В сибирских драмтеатрах состоялись лаборатории современной драматургии. Суть этих творческих экспериментов такова: в провинциальный город приезжают режиссёры, как правило, не знакомые с труппами местных театров. За несколько дней режиссер и актеры готовят эскизы спектаклей, которые выносятся на суд публики. Удачные позже дорабатываются до полноценных спектаклей.
Курировал лаборатории известный московский театральный критик Павел Руднев. В интервью корреспонденту сайта Сибирь.Реалии он рассказал о самоцензуре и табуированных темах в театре, Кирилле Серебренникове, доме Янки Дягилевой и причинах своего ухода с поста помощника худрука МХТ имени Чехова.
"В Сибири есть запрос на театральный эксперимент"
– Театральные критики, и вы в том числе, в конце года обычно пишут о самых запомнившихся спектаклях прошедшего сезона. Обычно в этих шорт-листах фигурируют столичные постановки. А чем за последний театральный или календарный год лично вас удивила Сибирь?
– Например, в Канске Красноярского края я видел "Господ Головлевых", где режиссёр Артем Галушин применил к классическому роману эстетику смешных страшилок Тима Бертона и тему пионерских страшных сказок. Получился незаурядный спектакль – весёлый и страшный одновременно. Русское мучительство стало пародийным, но от этого совсем не потеряло своего жуткого облика. Или спектакль Дмитрия Егорова по текстам Пригова "Я. Другой. Такой. Страны" в Красноярской драме, где режиссер показывает, как ирония над советским тоталитаризмом перерастает в фазу мемориализации. Если долго смеяться над чем-то, то очень быстро, отсмеявшись, человек начинает снова этому поклоняться. Очень любопытное наблюдение за тем, что сейчас происходит в обществе.
– Лаборатории современной драматургии, в том числе и в сибирских городах, проводятся уже больше десяти лет. Почему такой формат востребован в регионах?
– Безусловно, лаборатории – это вынужденная мера. Они должны исчезнуть, когда молодой режиссуре будет не зазорно доверить постановку спектакля без предварительных проверок. Когда директорам и худрукам театров можно будет рисковать, в том числе и рублем. Пока этого не видно, нужны полумеры.
Лабораторное движение постоянно меняется, иначе идея бы себя исчерпала. Например, появляются кросс-жанровые лаборатории (введение в традиционный театр драмы элементов театра кукол – создание синтетических форм драмы и кукол), партнерские лаборатории (когда создание эскиза предполагает создание дуэта драматург-режиссер, режиссер-продюсер, режиссер-критик). Наконец, многие театры экспериментируют с литературой. Как еще, к примеру, обратить внимание на литературу фэнтэзи, чтобы она шла в театре? Лаборатория – идеальный способ внедрить какой-то новый материал. В театре города Шарыпово Красноярского края мы провели лабораторию по арабским сказкам "Тысячи и одной ночи" – крайне редко этот материал становится частью драматического спектакля. Есть идея лаборатории по басням Крылова, по диалогам Платона, по французским романам XIX века, по поэзии – все это очень редко идет на российской сцене. Делаются лаборатории по реабилитации советской пьесы – и в интерпретациях режиссеров, которые даже не жили в СССР, эти пьесы начинают звучать ярко, остро, вне идеологии.
– Тема состоявшейся в Новокузнецке лаборатории – "Трансформация мифа". В одном эскизном спектакле "Идиллия" – это название сети супермаркетов. В другом страдалец Иов живёт в современном закрытом городе… Насколько сюжеты и персонажи этих мифов совместимы с сегодняшней российской реальностью?
– Тут может быть несколько вариантов. Первый: старая мифология дискредитирует современность. Дескать, был золотой век, а сейчас пни вместо дубов. Была мифология, стали анекдоты. Второй вариант: современность демонстрирует, что миф скурвился, умер, что он скучнее, банальнее, предсказуемей реальности. И действительно: то, что в старых книгах называлось "идиллией", существует теперь только в рекламе и торговых марках; термин выродился. Идиллия – больше не интеллектуальная идея, а то, что монетизируется и значит проституируется. Но есть и третий вариант: показать, что старые мифы к сегодняшнему дню уже не применимы, но наша реальность теперь производит собственные мифы. Что по-прежнему есть герои, боги, предназначение, рок – но все это имеет другое обличье. Иов есть сегодня, и это совсем не тот Иов, который жил в библейское время. Просто тезка. Авторы эскизных спектаклей пошли вот по этому, третьему пути.
– Эскизный спектакль "Золото" на прокопьевской лаборатории. Почти документальная пьеса, основанная на реальных событиях: в маленьком башкирском посёлке Золото горят промышленные карьеры, жители задыхаются от выбросов серы. Федеральные СМИ об этом не пишут. Экологическая ситуация в Кузбассе тоже почти не обсуждается публично. В условиях, когда почти не осталось независимых СМИ и площадок для общественно-политических дискуссий, театр может такой площадкой стать?
– Мне кажется, это даже обязанность театра – стать площадкой для начала такой дискуссии, сформировать банк тем, правдивых представлений, сканов реальности. Есть в театре этот канал правды, его пока не перекрывают. Хотя театр всё равно должен оставаться на территории искусства, любые дополнения к осевым художественным задачам – это только дополнения. Но дать эмоциональный старт дискуссии через влиятельные художественные образы – безусловно. Обязанность театра – выходить на территории, которые забыты, говорить о людях, которым не дают право голоса.
– Одна из таких групп – преследуемые ЛГБТ-активисты. Независимая Ассоциация театральных критиков, в которой вы состоите, направила Открытое письмо в СК с требованием прекратить уголовное преследование Юлии Цветковой – руководителя театра "Мерак" из Комсомольска-на-Амуре. АТК сделало экспертное заключение: спектакли и рисунки Цветковой "имеют отношение к художественной, просветительской, социальной деятельности и не имеют отношения к порнографии". Вы участвовали в проведении экспертизы?
– Да. Не скажу, что глубоко погружался в тему, но видеозаписи её спектаклей смотрел, согласен с общим решением Ассоциации театральных критиков, я являюсь частью координационного совета. Сегодня некоторые люди упрямо ищут повода оскорбиться, и часто в обнаженной ключице или в непионерской дистанции в танце видят сразу порнографию.
– Получается, тема ЛГБТ – табу для многих театров, особенно региональных?
– У нас в России в этом смысле клочковато. В каких-то театрах тема ЛГБТ вполне себе может существовать. Есть театры, где этой проблемы периодически касаются, и власть этих художников не преследует. А где-то за театрами такая слежка, что острые темы там невозможно поднимать вообще, даже слово "пятка" под запретом. Думаю, Комсомольск-на-Амуре – это территория, где художники очень зависимы от власти и не смеют поднять голову. Там очень малая связь театра с аудиторией и мало художественных лидеров, слабо развито современное искусство. Но, например, в Хабаровске уже не так. Где-то все еще дискутируют о том, можно ли интерпретировать классику и возможен ли театр без занавеса, а где-то размышляют, как принести на сцену эстетику комикса или сделать спектакль на чертовом колесе. Где-то Петрушевская – это последний современный драматург, взятый театром, а где-то раздумывают, как инсценировать роман Янагихары или Литтелла (авторы романов "Люди среди деревьев" и "Благоволительницы", изданных в 2013 и 2006 гг. соответственно. – Прим. С.Р.).
– Если говорить о Сибири, насколько это свободная для театра территория?
– Самая свободная, я думаю. Разумеется, после столиц – Петербурга и Москвы. Я бы выделил новосибирские театры – "Старый дом", "Глобус", "Красный факел". Красноярскую, Омскую драмы, например. Был томский ТЮЗ, что будет с новым руководством – не знаю. (В конце декабря с поста главрежа этого театра ушёл Павел Зобнин. – Прим. С.Р.) Театры в малых городах: Лесосибирск, Шарыпово, Тара, Минусинск, Нижневартовск, Норильск.
В "Старом доме" осмелились впервые в России поставить очень важного современного автора-фантаста – Анну Старобинец, и после этого её начали ставить по всей России. В Таре Омской области идет спектакль "Папин след", рассказывающий о мытарствах выселенных русских немцев в эпоху Второй мировой войны. В Норильске поставили VR-спектакль (с использованием очков виртуальной реальности) об уникальной местности – плато Путорана, куда добраться обычному человеку очень дорого. В Кемеровском театре драмы идет спектакль Антона Безъязыкова "Мирение", где рассказывается о современной жизни народности телеутов – которые живут в Кузбассе, и их осталось несколько сотен; театру доступно то, что невозможно увидеть в федеральных СМИ. В Сибири есть запрос на театральный эксперимент, здесь в больших городах могут выживать частные театры. Сибирь известна мощными директорскими театрами.
– Чем крупнее город, тем интереснее и разнообразнее театральная жизнь?
– Пожалуй, но мы же помним, как в нулевые годы у Новосибирска это первенство отнял Омск, и долгое время именно он при Евгении Марчелли считался театральным центром Сибири. Тогдашнее первенство Омска связано и с реформами директора "Пятого театра" Александры Юрковой, с фестивалем "Молодые театры России". Сейчас Новосибирск вернул себе статус театральной столицы Сибири в связи с тем, что активизировались "Старый дом" и "Глобус", Тимофей Кулябин в "Красном факеле" стал мировой знаменитостью. Появилось мощное продюсерское мышление, появились частные театры, хорошо стала работать режиссерская школа в новосибирском институте. Мне кажется, всё зависит от художников и от конкретных личностей, которым дают возможность где-либо развернуться. Так сошлось, что в Новосибирске сегодня много сильных театров – государственных и частных. Но это первенство можно очень быстро потерять, стоит только выбить лидеров…
В Иркутскую драму пришёл новый главный режиссёр Станислав Мальцев, он пытается что-то поменять и в репертуаре, и в зрительском отношении к театру. Сохраняя статус академического, театр ставит современные пьесы, делает читки. Например, я видел очень интересную работу по ранним рассказам Виктора Пелевина "Ухряб", написанным еще в перестройку, – нигде по России такого репертуарного предложения еще не видел.
– А есть крупные сибирские города, где с театром, наоборот, всё плохо?
– Города, театры которых не звучат на федеральном уровне? Конечно. Во-первых, алтайская ситуация очень тяжёлая. В Барнауле после серии конфликтов, несправедливых, оскорбительных увольнений и судов (уход Владимира Золотаря с поста главного режиссера Театра драмы, уход Дмитрия Егорова с поста главного режиссерского Молодежного театра, судилище над директором Молодежного театра Татьяной Козициной) театральная слава как-то не приживается снова, это в известном смысле закрытая территория. И вот на фоне кризиса Барнаула вырастает Бийск – второй город на Алтае, где театральная жизнь стала вдруг очень интересной: например, видел недавно любопытную работу Виктории Печерниковой по "Фантазиям Фарятьева", где идет интереснейшая работа с советской реальностью как с материалом соц-арта, где молодые художники разбираются, чем был этот пресловутый homo soveticus.
Потом – Чита, где, в отличие от Улан-Удэ и Иркутска, ничего интересного, выходящего за пределы региона, не происходит. Благовещенск – тоже зона театрального молчания. Печально это очень.
"Запреты ведут только к массированному просмотру"
– "Золотая маска" – по-прежнему главный театральный фестиваль России?
– Смею надеяться. После того как Министерство культуры перестало быть учредителем фестиваля, "Золотая маска" вернула себе потерянные позиции и, более того, развивается. И мы всё-таки ждём, что с уходом Мединского с поста министра культуры процессы заморозки, идеологического диктата, запретов, шельмования художников и экспертов остановятся.
– Многое будет зависеть от его преемницы…
– Всё равно она чем-то будет отличаться от предшественника. Смена боли. Иногда можно чувствовать радость от того, что у тебя болит другой орган. А может быть, наконец-то у нас появится министр, который чувствует многочисленные проблемы отрасли, которые надо решать. Например, проблему повышения качества театрального образования в регионах, инвестирования в образование режиссеров, технических работников театра, театроведов. Все это нужно внутри страны, а не только в столицах.
– Новый министр культуры Ольга Любимова – театральный человек?
– До какой-то степени театральный, насколько знаю. Надеюсь, новый министр культуры не будет работать против культуры и людей культуры. Очень хочется верить.
– Примета сегодняшнего дня – ресталинизация. Несколько месяцев назад промелькнула новость, что в ростовском театре ставится спектакль, прославляющий Сталина.
– Камерный спектакль "Часовщик" в Ростовской драме, который не задержался в репертуаре. Не видел его живьём, но, насколько понял, он не обладал высокими художественными достоинствами. "Часовщик" – это не прославление, а скорее диспут, склоняющийся к оправданию Сталина. Спектакль поездил по каким-то фестивалям, но критика его не сильно ругала и не слишком хвалила. Художественно он не состоялся, насколько я понял по прессе.
– Но и антисталинские спектакли в репертуарах театров по-прежнему появляются.
– Я бы сказал не антисталинские, а антисталинистские – это все-таки важно. Дело не в фигуре, дело в критике позиции, в которой человек становится средством, а не целью для достижения нужд державы. Конечно есть. В нескольких городах идёт очень сильная пьеса Юлии Поспеловой "Говорит Москва" по воспоминания дочери Сталина. Тот же "Папин след" в Таре. Спектакль в Норильске "Жди меня" Анны Бабановой и Владимира Зуева о Норильлаге. Роман Гузель Яхиной "Зулейха открывает глаза" поставлен удивительно хорошо в Башкирской национальной драме Айратом Абушахмановым, а в новосибирском "Старом доме" – Эдуардом Шаховым.
– "Крымнашизм", поиск исторических аналогий, оправдывающих сегодняшнее закручивание гаек, – насколько все эти явления нашей жизни отражаются в театре?
– В кино появилось много патриотической ерунды, которая проваливается в прокате. В театре этих процессов не происходит. Думаю, это заслуга всего театрального сообщества. Конечно, появилось много охранителей, которые бросают собственные какашки в Театр.док, сочиняют какие-то безумные истории про современных театральных режиссёров. Но это что-то комедийное, не определяющее театральное сообщество. Власть бы очень хотела, чтобы на её призыв пришёл кто-то из крупных театральных режиссёров, но они не откликаются. Приходят только художественно несостоятельные, чтобы играть на карте патриотизма, но власть быстро понимает, что они собой представляют, и перестаёт с ними взаимодействовать.
– Дело Кирилла Серебренникова продолжается. Под домашним арестом директор петербургского Большого театра кукол Александр Калинин. Гонения на Театр.док не прекращаются уже несколько лет. Каковы истоки этих "театральных дел"?
– Театр очень влиятелен, как оказалось. В 90-е жаловались на потерю интереса к театру. В нулевые годы этот вид искусства через документалистику, современную пьесу, молодую режиссуру, новые формы вернул себе статус властителя дум. Театр очень энергозатратен, и он заражает зрителей, меняет их способ мышления, вызывает эмоциональный отклик. Поэтому власти и ударили по театру.
Кинематограф сломался, об этом сейчас многие кинодеятели говорят. Поскольку в кино много денег, появилось много фейковых режиссёров, которые заполнили рынок патриотического кино. В театре денег меньше, и спектакли ставить сложнее, поэтому подобные персонажи сюда не рвутся.
– С самого начала дела Кирилла Серебренникова и "Седьмой студии" вы публично назвали все обвинения несостоятельными. Процесс тянется долго, уже мало кто понимает, что там вообще происходит.
– Ничего непонятно. Я перестал видеть какую-либо логику в поведении властей. Ощущение дня сурка. Вроде бы всё шло к логическому завершению, становилось понятно, что художественное руководство "Седьмой студии" ни в чём не виновато, но вновь механизм заработал, уже третья экспертиза. У меня ощущение, что в какую сторону пойдёт процесс – зависит от того, кто последний позвонил. Процесс запущен заново, чтобы поддерживать напряжение. Прецедент, похоже, нужен властям как устрашающая репрессивная технология. И словно бы никто не понимает, что это все имеет обратный эффект: суды повышают выносливость и консолидацию театрального мира, запреты фильмов и спектаклей ведут только к массированному просмотру запрещенного контента.
– Вы сказали про репрессивную технологию, но выше говорили про театр как территорию свободы. Здесь нет противоречия?
– Нет, не думаю. Художественное пространство свободно, но за художественное решение можно получить наказание. Кто-то этого боится, а кто-то нет – вот и всё. За радикальное художественное решение можно лишиться поста – вне всякого сомнения.
– Вы ушли с должности помощника худрука МХТ имени Чехова. Ваш уход связан с переменами в художественной политике театра после кончины Табакова?
– Конечно, связан. Я был человеком команды Табакова – по велению сердца, а не по приказу. У нового руководства другие задачи, и, за исключением буквально нескольких человек, из прежнего руководства никого в театре не осталось. Кто-то сразу исчез, кого-то потерпели сезон или два.
– Как было в вашем случае?
– Трудно говорить об этом, это травма. Формально – закончился контракт. Но с самого начала было понятно, что моя деятельность здесь перестала быть нужной. В годы Олега Павловича я с головой уходил в работу, а последний сезон нужда во мне отпала.
– В СССР популярность театра объяснялась, кроме всего прочего, дефицитом зрелищ и отсутствием многоканального телевидения. Теперь, когда и интернет давно общедоступен, кто и зачем приходит в театр?
– Ничего не поменялось в этой связи. Ходят в театр за живыми впечатлениями, за диалогом и коммуникацией, за поиском художественных образов, которые помогают выжить в непростой действительности, за сиянием талантов, за правдой, которую можно сыскать зачастую только в театре.
Справка
Руднев окончил театроведческий факультет ГИТИСа. Кандидат искусствоведения. В разные годы являлся экспертом премии "Золотая маска" и куратором программы "Маска Плюс"; ридером и членом жюри крупнейших российских и международных драматургических конкурсов: "Евразия", "Кульминация", "Любимовка", "Ремарка" и других.
С 2004 по 2011 год арт-директор Центра им. Вс. Мейерхольда. В 2018 и 2019 году – программный директор театрального фестиваля "Толстой Weekend" в Ясной Поляне.
Член редколлегии журнала "Современная драматургия".
Опубликовал более тысячи статей о театре в различных изданиях: "Независимой газете", журналах "Октябрь", "Театрал", "Петербургском театральном журнале", "Новом мире", "Знамени" и других.
Преподает в Школе-студии МХАТ, Школе Геннадия Дадамяна, Высшей школе сценических искусств Константина Райкина. Ведет семинары для молодых театральных журналистов и завлитов театров. Выступает с лекциями в разных городах.
Автор нескольких книг и множества журнальных публикаций по истории театра.
