"Шпионаж в пользу Японии". Судьба художника

В Сибири отмечают 150-летие Григория Гуркина, выдающегося алтайского художника, расстрелянного за "шпионаж в пользу Японии" в 1937 году.

Начало 20-го века в России было временем большого интереса к малым народам и их культуре. Слова "нью-эйдж" тогда ещё не знали, но гастроли шаманов по городам империи пользовались огромной популярностью (шаманы с аншлагом выступали, например, в Политехническом музее). Этническая тема была в моде.

Алтайскому художнику Григорию Чорос-Гуркину очень повезло оказаться в нужное время (начало века) в нужном месте (Санкт-Петербург, Академия художеств). Более того, ему повезло быть в числе последних учеников самого Ивана Шишкина (умершего на глазах Гуркина в своей мастерской, с кистью в руке, у мольберта), который настолько доверял молодому талантливому художнику из Сибири, что позволил ему вписать двух порхающих бабочек в свою знаменитую картину "Корабельная роща".

К тридцати пяти годам Григорий Гуркин становится звездой арт-пространства Российской империи. Его картины публикуются в журнале "Нива" (самом массовом издании того времени), его имя известно всем любителям современной живописи. На волне успеха Гуркин не забывает о Томске, где был дан старт его блистательной карьере. Когда-то томская интеллигенция по подписке собрала деньги для поездки Гуркина на учебу в Петербург. Необыкновенный талант иконописца из деревни Улала (ныне Горно-Алтайск) первым открыл лидер сибирских областников Григорий Потанин, который до конца жизни поддерживал и продвигал "алтайского гения" (именно так называл его Потанин). Впоследствии НКВД использовало отношения Потанина и Гуркина для обвинения художника в "алтайском сепаратизме". Но именно благодаря этой дружеской связи в коллекции Томского областного художественного музея оказалось самое лучшее полотно Гуркина – "Хан Алтай" и другие его значительные работы. В конце января 2019 года в Томске открылась выставка к 150-летию со дня рождения художника. Куратор выставки Инна Тюрина рассказала корреспонденту сайта Сибирь.Реалии о судьбе гуркинской коллекции.

– Первая выставка работ Чорос-Гуркина состоялась в Томске в 1905 году, и сразу после этой выставки Гуркин стал сибирским художником номер один. Григорий Потанин, увидев полотно "Хан Алтай", сказал: "Наконец-то у Сибири появился собственный художник, который может передать силу и мощь этой природы". А слово Потанина в то время было решающим для интеллигенции и богатых купцов-коллекционеров. С тех пор "Хан Алтай" хранится в Томске и входит в постоянную экспозицию областного художественного музея. Кстати, алтайцы считают эту картину своей национальной иконой. А что касается остальных работ Гуркина, они периодически у нас выставлялись, но полную коллекцию его работ (около 20 холстов) мы показываем впервые, наверное, с 1991 года.

– Как сформировалась эта коллекция?

– Я хотела бы подчеркнуть, что на выставке представлен именно "томский Гуркин", то есть его работы, которые были куплены томскими коллекционерами у самого художника ещё в начале ХХ века. Потому что здесь был центр огромной губернии и Гуркин считал необходимым "отчитываться" перед здешней публикой, ценителями и знатоками. Томск сыграл большую роль в становлении его как художника, отсюда его снарядили в Петербург. И потом, до самой революции, он регулярно проводил в Томске свои выставки.

– И каждый раз местные коллекционеры покупали его работы?

– Да. В Томске у Гуркина было три персональных выставки: в 1907, 1910 и 1915 годах. Кроме того, он обязательно присылал свои работы на выставки Томского общества любителей художеств, которые проходили ежегодно. Вот эти работы и покупались томичами. Часть их была национализирована после революции, а некоторые поступили в музей как дар, дело в том, что в 1920-х годах жителей города призывали дарить музею произведения искусства.

– А национализированы у кого?

– После революции несколько произведений поступило от барона Радена. "Хан Алтай" принадлежал купцам Кухтериным, одной из самых богатых фамилий губернии. Большое полотно "Озеро Каракол" было в свое время закуплено, после выставки 1910 года, для Томского общественного собрания.

– Насколько я знаю биографию Гуркина, он начинал именно в школе иконописи, но только при православной миссии. То есть он изначально получил знания о живописи через культуру пришлую, русскую. И в дальнейшем его судьбу, в общем-то, определила русская интеллигенция – Потанин в Томске, Шишкин в Петербурге. Как вы обозначаете его место в культуре, Гуркин – русский или алтайский художник?

– Когда-то мы воспринимали его только как художника реалистической русской школы, традиции русской, но на самом деле образы его картин очень многозначны, они включают и национальное мифологическое восприятие, характерное для алтайцев. Образы кедра, орла, которые мы встречаем, образ озера Каракол, озера Горных Духов.

– После Февральской революции 1917 года Гуркин начинает активно участвовать в общественной жизни. Возглавляет независимое Алтайское правительство, после чего колчаковская контрразведка арестовывает его "за сепаратизм". Потом он скрывается от большевиков и эмигрировал в Монголию.

– Я бы не стала называть это "эмиграцией". Он уехал в Монголию с отрядом партизан, затем жил в Туве, но практически все это время не терял связи с Советской Россией, из Ленинградской академии художеств ему переводили средства на экспедиции по Туве. Так что Гуркина нельзя назвать эмигрантом. Жизнь его там была очень нелегкой. Мягко говоря, он не роскошествовал, вел натуральное хозяйство и занимался живописью. В дневниках его сына Василия мы можем прочесть такую запись: "Отец писал портреты с крестьян, делал коврики, даже клеёнки, красили полы и пр. и тем жили". В Монголии и Туве главной проблемой для Гуркина был вопрос, где и как раздобыть холсты. Поэтому когда в 1925 году ему предложили вернуться в СССР, он, конечно, с радостью согласился.

– Поначалу его приняли как живого классика, а он со своей стороны включился в создание нового советского искусства. В том числе рисовал агитационные плакаты.

– Да. Но у нас практически нет ничего из периода 20-х годов, за исключением одной работы. Хотя он много работал в это время. Я знаю, что огромное было творческое наследие, но большая часть его утрачена после того, как Гуркин был репрессирован. Что-то конфисковали следователи НКВД. Очень много исчезло. Но из сохранившегося большая часть наследия находится сейчас в Горно-Алтайске, – рассказывает Инна Тюрина.

После возвращения на родину Григорий Гуркин жил и работал в Улале (тогда столица Алтая носила название Ойрот-Тура). У него прошли две большие персональные выставки, в Новосибирске и Ленинграде, и казалось, что советская власть забыла историю создания Алтайской автономии в годы Гражданской войны и политическую роль, которую в ней играл вдохновленный потанинскими идеями художник. Однако через несколько лет выяснилось, что власть таких вещей не забывает.

Первая попытка НКВД сделать из Григория Гуркина врага народа относится к 1934 году, когда новосибирские чекисты состряпали дело об антисоветском "Союзе сибирских тюрок". Именно что – состряпали, потому что Гуркин был арестован по обвинению в том, что в 1932–33 годах он ездил в Новосибирск для встречи с резидентом – сотрудником японского консульства по фамилии Сакабэ. Однако на первых же допросах выяснилось, что в то время Гуркин за пределы Горно-Алтайска не выезжал (к тому же у него не было паспорта), а Сакабэ не работал в новосибирском консульстве. Дело развалилось. Но три года спустя НКВД возглавил "железный нарком" Николай Ежов, которого вовсе не смущали такие мелочи, как соответствие признаний обвиняемого и обстоятельств дела. Если факты противоречат признаниям – тем хуже для фактов! Шестидесятилетнего Григория Ивановича вторично арестовали в мае 1937 года, и никаких шансов выскочить из "ежовых рукавиц" уже не было. Обвинения были знакомыми – шпионаж в пользу Японии, но методы следствия стали гораздо более эффективными, поэтому спустя месяц после ареста Гуркин подписывает признательные показания, в которых сообщает о том, что тридцать семь лет назад был завербован… Григорием Потаниным:

"Проживая на Алтае в 1900 году, я занимался художественной работой. В это время из города Томска ко мне приехал знакомый этнограф Потанин. В беседы на политические темы последний систематически высказывал неудовольствие колонизаторской политикой русских на Алтае. Неоднократные беседы с Потаниным укрепляли во мне националистические взгляды и разжигали ненависть к русским. Потанин предложил мне принять участие в организации, ведущей борьбу за автономию Сибири, на что я дал согласие. В 1901 году я выехал в город Петроград, в художественную академию, где снова встретил Потанина. Последний напомнил мне наш разговор о делах организации и спросил меня, не желаю ли я увидеть представителя Японии. Я дал согласие. Вскоре после этого разговора ко мне на квартиру пришел японец (фамилию я его забыл). Расспросив о моей деятельности на Алтае и сказав, что ему обо мне от Потанина, как о своем человеке, он предложил мне принять на себя одно ответственное поручение, осуществление которого, по его словам, сыграет решающую роль в деле освобождения алтайского народа от самодержавия… Японец дал мне задание в летние каникулы выехать на Алтай, где проводить мне порученную работу…"

Из признательных показаний Григория Гуркина

Со стороны Гуркина, учитывая обстоятельства, в которых он находился, это было благородным поступком – дать показания на давно умершего человека (Потанин скончался в 1920 году) и не упоминать имена живущих. Однако старшего сына, Геннадия, спасти не удалось – вместе с отцом он был расстрелян в октябре 1937 года. Младший Василий уцелел благодаря тому, что уехал на Дальний Восток и сменил фамилию. После реабилитации Григория Гуркина в 1958 году Василий сделал очень много для возвращения его имени из забвения и открытия мемориального музея художника на малой родине, в деревне Анос.

Праправнучка Григория Гуркина воронежская журналистка Кристина Штерн большую часть жизни не знала о своем знаменитом предке по линии отца. Ее родители развелись и долгое время не общались, связь с отцом Кристина восстановила, когда ей исполнилось 18.

– Я точно не помню, как именно он мне сообщил о предках, но, кажется, как-то он привез смешную записку, где он писал своей маме, что разбил окно и бабушка его отправит в концлагерь. Записка была подписана: "Владимир Штерн". А у нас у всех была фамилия Михайловы. Я начала расспрашивать – почему? Он сказал, что в 30 лет поменял фамилию отца на материнскую. И что наш предок – алтайский художник Гуркин. Я пробила в интернете. И была просто ошеломлена не только талантом Григория Ивановича, но и тем, как его почитают. В 21 год я поменяла фамилию.

В 2018 году она познакомилась с дальней родственницей – Вера Ороева, журналистка из Москвы, приходится праправнучкой Степану Ивановичу Гуркину, брату художника.

– Когда в конце прошлого года развернулось соревнование, чьим именем назвать аэропорт Горно-Алтайска – именем Рериха или Гуркина, на своей странице "ВКонтакте" я разместила фото братьев и дочери Григория Ивановича – Ангелины, прапрабабушки Кристины. Просила знакомых поддержать моего родственника. Фото увидела Кристина и написала мне, – вспоминает Вера.

Вера родилась и до 5 лет жила на Алтае, но в семье отца, правнука Степана Гуркина, разговоры о предках были под запретом, говорит она: из-за пережитых репрессий.

– В детстве, когда я показывала свои рисунки взрослым, мне говорили – рисуешь, как дедушка Гуркин. Но о Григории Ивановиче и его брате, фотографе Степане Ивановиче, тем более о суровых испытаниях, которые пришлось им пережить, я не знала до 13 лет, – вспоминает Вера. – В середине 90-х отец, писатель и журналист Александр Ороев, привез из Горно-Алтайска газету, в которой были опубликованы документы допроса и расстрела Григория Ивановича Гуркина. С этого момента мы много разговаривали с ним о прадеде, собирали материалы и книги о нем.

В январе 2020 года, когда отмечали 150-летие Чорос-Гуркина, Кристина с отцом и Вера вместе приехали в Горно-Алтайск. "Нас принимали как национальных героев", – рассказывает Кристина. Она и ее отец Владимир Михайлов стали почетными гостями всей праздничной программы.

Сотрудники национального музея имени Анохина рассказали о родословной семьи художника. На схеме, которую увезла с собой Кристина, видно, как ветви раскидистого поначалу родословного древа редеют с годами.

В Горно-Алтайске сестры жили у родственников Веры по линии Степана Гуркина – Людмилы и Александра Каптур. За неделю, рассказывает Кристина, они проехали по всем местам, связанным с жизнью художника.

– Люди меня поразили на Алтае. Как они все преданы своему делу! Реставраторы из Художественного музея Алтайского края по частям собирали картины Григория Гуркина, – говорит Кристина Штерн. – Все, что я узнала и поняла о моих предках, навсегда перевернуло мою жизнь и представления о себе. Наверное, сейчас я чувствую то, что называют зовом крови, зовом предков.