В Комсомольске-на-Амуре на активистку феминистского и ЛГБТ-движения завели уже третье дело. В ноябре прошлого года 26-летняя Юлия Цветкова узнала, что ее обвиняют в распространении порнографии – возбуждено уголовное дело и ведется расследование. В декабре суд признал ее виновной в "гей-пропаганде" и оштрафовал на 50 тысяч. А несколько дней назад ей сообщили, что инициировано еще одно дело о гей-пропаганде. Вот уже два месяца Юлия сидит под домашним арестом, пытаясь понять, чем же "заслужила" столь пристальное внимание силовиков.
О содержании уголовного дела Юля рассказывать журналистам не имеет права. Известно лишь, что незадолго до того, как она узнала о его существовании, ее саму и подписчиков созданного ей во "ВКонтакте" паблика "Монологи вагины" вызывали в полицию. Можно предположить, что порнографией следователи сочли размещенные в этой группе рисунки женских гениталий. Первое административное дело о гей-пропаганде завели на основании заключения эксперта, которая нашла в текстах Юлии, опубликованных в соцсети, "конкретные установки, руководство к действию по защите интересов членов ЛГБТ-сообществ, пропаганду нормы нетрадиционных сексуальных отношений среди "молодых гомо-, бисексуалов и трансгендеров". Второе дело по той же статье заведено после того, как полиция обнаружила на ее странице рисунок, изображающий две однополые пары с детьми. О подробностях происходящего Юлия Цветкова рассказала корреспонденту сайта Сибирь.Реалии.
– Как вы думаете, за что вас на самом деле преследуют?
– Я не знаю ответа на этот вопрос. Версий может быть много. Возможно, я и все, что я делаю, не понравилось кому-то из местной власти. Первый раз меня вызвали на беседу к чиновникам год назад, после того как у нас запретили фестиваль активистского искусства "Цвет шафрана", я тогда рассказала об этом как раз Сибирь.Реалии, после этого они очень сильно разозлились. Возможно, Комсомольск – настолько суперпатриархальное, очень отсталое в этом смысле место, что я просто недооценила, какую реакцию вызовет моя деятельность в сфере феминизма, ЛГБТ-активизма. Или, например, кто-то хочет погоны. Человек, который это дело начал раскручивать, за это время стал майором. Я поняла, что это как-то так работает. Нужно поймать энное количество экстремистов, энное количество пропагандистов, еще кого-то. Но у меня не было такого, чтобы меня кто-то вызвал, посадил и сказал: "Мы от тебя хотим того-то и того-то, иначе будет то-то и то-то". Мне просто говорили: "Перестаньте писать, перестаньте говорить – и от вас отстанут". Это звучало лейтмотивом на ряде допросов еще до возбуждения уголовного дела.
Меня спрашивали, проживала ли я на территории СНГ, была ли я в Америке, в американском посольстве
– Я знаю, что первая попытка обвинить вас в распространении порно была предпринята в марте прошлого года и касалась вашего бодипозитивного проекта "Женщина – не кукла". Однако тогда не получилось. И вас не трогали до ноября?
– Меня трогали почти каждый месяц. Было очень много вызовов. Меня вызывали в местный Центр "Э", мне кажется, раз в месяц как минимум, а чаще – по два раза в месяц. Говорили, что на меня поступают заявления, жалобы от граждан. Как я поняла, в основном это были фейки, половину этих заявлений мне даже не показывали.
Мне было очень сложно во всем этом разобраться, не имея ни юридической защиты на тот момент, ни правовых знаний. Мне казалось правильным, например, сотрудничать с полицией, ведь я не делала ничего противозаконного. Я думала: что будет плохого, если я приду и сообщу им какую-то информацию о своих проектах, которая и так есть в открытом доступе? Как я сейчас понимаю, это как раз была оперативно-разыскная деятельность. То есть человек собирал информацию, которая потом и пошла в дело. Меня спрашивали, проживала ли я на территории СНГ, была ли я в Америке, в американском посольстве, чем я занималась в Лондоне. То есть вопросы, связанные именно с заграницей. "А как там? За чей счет вы живете?" Я должна была ехать на конференцию в Прагу с проектом "Секспросвет". И они спрашивали: "Как так?! Какая Прага?! Какой "Секспросвет"?! Почему вы? Почему вас позвали?" Я все объясняла, мне казалось правильным не идти на конфликт. Когда я отказываюсь давать показания или комментарии, меня сразу начинают подозревать еще активнее. Например, на суде по первой административке я сказала: "Я не буду отвечать на ваши вопросы". Но дальше все это разрослось в такую историю: "Она что-то скрывает, она прячется..."
– Но вы же говорите, что, отвечая на вопросы следователей, вы сами дали им материал для возбуждения дела…
– Как я поняла, наша полиция не очень инициативна сама по себе. То есть они делают ровно столько, сколько им говорят делать или сколько они не могут не делать. И мне все-таки трудно поверить в то, что здесь только полиция выполняет свой доблестный полицейский долг.
– То есть это заказ?
– В моем понимании – да. А вот со стороны кого – я не знаю. Администрации? Краевого ФСБ, которое, как мы узнали, стало инициатором моего первого дела о гей-пропаганде? Может быть, разных людей, у которых совпали интересы.
– А к уголовному делу ФСБ не имеет отношения?
– Не знаю, материалов "уголовки" у меня пока даже нет на руках. Дали буквально несколько страниц, мой адвокат с боем просто их отвоевал, сфотографировал и мне потом показал. А не будь адвоката, не дали бы. Я думаю, что вероятность того, что ФСБ имеет отношение и к этому делу, довольно высока. Раз это большое ведомство занимается такой мелочью, как "административка", то уж "уголовку" логично было бы двигать именно им.
– Расскажите, пожалуйста, о вашем проекте "Монологи вагины" (редакция предполагает, что именно он стал основанием для возбуждения уголовного дела. – Прим. СР).
– "Монологи вагины" – это проект, в котором выкладывались художественные изображения одноименной части женского тела. Изображения художественные, то есть на весь паблик нет ни одной фотографии вообще. Потому что для меня это уже переходило какие-то эстетические нормы. Проект был не про возбуждение, эротику или что-то такое, а именно про искусство. Это очень интересно, как разные художницы по-своему видят один и тот же образ, объект и так далее. Все эти картины выкладывались и раньше в интернете. То есть я их просто тырила из Сети, из открытых источников. Некоторые из них – это иллюстрации к книгам. Некоторые – какие-то арт-инсталляции. Часть выставлялась в музеях. То есть это искусство мирового уровня. Не было никогда никаких текстов или обсуждений. Таких пабликов в одном только "ВКонтакте" несколько. То есть выкладывается картинка – и все, там больше ничего не происходит. Паблик был с пометкой "18+". Чисто женской, бодипозитивной направленности. В принципе, не очень многих женщин интересует эта тема. На тот момент в паблике было, мне кажется, меньше 200 человек.
– Следователи с вами часто общаются сейчас?
– Нет. И это тоже очень забавно. У них вообще ничего не двигается. Прошло уже два месяца, но там нет ни экспертиз, ничего и никак.
– Но во время тех встреч, которые у вас все же с ними были, как они себя вели? Давили, угрожали или держались строго в формальных рамках?
– Я видела и то, и другое. Я наблюдала и повышение голоса, и психологическое давление: "Мы за вами будем ходить до тех пор, пока вы не прекратите писать". Обсуждения моих взглядов, моей внешности и моей, скажем, ориентации появились уже тогда, когда только началось само дело. Это очень интересная трансформация, как из очень вежливых полицейских, которые предлагают тебе чай, они становятся людьми, которые при тебе обсуждают тебя же нехорошими словами. Говорят про вагину, про лесбиянок... Ну, можно предположить, какие комментарии могут отпускать мужчины в этот адрес. Сейчас дознаватель у меня женщина. Но от этого не легче. У людей, в том числе у полицейских, такое мнение: "Раз было ЛГБТ, значит, был вред детям". Что это стыд, срам, разврат и все прочее. Но их очень пугает медийность, публичность. Я прямо вижу, как у них меняется отношение после очередных публикаций обо мне. Если первые допросы в ноябре были очень жесткие, очень давящие: "Поскорее признавайтесь! Заключайте предварительное соглашение!" Когда меня с вокзала, с поезда, туда притащили в 6 утра, когда идет давление, а дальше тебе дают бумажку и говорят: "Подпиши – и все закончится". То есть: сейчас все будет хорошо. Соблазн-то есть подписать. Не подписав, я просидела там еще три с лишним часа, а дальше был еще обыск. Потом, когда обо мне стали писать, интонация становилась мягче и мягче.
Последний пост, который он написал, был про то, как он хочет отрубить мне голову на площади Комсомольска
– Вы провели два месяца под домашним арестом. Тяжело?
– Это сложнее, чем может показаться. С одной стороны, я понимаю, что мне хотели дать СИЗО, а что такое СИЗО – я вообще не представляю... Но домашний арест – это ужасно тяжко, потому что это четыре стены и нет возможности выйти вообще. Мы смеялись, что даже в СИЗО и в тюрьмах есть прогулки, а домашний арест до этого не предполагал такого (на днях Юле разрешили часовые прогулки не дальше 500 метров от дома. – Прим. СР). Это и на здоровье сказывается, отсутствие физической активности, и на психическом состоянии... Я сама не думала, что это может быть так тяжело. Казалось бы, сиди дома и сиди, чего такого. Но это супертяжко. Какие-то бытовые мелочи, которые мы привыкли делать, не задумываясь. Нет кофе. Пойду куплю кофе. А нельзя. Или дома не сидится, пойду погуляю. Я, например, очень люблю ходить пешком, долго ходить, много километров, гулять даже зимой. И не иметь возможности делать это – сложно. Я боюсь представить... домашний арест могут и дальше продлять и продлять. Люди год сидят, дольше сидят. Конечно, очень пугающая перспектива.
– На прошлой неделе в Сети очень активно обсуждали высказывания 19-летнего тик-токера Володи XXL из Курска, который публично заявил, что хотел бы расстреливать геев, потому что не понимает, зачем эти люди живут. Как вы думаете, почему правоохранительные органы игнорируют такие заявления, зато преследуют вас?
– Я сама, как человек, который пробовал подавать заявление на "Пилу" (анонимная организация, которая рассылает гомофобные угрозы. – Прим. СР), на хейтеров, прекрасно знаю, что это бесполезно. ЛГБТ-фестиваль "Бок о бок" минируют каждый раз, когда он проходит. Есть Тимур Булатов, который не просто не скрывается, а очень активно сам себя пиарит. Последний пост, который он написал, был про то, как он хочет отрубить мне голову на площади Комсомольска. Я не знаю, почему полиция на это не реагирует. Может быть, это все делается специально – раздувание хайпа вокруг какой-то половой темы, например, чтобы людям было чем заняться. Отвлечь от каких-то социальных или более серьезных политических проблем. Вот я открываю новость про мое дело на одном из новостных порталов, а там 249 комментариев за последние два часа, причем большие. По комментариям в местных пабликах я поняла, что многие даже не знали, что у ЛГБТ-людей бывают семьи. То есть у них уровень понимания, что геи – это кто-то, кто в ночных клубах в кожаных трусах бегает. Я убеждена, что гомофобия рождается там, где нет информации. Почему Комсомольск настолько гомофобный город? Потому что здесь нет вообще понимания, кто такие ЛГБТ. Люди пользуются какой-то тюремной риторикой про "петухов" и все прочее, но нет понимания, что это не страшно. Я то же самое вижу с феминизмом. Есть карикатурное представление о страшных феминистках, но нет адекватной репрезентации, нет адекватных примеров.
– А почему государство не заинтересовано в том, чтобы у людей было более цивилизованное, объективное, адекватное представление об этих явлениях?
– Гораздо выгоднее рисовать образ какого-то врага изнутри, каких-то опасных элементов, которые якобы тянут свои ручонки к нашим славянским милым детям. Им кажется, что ЛГБТ только и живут той мыслью, чтобы поймать детей и затащить их в свои коварные сети. Это то мнение, с которым я, например, сталкиваюсь. На самом деле это далеко не так.
Все это, чтобы создавать видимость деятельности, чтобы подогревать накал страстей, чтобы подо все это выстраивать политику, мол, "мы за Россию". У нас же еще ЛГБТ очень сильно связывается с Европой, с Западом, что "это тамошняя зараза, которая сюда к нам протекает, а у нас-то такого не было в России". В принципе, и по своему делу я вижу то же самое. То есть все связывают мою деятельность с тем, что я училась в Лондоне. Хотя это вообще никак не связанные вещи.
– То есть вы думаете, что если у России отношения с Западом улучшатся вдруг, то, может быть, и отношение власти и общества к ЛГБТ тоже изменится?
– Да, вполне. Я убеждена, что в большинстве своем люди относятся нейтрально. Ну, пока это не трогает лично тебя – тебе все равно. Где-то кто-то есть, ну и что? Мнения меняются очень быстро и очень сильно.
Когда человек выходит на пикет в мою защиту, а потом его закрывают на 15 суток в СИЗО, надо подумать, стоит ли выходить на пикеты
– Что можете сделать вы для того, чтобы это мнение изменить?
– Я пыталась. Мне хотелось создать пример репрезентации ЛГБТ-сообщества в маленьком городе как чего-то не страшного, не опасного. И это закончилось двумя административными делами и одним уголовным. Вторая "административка" заведена за одну-единственную картинку про поддержку ЛГБТ-семей. Она была размещена в группе, где я выкладывала все свои рисунки, во "ВКонтакте". Там был хештег "Семья – там, где любят". Тогда была всероссийская акция в поддержку семей, в августе прошлого года, когда хотели отобрать усыновленных детей у пары геев, они вынуждены были уехать за границу. Это дело подняло большое общественное движение. В принципе, мой рисунок был одной из многих работ под этим хештегом. И вот сейчас его нашли и завели дело. Если мне за него выпишут 50 тысяч – это будет очень дорогой рисунок, его можно будет продать где-нибудь на аукционе. Вообще, мне очень интересно, ждать ли третьего, четвертого дела... Когда у них возникнет понимание: все, хватит? С юридической точки зрения "административка" усугубляет "уголовку". Возможно, все объясняется этим: когда будет суд уже по "уголовке", можно будет сказать: "Посмотрите, она дважды, трижды, четырежды судимая, и это уже страшный человек".
– По вашим ощущениям, по тому, что в интернете происходит, как в целом в городе сейчас относятся к вашему делу, к вам?
– Мне кажется, не очень хорошо. Но я затрудняюсь ответить... Я знаю, что есть люди, которые видят элемент несправедливости, несоразмерности, когда на одну меня тратится столько ресурсов. Но я вижу очень много хейта, угроз. То есть я боюсь сейчас выходить на прогулки, потому что люди пишут: "Мы знаем, где она живет". И угрожают. Вербальной поддержки очень мало, потому что в этом городе очень сильно боятся. Когда человек выходит на пикет в мою защиту, а потом его закрывают на 15 суток в СИЗО, ну, надо подумать, стоит ли выходить на пикеты. Людям просто страшно, и даже если они на моей стороне, они про это не говорят публично.
