню, с чего всё началось, не знаю, почему я усомнился в её значимости, даже немного поругались в итоге. Женщины просили прекратить спор – мол, не к добру это. На следующий день все поехали по домам, и мы в том числе. Вот тут и произошло то, чего не могу объяснить. Только выехали из деревни, я попросил остановиться, чтобы набрать воды в дорогу – после вчерашнего мучила жажда.

– Берег обрывистый, я отошёл чуть дальше, где пологий спуск. До машины было, может, двести метров или чуть больше – и я заблудился. Представляете? Как будто пелена образовалась передо мной. Начался дождь, когда я снова вышел на дорогу, никаких следов не нашёл, стою в одной майке и сапогах, в кармане зажигалка, в руках бутылка с водой. Не понимаю, сколько прошло минут, часов, где люди. Я не слышал ни голосов, ни сигнала машины. Наступила ночь, потом день, снова ночь…

Выжить в лесу ему помогли навыки, полученные в военном училище: по специальности Александр авиационный техник, учился в Ленинграде.

– Потом мужики всё донимали меня: почему по течению реки не пошёл? Легко со стороны рассуждать. Тогда стояла засуха, речка обмелела, даже непонятно, куда она бежит. Да и пелена не спадала. Ночевал у костра, много думал, мысленно просил прощения у всех.

На четвёртые или пятые сутки Александр начал снимать с себя паутов и есть их, запивая водой. Неожиданно набрёл на зимовье, в котором долгое время никого не было. В бочонке нашёл немного муки, но она настолько прогоркла, что есть из неё лепёшки было невозможно.

– А вот полбаночки мёда пришлись кстати – его смаковал с кипятком. Недалеко от избушки наткнулся на охотничью вышку, залез и уснул на поролоновом матрасе. На высоте я пролежал двое суток, восстанавливая силы, – Рудых заново переживает свои скитания.

Приблизительно через неделю, находясь в полуобморочном состоянии, Александр наткнулся на добротное зимовье инспекторов Байкало-Ленского заповедника. Внутри нашёл большой запас продуктов и одежду.

– Там были крупа, сгущенное молоко, печенье, висели куртка и брюки. На кордоне я провёл неделю, надеясь, что появятся инспекторы, заодно надо было подлечить ноги – кожа висела клочьями, но боли к тому моменту уже не чувствовал. В зимовье никто так и не появился, и я пошёл вниз по ручью, понимая, что большинство рек впадают в Лену. Когда добрался до зимовья братьев Колгановых, увидел у костра сторожа, понял – выжил! Подкрепившись, решил долго не засиживаться, а идти дальше, до дома оставалось около 40 километров – ерунда по сравнению с тем, что уже прошёл. Главное – понимал, куда идти. Блуждая, чётко осознал, что это мне такое наказание за то, что усомнился в значимости той иконы в семье Лобовых, и я дал себе слово: останусь в живых – обязательно покрещусь. Родные меня уже похоронили, собирали поминки, ведь с момента пропажи прошло 28 дней, и только мама верила, что вернусь. И я вернулся.

А икону, которая больше 60 лет хранился за шкафом в доме Лобовых, в 2017 году перевезли из заброшенной деревни в центр имени святителя Иннокентия, открывшийся в соседнем селе Анга.

От охоты до охоты

Шум вертолёта, заложившего несколько кругов над тайгой в поисках подходящего места для посадки, нарушил тихую размеренную жизнь эвенкийской деревни Чинонги. Последний раз вертолет здесь видели в прошлом году во время прилёта комиссии по выборам губернатора, а перед этим двумя месяцами ранее – на голосовании по изменению Конституции. Процедура голосования, по мнению местных, прошла так быстро, что никто не успел продать и одного литра клюквы, хотя в предыдущие годы во время выборов, по воспоминаниям, торговля шла бойко. К политике эвенки относятся равнодушно – прямой связи между итогами голосования и жизнью в Чинонге они не видят, знают парочку федеральных и местных политиков, и на этом все.

– Путина, конечно, знаю, и Жириновского, вот что Щапов (уроженец Качугского района Михаил Щапов, конкурент действующего главы области Игоря Кобзева на сентябрьских выборах иркутского губернатора. – С.Р.) из местных. Я не знаю, кто за кого [голосовал], мы не говорим об этом. Нам важнее продать ягоду учителям или врачам из района, которые в комиссию вошли – много продадим, считай, выборы выиграли, – шутит старожил Чинонги Вадим Николаевский.

С тех пор, как больше 15 лет назад в деревне закрылся единственный фельдшерский пункт, срочную медпомощь жители Чинонги могут получить, только вызвав вертолет МЧС. Они стараются этим не злоупотреблять: за последние пару лет вертолет спасателей в Чинонгу прилетал всего два раза, один раз – по ошибке.

– Думаю, наверняка что-то случилось, если вертолёт прислали, – рассказывает глава охотничьей общины Владимир Скорняков. – Из кабины вертолёта мне кто-то кричит: "Мужик, где больная?". Говорю: "Я не в курсе. Какая больная?".

Слышу: "Женщина с острым аппендицитом где?" – "Так, на сегодня в Чинонге две бабёнки: моя Нина, она жива-здорова, только что чай пили, и Машка, которая спит ещё, наверное, – поздно вчера из райцентра приехали".

"А ещё есть?" – "Других нет, – говорю. – На зиму в Качуг уехали, скоро приедут". – "А это ЧанчУр?" Я понял, что неместные, раз не по-нашему называют деревни. Мы говорим – ЧАнчур. "Да вы что, это совсем в другой стороне!" – "Далеко?" – спрашивают. "Напрямую километров 100, может быть. У лётчиков разве карты нет?". Не знаю, чем закончилась история, но из Чинонги они улетели.

Инцидент с вертолётом еще долго будет в топе местных новостей – в Чинонге редко что происходит. Не принято у эвенков трезвонить на всю деревню даже о крупной добыче, будь это изюбрь или трофейный ленок, фарта не будет. Жизнь среди тайги подчинена природному календарю, здесь свои правила поведения и мерило успеха. Здесь не радуются пятницам, не огорчаются понедельникам, а настенный календарь – едва ли не самая бесполезная вещь в доме. Впрочем, в его листочки мужики заворачивают махорку. Новости здесь не делят по географическому принципу, сообщения из Иркутска, Москвы, да хоть из Вашингтона, для жителей Чинонги – информация из параллельного мира.

Основой благополучия чинонгских семей является охота. Если главе семейства удалось добыть крупного зверя – изюбря, сохатого или хотя бы пару коз, живут сытно. В противном случае перебиваются рыбой, надеясь на более удачливого соседа – в Чинонге обязательно делятся мясом с односельчанами.

Отдельной статьёй дохода был и остаётся соболь.

– Бывало, мужики за хороший сезон приносили по 100 шкурок и больше. Точно вам никто никогда не скажет – фортуна отвернётся, – объясняет опытный охотник Георгий Сафонов. – Без острой нужды – например, нужно купить лодку, мотор или ружьё, промысловики не сдают весь товар перекупщикам – следующий год может быть неурожайным. Из-за засухи или пожаров, например, не уродится ягода, кедровый орех, из-за этого – улетит птица, а за ней мигрирует соболь. Вот тогда мы и лезем в семейную "кубышку". Но вообще-то хранить так все меньше смысла.

Цена на "мягкое золото", по словам охотников, неуклонно падает много лет подряд.

– Удача сегодня продать отличную шкурку соболя с проседью за три тысячи. Нет, не долларов, а рублей, – Скорняков одобрительно кивает на подсчеты журналиста на скорую руку: годовая выручка семьи охотника в лучшем случае достигает 200 тысяч рублей на всю семью. – Первостатейные расходы – бензин, боеприпасы, лодочный мотор. Топливо завозят по зимнику, поэтому разом нужно порядка 400 литров. Это минимум, вот в сытые времена в каждом дворе стояло по тонне бензина, не меньше.

Магазин и медпункт закрыли, остался клуб

Точной даты основания деревни сегодня не знает никто. Известно, что в 1928 году на большом Суглане (родовое собрание. – С.Р.) было предложено переселить тутуро-очеульских тунгусов в Катангский район. Потом затея с переселением трансформировалась в идею создания Верхне-Тутурского стойбища. Так появились деревни Муринья, Тырка, Чинонга, Вершина Тутуры.

– Сначала мы жили в Муринье, семьи были большие, – вспоминает Евдокия Иннокентьевна Монастырева. – С утра до вечера на улице детский хохот, шумно. Потом переехали в Чинонгу. Я работала в магазине вплоть до его закрытия в 1996 году. Товар завозили один раз в год. Продукты разбирала и расставляла по полкам неделю, не меньше, много чего привозили: муку, сахар, соль, консервы, крупы – этого всегда много. Только представьте: кончилась дома соль – куда бежать? К соседу? А у него тоже нет, а до ближайшего магазина больше ста километров. Резко возрастал спрос на соль осенью, в период заготовки рыбы. Мыло, стиральный порошок обязательно привозили, мужикам одного курева, наверное, полмашины – всё разбирали. У меня за прилавком лежала долговая тетрадка. Деньги не у всех были и не всегда, а есть хочется, курить – тем более, поэтому просили отпустить под запись. Вот чего при мне никогда не завозили в деревню, так это водку. Я сразу поставила условие – никакого спиртного, беда это для наших. Сколько молодых из-за него ушло раньше времени.

Алкогольную нишу благополучно заполняли (и заполняют сейчас) скупщики пушнины, ягод, они щедро поставляли охотникам "огненную воду", забирая товар за бесценок. Были случаи, когда, например, ведро брусники или клюквы эвенки отдавали за "мерзавчик".

– 200-граммовый пузырёк, считай, за стакан, – признается Сафонов. – Это самая ходовая валюта здесь. За спирт местные возят и приезжих рыбаков в самые рыбные места. Сами бы они туда не добрались, сложное и опасное течение.

Если эвенки никогда не ловят и не стреляют больше, чем могут съесть, то пришлые – опустошают леса и реки, насколько хватит "карманов". Едут со всей области, и с запада страны – крупные чиновники очень любят местную VIP-охоту. Местные потом сами жалуются на безрыбье и беззверье, но отказаться от алкогольных даров приезжих не в состоянии.

Еще раньше магазина – в начале 90-х гг. – в деревне перестал существовать медпункт – умерла фельдшер Александра Васильевна Сафонова. Вертолёт санавиации баба Шура вызывала только в самом крайнем случае – больных, даже рожениц, часто доставляла в райцентр сама, на коне.

– Никому ничего не нужно сегодня, – говорит Вадим Скорняков, – представляю, при советской власти приехал бы корреспондент районной газеты и написал во-о-от такую заметку про то, что в Чинонге закрыли магазин или медпункт. Назавтра сюда примчалась бы половина райкома, такой чих-пых устроили – и магазин снова заработал бы. Что тут говорить? Я поехал в город в больницу, проверили, говорят, что через три месяца надо пройти проверку повторно – а это июль, отсюда не выедешь. Если заболел, один выход – нанимай заранее мужиков копать могилу.

Долгожителем среди объектов соцкультбыта оказался сельский клуб, правда, открывается он лишь в качестве избирательного участка на предвыборной кампании, когда немудрёный антураж разбавляют пара-тройка плакатов, гласящих, кого выбирают – депутатов, губернатора или президента.

Много лет назад сюда привезли большой бильярдный стол, но это было так давно, что промысловики не помнят даже приблизительно год, по общему мнению – в начале семидесятых. Сукно за это время истёрлось до дыр, лузы отгнили. Самодельный кий венчала гильза 32-го калибра, и даже она сносилась от бесконечного количества ударов, а шары потрескались.

Проблему занятости населения при Советах решал коопзверопромхоз. Помимо пушнины и рыбы, эвенки заготавливали дикоросы, а потом сдавали, получая зарплату, лицензии на добычу зверя и патроны. Время от времени прилетал вертолёт. Дизельная электростанция давала свет, а тайга – дрова для отопления.

– В 95-м или 96-м, не помню уже точно, сломался дизель, – рассказывает Владимир Скорняков. – Увезли его в Качуг на ремонт, но так и не вернули. С тех пор живём при лампах, свечах. Ложимся, когда стемнеет, встаем – когда рассветает. Одно время генераторов набрали, но они топливо едят, по мне, так лучше лодку заправить и сети поставить, чем бензин жечь. Года три-четыре назад поставили солнечные батареи – свет в доме появился, можно телевизор даже посмотреть, а вот морозилке энергии уже не хватает. Зимой-то она не нужна, на улице за –50 бывает, а вот летом пригодилась бы.

– Состарились мы, поэтому боимся оставаться тут на зиму, без доктора – уже несколько лет подряд в ноябре выезжаем в Качуг, берём с собой собак и живём там до апреля. Дом просто замораживаем – здесь никто ничего не тронет. Зимовать в Чинонге уже боязно: случись что, кто приедет? Говорят, Путин приказал снова провести электричество в дальние сёла. В Вершине дизелёк поставили, и к нам электрики приезжали в прошлом году, но посмотрели и уехали. Ждём.

Вот чего никогда в Чинонге не было, так это школы, даже начальной. Дети учились в интернате в Вершине Тутуры, потом в Бутаково.

– По лесу нас сопровождали взрослые, а потом забирала машина, – вспоминает Андриян Хромов. – Так пока идём, мы с Серёгой Усовым из рогаток умудрялись рябчиков настрелять – птичек было много.

В 2017 году Чинонгу покинул последний ученик Ваня Сафонов, он учится в иркутском колледже при сельхозакадемии, приезжая в деревню лишь два-три раза в год: чаще просто не получается всё из-за той же дороги.

Ваня рано остался сиротой, опекунство над ним оформили Семён и Эльвира Сафоновы. Обязанностей в морозный день у парня немного – дров натаскать и коня напоить.

– Ваня, тебе нескучно одному среди взрослых?

– Нет, сейчас помогаю по хозяйству, летом рыбалкой занимался, на велике гонял, ну, Ильюха Бутенко из Тырки в гости приходил.

– Так до Тырки 17 километров…

– С отцом они приходили.

– Кем мечтаешь работать?

– Охотоведом.

– В Чинонге?

– Не знаю…

Этого не знает никто. Трудоустроиться в родных местах эвенкам почти невозможно.

Обман государственного масштаба

После сокращения коопзверопромхоза эвенки надеялись на работу в Байкало-Ленском заповеднике, границы которого проходят относительно недалеко от деревни. Руководство охраняемой территории обещало основать в Чинонге один из кордонов, взяв на работу местных мужиков.

– Москва решила иначе... Кордон оставили в Анге, а нас – без работы, – говорит Скорняков. – Потом делали тут земли традиционного пользования, а как дошло дело до нас – передвинули границу дальше. Опять мимо.

В 2007 году эвенки написали обращение к на тот момент губернатору Иркутской области А. Г. Тишанину:

"Уважаемый Александр Георгиевич! К Вам обращаются эвенки д. Чинонга и д. Тырка Качугского района Иркутской области. При организации Байкало-Ленского заповедника коренным жителям (эвенкам) обещали, что на родовых землях будет создано Киренское лесничество. Контору намечалось построить в д. Чинонга, на берегу реки Киренги. При этом жители села получают ряд рабочих мест в заповеднике. На сегодняшний день мы оказались обманутыми. Центр лесничества находится в селе Анга, в доме, который принадлежит руководителю лесничества Бутакову В., на расстоянии более 100 км от границ заповедника. О какой охране заповедника может идти речь, если охрана бывает два месяца в году на территории лесничества, в промысловый сезон, когда все госинспекторы Киренского лесничества с большим количеством охотничьих собак отправляются в заповедник для охоты.

Это нашло подтверждение на общем собрании эвенков и руководства заповедника в июле 2006 года. На этом же собрании руководитель Росприроднадзора Иркутской области сказал: "Договоритесь с госинспектором и охотьтесь вместе". Из выступления на данном собрании председателя комиссии от Росприроднадзора Бовиной И. так и осталось непонятным, будет ли осуществлено строительство конторы Киренского лесничества в д. Чинонга, как это было предусмотрено проектом заповедника. Директор заповедника Заяц А. М. обещал трудоустройство в Киренское лесничество нашим людям. Мы в очередной раз обмануты. Убедительно просим Вас восстановить справедливость в решении данного вопроса... дать возможность самим охранять тайгу". Подписи: Хромов, Дорофеева, Широких и др.

Справедливость не восторжествовала. Как и в истории с территорией традиционного природопользования (ТПП), о создании которой было заявлено в 2014 году. Важный для эвенков проект обсуждали на заседании правительства региона под руководством тогдашнего губернатора Сергея Ерощенко в 2012 году.

– Мы тогда обратились к губернатору с просьбой защитить исконную среду обитания коренных малочисленных народов. Площадь особой территории – 679 893 гектара. Материалы, которые обосновали ТТП в Качугском районе, прошли государственную проверку (государственную экологическую экспертизу. – С.Р.), – вспоминает Сафонов. – На этих землях в приоритете были бы охота, рыболовство, сбор дикоросов, народные промыслы. А потом – раз, и оказалось, что почти половина ТТП убыла из плана – ее отдали под нож лесорубам. Еще до создания ТТП деляны сдали им в аренду.

Лесозаготовительные компании предложили эвенкам небольшую материальную компенсацию, заверив, что максимально аккуратно будут вести работу. На самом деле об аккуратности и речи нет, вздыхают эвенки.

– Деловую древесину здесь пилят давно. Ждем, что в итоге нас оставят в лесу без леса и у реки без рыбы. Крупного зверя почти не стало. О диких северных оленях помнят лишь старики, – признается Скорняков.

Считается, что пути миграции северных оленей отрезали дороги, ведущие к БАМу. Лоси, по словам охотников, держатся только в границах заповедника, изюбри тоже кардинально изменили свое поведение. Ещё лет 15–20 назад все было иначе – самой эффективной считалась осенняя охота на реву.

– Стоило протрубить в рог, имитируя крик самки, – по два-три быка бежали со всех ног, а мы стояли-выбирали, кого добыть, – глаза у опытного охотника Георгия Сафонова загораются и тут же тухнут – последний раз крупного изюбря в деревне добыли три года назад, фортуна улыбнулась его сыну Семёну.

– Бык-семилетка (возраст считают по отросткам на рогах. – С.Р.) лежал за большой колодой, – вспоминает Семён Сафонов. – Услышав шум веток, он подскочил, а я выстрелил, не слезая с лошади. Сразу не понял, попал или нет. Привязал коня, пошёл смотреть внимательно и увидел капли крови – значит, зацепил. Начал преследовать. Обычно в таких случаях зверю дают возможность остановиться и залечь, после чего он не может уже подняться, но не было на это времени, поэтому гнал. Добрал зверя, уже когда начало темнеть. Разделал тушу, часть отвёз в зимовье, а когда ехал за оставшимся мясом, то меня едва не опередили волки.

Пока держится снег, но уже нет лютых морозов, эвенки заготавливают дрова. Самым популярным видом транспорта считается мотобуксировщик, или по-народному мотособака.

– Предки ходили на оленЯх, а мы вот на мотособак пересели. По сравнению со снегоходом, движки у них экономичные, везёт, конечно, меньше, но лучше лишний раз съездить, топлива все равно меньше уйдёт, – объясняет Георгий Сафонов. – У нас в деревне есть две лошадёнки, но по глубокому снегу толку с них мало – только гужи порвёшь. Года четыре назад к деревне подошёл верховой пожар, опасались, что сгорим: полыхало совсем рядом, но потом ветер сменил направление – и мы уцелели. Почва местами на метр глубиной обуглилась, корни у деревьев подгорели, потом их свалило ветром – пилИ да пилИ. Тепло уже – самое время работать, на рыбалку пойдем, когда Киренгу начнёт ломать, чтобы сетями. А сейчас городские в основном с удочками сидят – у них денег, видимо, много, если за столько километров ездят.

Доживёт ли Чинонга до 100 лет?

Деревня вымирает стремительными темпами. По данным 2006 года, в Чинонге проживали 56 человек. По итогам переписи 2010 года – 15 мужчин и 14 женщин, то есть 29. 20 человек умерло по болезни или старости, двое в результате алкогольного отравления, многие пожилыми переехали в Качуг, и захотят ли вернуться – вопрос. Сейчас в летний период в Чинонге живёт не больше 10 человек, зимой и того меньше.

За 15 лет в деревне образовалась всего одна новая семья, но нет детей. Население неуклонно стареет, сегодня самому молодому жителю Чинонги, холостяку Скорнякову – уже за сорок. Останется ли кто-нибудь из коренных жителей в Чинонге лет через 7, когда деревне исполнится сто лет? Сами эвенки не исключают, что накопившиеся проблемы отпадут сами собой, потому что решать их будет уже не для кого.