Новосибирскую активистку Яну Дробноход, мать троих детей, отправили в СИЗО в середине февраля. С июля прошлого года по субботам она выходила на площадь Ленина в поддержку арестованного экс-губернатора Хабаровского края Сергея Фургала. Несколько раз ей выписывали административные протоколы за нарушение порядка проведения массовых акциях. А затем возбудили уголовное дело по "дадинской" статье (статья 212.1 УК РФ). 18 марта суд прекратил уголовное преследование и назначил активистке судебный штраф в 40 тысяч рублей. Яну выпустили из СИЗО. Это случилось через день после того, как на концерте памяти репрессированной пианистки Веры Лотар-Шевченко в новосибирской филармонии музыкант Тимофей Казанцев произнес речь в поддержку политических заключенных и конкретно Яны Дробноход. Его выступление стало темой многочисленных публикаций в Сети.
В интервью Сибирь.Реалии Яна Дробноход рассказала о том, какой приговор она ожидала, чей портрет висел в ее камере и кто прослушивал ее телефон.
– Почему на вас завели уголовное дело? Кому вы насолили?
– Материалы на меня собирали сотрудники Центра "Э", они "вели" меня аж с августа, они прослушивали все мои телефонные разговоры.
– Откуда это известно?
– Из материалов дела, которые у меня на руках. Там распечатки всех моих разговоров. Они вообще хотели завести на меня уголовное дело по 280-й статье – "Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности". Не получилось у них, слава богу. Задним числом понятно, что они дожидались, когда отклонят мою апелляцию по последнему делу по административной статье 20.2 часть 8 – за повторное нарушение законодательства о митингах. Это произошло 21 января, и 30 января всех, кто вышел на площадь, схватили и побросали в автозаки. Чтобы не собирать свидетелей по домам, полицейские облегчили себе работу – собрали всех сразу и опросили. Все эти полтора десятка человек были свидетелями в моем деле. Некоторых до 12 вечера держали в отделе полиции. Никто против меня ничего не показал, кстати. А меня сразу увезли в Следственный комитет, где вручили повестку, что я являюсь подозреваемой по уголовной 212-й "дадинской статье". Меня поместили под домашний арест до 30 марта.
– Вы ожидали, что ваш домашний арест превратится в содержание под стражей?
– Я это знала. Прошла одна суббота без меня на площади, вторая. Потом, 15 февраля, у меня была апелляция, которую суд отклонил. После этого моему адвокату позвонили и сообщили, что завтра мне изменят меру пресечения на содержание под стражей. Я поняла, что мне терять нечего. Я приехала домой, собрала сумку, попрощалась со всеми, вызвала такси и поехала на площадь Ленина. А что терять? Я сказала там, что думаю, меня забрали, отвезли на медицинское освидетельствование. Ничего не нашли, но продержали до пяти часов утра. Потом привезли домой, а полдевятого приехал инспектор и две машины эшников – проконтролировать, как меня доставят к зданию суда. Так что я знала, на что шла.
– Сколько вы пробыли в СИЗО?
– Я там провела месяц. Скажу, что пусть люди не боятся там оказаться, тем более в Новосибирске. Хорошее семиэтажное здание, условия лучше, чем в других местах. В новосибирском СИЗО сидеть можно, но не нужно. Я конечно, в тюрьмах не была, но из разговоров слышала, что, например, в Хабаровске старый корпус и условия плохие. А у меня в камере были телевизор, холодильник двухкамерный, кипятильник. Туалет отдельно. В камере четыре койки, но я была "на изоляции". Так сказал начальник СИЗО, когда я пришла к нему на разговор по заявлению. "У вас политическая статья, и чтобы здесь никого не агитировали – будете сидеть одна", – сказал он. И весь месяц я была одна, перекинуться словом с кем-нибудь удавалось только на прогулках. В камере, кстати, я ежедневно кормила голубей. Они прилетали к решетчатому окну, и это была такая ежедневная акция. И вы не поверите – у меня с собой был портрет Фургала. Я его в камере повесила, хотя конвоиры были против. Вы, говорю, у себя портрет Путина снимайте, а я Фургала не сниму.
– Вы ощущали поддержку общества, людей?
– Да, мне приходили письма, в том числе передавали распечатки электронных писем, на них иногда цензурой были вырезаны кусочки. Письма, передачи были, всем большое спасибо за поддержку. Из Москвы, Питера, Хабаровска, Новосибирска. Мне сегодня адвокат рассказала, что новосибирский музыкант Тимофей Казанцев выступил со сцены – очень смело – в мою поддержку. Сегодня много людей пришли к суду, меня поддержать, и там был Тимофей. Его поступок очень смелый, огромное спасибо ему за это. Он же еще подписи собирал в мою поддержку. Никогда в жизни столько людей меня не поддерживало. Я иногда думала – лучше бы всю эту энергию передать Сергею Ивановичу Фургалу, которому еще хуже, чем мне. Я несколько недель в СИЗО, а он восемь месяцев уже под арестом. Поддержка колоссальная, письма из разных городов писали, незнакомые люди в том числе, но я отвечала им, как родным. Сергей Иванович нас реально сплотил. Мы за него держим кулачки, у него 8 июня у него будет суд.
– Как к вам относились в СИЗО?
– В СИЗО сотрудники относились хорошо, единственное, не давали позвонить. Дополнительные звонки – только по разрешению следователя. А так разрешено по 15 минут два раза в месяц позвонить.
– А следователь как был настроен?
– Он хотел быстрее дело закончить. Он мне говорил: "Полгода мы тут будем возиться – вам это надо? Или быстрее закончим?" А мне младшего сына надо в школу собирать, он в первый класс пойдет. Я там легко могла просидеть полгода или год. Там девчонки по два года сидят – год следствие идет, год – суд… Мне некогда сидеть.
– Как вы представляли ход дела? Боялись реального срока или думали, что все обойдется?
– Еще до суда, на следствии, мне сказали: если вы признаете вину в том, что вы совершили, значит, вы будете освобождены от уголовной ответственности. А для меня это важно, потому что у меня трое сыновей, и они все хотят быть военными. Даже младший. И с моей судимостью их никуда не возьмут.
– Вы верили в освобождение?
– Если честно, я даже не думала, что буду сегодня дома. Потому что 12 марта у меня была апелляция по моему аресту – о том, чтобы отпустили из-под стражи на домашний арест. Я увидела по видеосвязи, как судья, зачитав обвинение, вышла из зала суда буквально на 15 секунд и вернулась с готовым решением – отказать в ходатайстве. Она же не могла за 15 секунд что-то подготовить… Я надеялась на лучшее, конечно, но я не верила, потому что у меня за спиной восемь судов по сфабрикованным административным делам, что якобы я организатор, что я звала людей на протесты в инстаграме. Я хочу сказать, что я не верю в наше правосудие. Надо менять полностью судебную власть. Она не должна переплетаться с законодательной и исполнительной. Судья должен работать независимо, а не по звонку, как обычно это делается. Я не боюсь об этом сказать. Из опыта общения с людьми в СИЗО я поняла, что 80 процентов дел сфабриковано. Кроме того, до меня дошли слухи, что мое дело курирует заместитель министра внутренних дел Сергей Лебедев. Оно у него на контроле.
– Вы признали вину на суде?
– Да, признала. На суде я сказала, что я признаю, что выходила на протесты, но я не могу сказать, что это были противоправные действия, выходила, стояла в одиночном пикете. Я лозунги выкрикивала, другие – тоже. Но я еще задала вопрос: почему у нас 54-й федеральный закон о шествиях и митингах вдруг стал приоритетней 31-й статьи Конституции? Конституция – основной закон, и она говорит, что люди могут собираться мирно и без оружия и выражать свои мнения. Я признала, что выходила на протест, но у нас демократия и люди имеют право выражать свои мысли.
– Ваше дело закрыли, почему?
– Думаю, сработало несколько факторов. Признание вины, благодарственное письмо из детского интерната, куда я перечисляла деньги, смягчающие обстоятельства – у меня трое детей, я не состою на учете нигде, работаю. Помогли усилия адвоката и, конечно, поддержка людей. Возможно, власти решили, что месяц я в СИЗО посидела, показательная порка прошла – люди будут такого примера бояться.
– Вы будете оспаривать этот судебный штраф?
– Не знаю, нужно с адвокатом посоветоваться, мы сегодня не успели. Завтра созвонимся и решим.
– Как ваша семья относится к вашему активизму?
– У меня две семьи. Это моя родная семья и мои соратники. И на тот момент, когда я стала выходить на протесты, я поставила соратников на первое место, это было необдуманно. Но муж меня поддерживал, хотя говорил, что могут посадить. Но я такой человек, как сказала – так и будет. Муж поддерживал и поддерживает, спасибо. И сыновья поддерживают.
– Дети переживали во время ареста?
– Да, конечно, переживали. Хорошо, что один раз мне дали краткосрочное свидание. Муж с сыном приехал – мы два часа разговаривали. "Мама, пойдем домой", – сказал сын. Подожди, говорю, сыночка, я миссию выполню и приеду домой. Конечно, он переживал. Я была неправа, когда поставила на первое место соратников, протест, но мною движет чувство справедливости.
– Сколько лет вашим детям и вам?
– Сыновьям 19, 16 и 6 лет. А мне 30 марта исполнится 39.
– Кто вы по профессии?
– У меня много профессий. Я училась на социального работника. Потом на повара-кондитера. Права есть – я в такси работала. И в магазине продавцом. До суда работала в клининговой компании.
– У вас были проблемы на работе из-за участия в протестах?
– Да, когда в компании узнали, что я участвую в субботних акциях, мне поставили условие – работать в субботу. Я отказалась, сказала, что готова в воскресенье, но не в субботу. Меня и уволили прямо на собрании. Ну, я себя в другом месте нашла, правда, неофициально. Сейчас буду восстанавливаться на работе, в такси подрабатывать.
– Будете выходить на площадь снова?
– Конечно, уже без плакатов и лозунгов, но по-другому я не могу. Я, когда вышла первый раз 25 июля, сказала хабаровчанам, своим землякам, что буду выходить до тех пор, пока меня не закроют. Я свое слово сдержала. Сейчас опять буду выходить, но, может быть, поменяю формат. Если не получится достучаться до властей пикетами, будем искать другой законный способ донести свое мнение. Люди – молодцы. Вот эшники хотят мне какой-то экстремизм приписать, а я им говорю – вы не там экстремизм ищете. Мы – простые мирные протестующие. Люди выходят каждый со своей проблемой. У нас нет организации. Хоть мне и приписывают, что я организатор… Да, я выложила пост в инстаграме – люди, выходите кормить голубей. Каждый приходит со своей проблемой, это долгострои, точечная застройка, кто-то выступает против дистанта, кто-то против масочного режима. Я – за губернатора Хабаровского края. И об этом я даже говорила на сегодняшнем суде. Нужен открытый и честный суд над Фургалом. Он ведь ни в чем не виноват, мы все знаем, что это дело политическое.
– Вы сами из Хабаровска, когда приехали в Новосибирск?
– Мы приехали сюда полтора года назад. И я бы никогда не стала выходить на протест, я всегда была аполитичной, если бы моего губернатора не арестовали. Когда я увидела, что 100 тысяч вышло из 600 тысяч жителей Хабаровска – как я могла не выйти? Раз хабаровчане выходят на площадь Ленина у себя в 12 часов, то и я буду выходить – тоже на площадь Ленина, по субботам и тоже в 12 часов. Так я и стала участвовать в пикетах.
– А вы за Фургала голосовали? Почему вы так его поддерживаете?
– За его дела. Он сиротам квартиры дал, чиновникам зарплаты сократил. Он сельское хозяйство поднимал. Он за несколько месяцев сделал столько, сколько предыдущий губернатор Шпорт за весь срок губернаторский не сделал. Фургал добился субсидированных билетов. Мы – многодетная семья – в Новосибирск прилетели за 30 тысяч рублей. Хотя один билет стоит сейчас 25 тысяч. Он много сделал, поэтому и народ встал за него.
Пианист Тимофей Казанцев во время концерта в новосибирской филармонии предложил посетителям собрать подписи в защиту Яны Дробноход.
– Тимофей, помогли ваши усилия Яне, как вы думаете?
– Это нельзя сказать. Наверное, прямого влияния не оказало. Мы подписи собрали – это важно, мы сделали "подушку безопасности" – если суд бы продолжался, они бы пригодились. У музыкантов есть поговорка: не знаешь, что делать, – иди к инструменту и занимайся. Человек неправосудно сидит – иди и вступайся. Как это делает сама Яна, вступаясь за Фургала. В суде мы встретились – я сказал, что восхищаюсь ее смелостью и настойчивостью. Она меня поблагодарила за помощь. Надеюсь, что у нее будет все хорошо.
– У вас возникли проблемы после того обращения со сцены?
– Нет. Разве что обострились отношения с некоторыми знакомыми, но это было ожидаемо. Кто-то даже провокатором обозвал. Мы в филармонии не так часто сотрудничаем, чтобы это было сразу заметно. Может, будет еще обострение, может, все рассосется, не знаю.
– Не жалеете о своем поступке?
– Нет, это был совершенно честный размен, если что-то с филармонией не сложится – ну и ладно. В этой истории грустнее всего то, какой шлейф это оставило на филармонии, хотелось бы как-то ее оградить, защитить. Я понимаю, что сам навлек это, но одно дело – новостная повестка, которая забудется, другое – человек, который может сесть в тюрьму. Мне кажется, тут нужно было делать свой выбор.
