В Слюдянке, небольшом городе железнодорожников на юге Иркутской области, закончился суд по громкому уголовному делу о незаконном задержании и жестоком избиении сотрудниками патрульно-постовой службы местного жителя Валерия Грязнова, у которого после побоев полицейских диагностированы внутренние кровотечения, сотрясение мозга, множественные гематомы по телу и на голове, а также отрыв одной из стенок желудка.
Слюдянский районный суд признал сотрудника патрульно-постовой службы Андрея Кайданюка виновным в избиении Валерия Грязнова, ставшего из-за травм инвалидом. Полицейского осудили на три с половиной года условно и два года ему запрещено работать в полиции. Родственники Валерия Грязнова уверены, что хотя бы условного приговора им удалось добиться только благодаря работе правозащитников и публикациям в СМИ.
"Избили и закинули в багажник"
Вечером 1 апреля, когда Валерий Грязнов возвращался домой и, по словам свидетелей, находился уже в 300 метрах от дома, к нему подъехала служебная машина ППС, из которой вышли полицейские и принялись без лишних разговоров тащить его к машине. Грязнов, по словам соседей, был нетрезв, но шёл спокойно и "не буянил". Соседи подтвердили, что полицейские избили Грязнова руками и ногами, засунули в багажник служебного автомобиля и увезли в отделение полиции. Там, по словам Валерия, его завели в кабинет, где около 10 минут били по голове и в живот, а потом "выкинули на улицу". Пострадавший не смог даже встать, он просил полицейских отвезти его в больницу, но скорую помощь ему вызвали, только когда он стал кричать от боли. В больнице врачи диагностировали внутренние кровотечения, сотрясение мозга, множественные гематомы по телу и на голове, а также отрыв одной из стенок желудка, что потребовало сложной операции и привело к тому, что Валерий стал инвалидом.
2 апреля 2019 года жена пострадавшего Екатерина Грязнова написала заявление в Следственный комитет Слюдянки, а 3 апреля его тетя Мария Петрова, растившая Валерия до совершеннолетия (он сирота), заявила о произошедшем в СК Иркутской области и управление собственной безопасности МВД Приангарья. По словам Петровой, только после жалобы в областные ведомства следователи из Слюдянки начали звонить по телефонам свидетелей нападения, указанным в заявлении.
"Толку с ним разговаривать?" – и два удара мне в челюсть
– Парня выписали из больницы, когда он не пролежал там и десяти дней, у него даже швы не сошли после операции. 12 апреля Следком завел наконец уголовное дело по факту избиения жителя Слюдянки сотрудниками ППС по статье о превышении должностных полномочий с применением насилия. Дело завели по факту, а не на конкретных лиц. То есть установили их в процессе расследования, Валерий их, конечно, прекрасно запомнил, а свидетели даже фамилии нападавших знали. К слову, на суде обвиняемые сотрудники ППС от произошедшего не отпираются. Тот факт, что "в отказную" они не пошли и начальство их не покрывает, уже сильно выделяет это дело на фоне остальных подобных дел, – говорит адвокат Грязнова Святослав Хроменков.
Для стороны обвинения это стало неожиданностью, поскольку ещё весной в реанимацию, где первые 4 дня находился Валерий, приезжал начальник ППС Слюдянки и, по словам пострадавшего, предлагал ему 100 тысяч рублей и оплату лечения за отказ от обвинений в отношении его подчиненных. В случае отказа "от сотрудничества" он угрожал "неприятностями" Валерию и его семье, жене Екатерине и их пятимесячному ребенку. Свидетели нападения позже сообщили Марии Петровой, что сотрудники службы также предлагали им отказаться от показаний.
После нападения Валерий несколько месяцев не очень уверенно передвигался, долгое время не мог помогать жене с новорождённым. До сих пор ему запрещено поднимать тяжести, хотя в частном доме без центрального отопления и водоснабжения, в котором живет молодая семья, таскать дрова и ведра с водой – ежедневная необходимость. После сложной операции медики поставили Грязнова на учет как инвалида. С момента нападения и до суда прошло больше полугода, однако Валерий хорошо помнит ночь нападения.
– Я выпивши был маленько, пиво после игры с ребятами. Мы играли во дворе по соседству в футбол, потом все пошли домой. Я уже домой спускался, когда машина постовая подъехала, они остановились возле меня: "Кто такой, куда идешь? Почему пьяный?". Я представился, объяснил, что иду с игры, уже у дома стою, был по соседству, поэтому без паспорта, но могу из дома сейчас вынести. Собирался дверь открыть, они ее закрыли и приказали сесть в "Ладу", почему-то в багажник. Там нет сидений, просто багажник, в котором лежат колеса. Начали меня в этот багажник упаковывать, пару раз пнули за то, что я им говорил "не полезу в багажник". Так довезли до отделения полиции, завели прямиком в кабинет, нигде меня никак не записывали, сразу в кабинет. Я шёл впереди, а они сзади за мной.
– Сильно избивать вас начали именно в кабинете?
– Мы зашли в кабинет, один сразу: "Что? Будешь отвечать?". А на какой вопрос надо было ответить, я не знаю. Переспросил. Он другому: "Толку с ним разговаривать?" – и два удара мне в челюсть. Я упал на пол, дыхания не хватало, сознание терял. Они после рассказывали, что меня вели в туалет, а я это уже смутно помню: вели куда-то, потом опять в кабинете просыпался. "Я вам всё скажу", – дыхания у самого нет, но они ничего и не спрашивали больше. Потом я помню, как я их прошу вызвать скорую, у меня дикая боль в животе. Они говорят: "Иди домой. Ты же хотел домой идти? Ты нам больше не нужен".
– Они даже не выяснили вашу фамилию, не "пробили" по базе ваши данные?
– Нет. Они и никакого протокола не составляли. Помню, как я спускался с лестницы, но не помню, сам до нее дошел или они довели меня. Видимо, они меня еще били, потому что помню только три удара, а травм в итоге больше. Потом очнулся возле машины, на капоте лежу, кричу, что у меня живот болит сильно. Пришёл в себя только в больнице. Там все помню смутно, кто-то говорил: "У него кровь бежит, надо ее срочно останавливать, много крови".
– То, что подъехала машина ППС, сотрудники потребовали документы и сразу задержали – это норма для Слюдянки?
– У нас часто полицейские просят документы, в темное время суток – всегда. И меня раньше останавливали, но я паспорт обычно с собой ношу, только вот в соседний двор на игру не взял.
– Вообще в Слюдянке почти все с собой документы носят, – включается в разговор тетя Валерия Мария Петрова. – Либо паспорт, либо его ксерокопию. Они могут прицепиться в любой момент. Вот мы у нотариуса неместного оформляли доверенность на юриста, он удивился: "Как так избили?" А местная девочка сидит, его секретарь, говорит: "У нас по Слюдянке, если ты в темное время суток идешь, даже женщина, увидел машину полиции – нужно срочно свернуть и спрятаться, чтобы тебя они не увидели". Они забирают на ровном месте, потому что им нужно выполнить какой-то план по задержанию. Был не так давно случай: женщина гуляла с собакой, они ее забрали, собаку выпнули. Она потом еще две недели искала эту собаку породистую.
– Когда это случилось с Валерой, вы удивились? Или вы ожидали подобного?
– Когда вечером ехала в приемный покой, то думала, что ему дали пару оплеух, может, синячок где-то. Наутро приходим в больницу, узнаем, что он в реанимации, после операции: глаз вообще не было видно, всё синее, на нем живого места не было.
И таких случаев множество по городу в 17–18 тысяч человек, где все друг друга в лицо знают! Валера ещё в больнице лежал, под моим постом о его избиении молодой человек написал: его избил участковый за то, что он написал комментарий "мусора совсем озверели". В больницу к Валере парень приходил: "У меня тоже был такой же случай, только я побои не снял", ему пробили голову в нескольких местах. Такие случаи "превышения полномочий" полицейскими для Слюдянки дело обычное, но жалобы людей до суда доходят редко: многие после "бесед" с полицейским начальством забирают заявления, остальные получают отказы из Следственного комитета или прокуратуры. Много таких людей, сколько еще народу молчит. Все боятся.
Пусть хоть раз в жизни их накажут, хоть один раз за 10 лет они понесут какое-то наказание
Пусть хоть раз в жизни их накажут, хоть один раз за 10 лет они понесут какое-то наказание. Хотелось бы, чтобы другие видели; можно всё-таки наказать, можно бороться с этой системой. Есть надежда, что теперь пострадавшие будут тоже куда-то жаловаться, обращаться. Потому что ситуация уже достигла предела! А это же будет продолжаться дальше, будет еще хуже, если оставлять безнаказанным, они еще страшнее что-то делать начнут, вообще начнут убивать и закапывать.
– Давно такая атмосфера в городе?
– Давно уже, я здесь родилась в 1987 году, уже тогда было. Эта волна немножко стихала после громкого дела, когда местным оперативникам и пэпээсникам организацию преступной группы вменили с похищениями людей. Начальник криминальной полиции города Слюдянки до сих пор сидит, 23 сотрудника ППС в подсудимых было. После этого дела они немножко попритихли, но их всё равно в городе боятся. Последние три года опять начинается: избить человека – для них это норма. Для них норма, допустим, ударить человека просто за то, что "не так ответил".
Они же не думали, что мы поднимем бум. Как правило, здесь все жалобы сходят на нет. Допустим, избили кого-то полицейские, люди начинают возмущаться: "Мы хотим подать заявление!". Пошли в Следственный комитет, там их и завернули. Наше отделение полиции с одной стороны, с другой вход в прокуратуру в том же здании, там же Следственный комитет и суд. Они кушают вместе, пьют вместе, гуляют вместе, спят под одним одеялом. Он сегодня работал в полиции инспектором, завтра работает в Следственном комитете следователем. Они настолько дружны между собой, что невозможно кого-то из ведомства привлечь – свои прикроют. Нам удалось дело с мёртвой точки сдвинуть, когда через знакомых дозвонилась в управление собственной безопасности в Иркутске. Они первые, кто начал хоть какие-то принимать меры. Местный Следственный комитет нам про 30 дней лапшу на уши вешал. А потом сотрудник УСБ приехал, изъял все документы, все видеозаписи. Хорошо, что он приехал с 2 на 3 апреля прямо ночью: они не успели ничего скрыть, подтереть. У нас же и записи с камер наблюдения в минуту преступления стираются чудесным образом – это ве прекрасно знают, у нас много таких случаев.
И записи районной больницы в том числе исчезают часто. Они тоже там все друзья-товарищи, все между друг другом завязаны. Главврач нам после операции сразу сообщила о том, что Валере светит инвалидность. Потом они поговорили с сотрудниками полиции, инвалидность же ужесточает их вину, и про инвалидность замолчали. Главврач начала скрываться. Плюс у Валеры посттравматический синдром, заторможенность, плохо связанная речь. Мы же видим по нему, что он не такой, как был. Когда его оперировали, пришлось вызвать трёх хирургов, реаниматолога и анестезиолога – пять врачей. Операция длилась почти 10 часов!
Ситуация изменилась после публикаций в прессе. Благо есть общие знакомые с правозащитниками. Просто повезло, что знакомые, родственники в юриспруденции, за нас появилось кому заступиться. Если бы не было этих связей, то пиши пропало: человек юридически неграмотный обычно не знает, куда идти. Большинство не понимают, что нужно идти в Следственный комитет – они идут просто в полицию, к самим нападавшим, а им: "Вы что, дебилы? Идите отсюда!".
Мария уверена, что если бы не общественный резонанс, то уголовное дело бы не завели вообще.
– У нас такие прецеденты в Слюдянке были, что за полицейских сел кто-то другой. У Бонцаревич Натальи сын сидит уже 5 лет за убийство, хотя, как мы считаем, он не убивал – и вся Слюдянка знает, что на самом деле убили сотрудники полиции. У него была драка с молодым человеком, после которой оба спокойно разошлись. Потом второго парня забрали сотрудники полиции, продержали 6 часов и привезли на утро домой, извините. Он сам говорил своим родственникам, что его били сотрудники. Через две недели парень умер, а сел за его убийство Дмитрий Бонцаревич. Пятый год сидит и не выходит там из карцера, его постоянно запугивают. Мать пишет жалобы везде, но без толку.
"Сел за полицейских"
Наталья Бонцаревич, бывший начальник изолятора временного содержания отдела внутренних дел по Слюдянскому району Иркутской области, готова говорить с любыми журналистами, только бы добиться пересмотра дела об убийстве, по которому осуждён ее сын Дмитрий. Однако рассказать историю уголовного дела её сына региональные СМИ отказались.
Случай Бонцаревич по-своему уникален. Пытаясь оправдать своего сына, она ходит по инстанциям вместе с матерью того, кого ее сын, по версии следствия, убил.
– Про наше дело снимали журналисты, иркутское телевидение. Потом этот журналист позвонил, сказал, что материал он собрал, ездил не только ко мне, но и к потерпевшей, матери убитого, но когда уже надо было подписать материал, главный редактор забрал все съёмки и уволил корреспондента.
– Что произошло с Дмитрием?
– 23 февраля 2012 года Дима поехал с парнями отметить праздник. Они гуляли на Байкале (город Слюдянка расположен на западном берегу озера, от жилых домов берег отделен железнодорожными путями). Выпили, но так как он пьяный домой никогда не возвращается (я его, по крайней мере, никогда пьяным не видела), то решили вздремнуть и протрезветь у кафе в машине. Говорит: "Вздремнули, тут к нам садится парень с Ангарска, требует, чтобы мы куда-то его увезли. Сказал, что мы никуда не едем. Он начал избивать. А я, говорит, что, будут стоять? Мы его побили". Этот парень, с которым они дрались, Бурнашевский, дал потом на суде показания, что живой-здоровый, да, с ним дрался, претензий не имею. Но к этому случаю полиция привязала другого парня из Ангарска по фамилии Ковалёв, который, как позже выяснилось, вместе с этим ангарчанином Бурнашевским проживал в Слюдянке в вагончике для рабочих (они оба работали вахтовым методом) и при неизвестных обстоятельствах погиб. Диму посадили за якобы драку с этим Ковалёвым, а все его свидетельские показания были взяты по драке с Бурнашевским. Мать Ковалёва, Тамара Семеновна, говорит, что сын, когда его привезли по скорой сильно избитого, говорил, что его избили сотрудники полиции в Слюдянке: "Били битами, лупили по голове бутылкой от шампанского, что он даже обкакался, последние двести рублей забрали". Половина материалов уголовного дела утеряна.
– Известно точно, когда и где избили Ковалёва?
– Точно неизвестно. По словам медиков, Ковалёва привезли по скорой еще до Бурнашевского, привезли здоровым, госпитализировали просто чтобы он не замерз пьяный на снегу, и для этого вписали фиктивную травму – порез на лице. Судя по признаниям его друзей и других очевидцев, избили Ковалёва после его пребывания в больнице полицейские, но при каких обстоятельствах он к ним попало – неясно. Однако согласно "материалам дела", Ковалёва якобы уже избитым привозят из больницы в полицию.
– Когда Дмитрий понял, что его обвиняют не в драке с Бурнашевским, а в убийстве Ковалёва?
Они все боятся, но чего боятся – я не знаю
– Не знаю точно, сколько времени прошло. Обвинительное тогда еще не вынесли. Как мы поняли, что убийство вообще другого человека? Материал пришёл в наш отдел, делопроизводитель Татьяна Вишневская ко мне подошла и говорит: "Наталья, пришел материал первичный из Ангарска (когда человек поступает в больницу, его же опрашивают сразу, направляют туда следственную группу и так далее, что произошло и почему). Там есть показания матери и самого потерпевшего, что его избили полицейские. Так что ты не переживай, Димка тут не виноват". Мы стали разбираться и выяснили, что его обвиняют в смерти другого человека. Делопроизводитель сейчас на пенсии, от показаний на суде отказывается. Они все боятся, но чего боятся – я не знаю.
Первый суд состоялся в сентябре 2014 года. Несколько раз менялись следователи, искажались протоколы судебных заседаний и допросов. К примеру, мать погибшего на первом судебном заседании спрашивают: "Вы согласны с обвинением? Со своими показаниями, данными раньше?" Их даже ей не зачитывали. Она: "Да, согласна", а потом выясняется уже на втором судебном процессе, когда она (потерпевшая!) вместе со мной подала апелляцию и ей зачитали напечатанные показания – все показания исковерканы! На сегодня все материалы ее допросов "утеряны", их нет.
– На какой срок Дмитрия осудили?
– Первый раз дали 6 лет, Тамара Ковалёва подала апелляцию. Мы с потерпевшей вместе боремся, везде пишем, вместе ходим, но она уже в возрасте, поэтому в последнее время говорит: "Наташа, я уже устала, ты меня прости, конечно". Я её тоже понимаю. "Уже 7 лет сын в земле лежит, никакого покоя нет". Мой тоже сидит, и сидит постоянно в карцерах. Руководство местного СК тогда Диме прямо сказало: "Если ты признаешься, то тебе дадут два года условно. Если не признаешься, то сколько бы тебе ни дали – тебя сгноят в тюрьме". Последний раз судья дала ему 5 лет. Вообще не думала, что она может так осудить, всегда ее считала справедливой судьей. Она не просто так ему дала 5 лет – только для того, чтобы мы не смогли обжаловать приговор дальше. По этой статье меньше 9 лет не дают, я сколько лет в суды отходила конвоем, меньше 9 не встречала.
Видеоматериалов нашего судебного процесса нет, поэтому значимость этих протоколов – правильно, неправильно они велись, – доказать не можем, хотя мы знаем, что неправильно. Потерпевшая писала замечание на протокол судебных заседаний, но доказать не можем из-за отсутствия видео с процесса. Не было ни ознакомления, ни следственных экспериментов. В ходатайствах во всех нам отказали.
– Вы ведь служили в местной полиции на высокой должности, руководили ИВС ОВД? Ваш муж – бывший полицейский. Казалось бы, у вас должны быть связи и возможности решать личные проблемы?
– Во-первых, система просто не хочет сдавать назад и признавать, что многие факты в расследовании подтасованы, а свидетели ненастоящие, куплены или запуганы. Во-вторых, есть и лично-рабочий момент. У меня были конфликты с местным начальством, когда я работала главой ИВС. В 2011 году меня вынудили уволиться, потому что я запретила подсаживать арестованных в другие камеры, что делалось для того, чтобы их там били и они брали на себя чужие преступления. Я запретила арестованных вывозить в Байкальск, где их накалывали наркотой. Запретила операм очень многое, воздух перекрыла, как говорится. Вообще когда в Слюдянку перевелась из Улан-Удэ, здесь был бардак: проносили наркотики, гашиш и не только гашиш, все сотрудники пили. Только порядок навели, как после ухода прежнего начальника начались гонения, отбилась через прокуратуру от одного неполного служебного несоответствия, так стали угрожать моим подчиненным. Тех, кто отказался написать на меня жалобу, уволили. В общем, в 2011 году ушла сама. И вот сейчас в деле собственного сына я столкнулась с этой системой опять, – говорит Наталья Бонцаревич.
По рабочим телефонам начальника УМВД по Слюдянскому району корреспонденту редакции Сибирь.Реалии никто не ответил, хотя помощник Игоря Борхолеева сообщил, что начальник находится на месте. "Я всякую ерунду не комментирую", – заявил Игорь Борхолеев во время звонка на личный телефон в ответ на просьбу прокомментировать обвинения Натальи Бонцаревич по уголовному делу ее сына Дмитрия. Редакция направила письменный запрос в пресс-службу УМВД по Иркутской области с просьбой прокомментировать обвинения Натальи Бонцаревич. Ответ не получен. Письменные запросы редакция направила в пресс-службы прокуратуры и Следственного комитета Иркутской области. Ответы к моменту публикации этого текста не получены.
