"Меня и парторга стачечники обещали вздёрнуть"

Летом 1989 года в СССР забастовали шахтерские регионы: Воркута, Донбасс, Караганда, и, конечно, Кузбасс, лидировавший по угледобыче, а значит, и числу шахтёров. Кузбасская стачка началась 11 июля 1989 года в Междуреченске. Придя на центральную городскую площадь, бастующие попросту улеглись на нее под палящим солнцем, в 40-градусную жару.

Через несколько дней центром рабочего движения в этом регионе стал Прокопьевск – третий по величине город Кузбасса. В более крупных городах, Новокузнецке и Кемерове, кроме угледобывающих предприятий существовали ещё крупные металлургические и химические производства. А Прокопьевск по сути – шахтёрский моногород. Работа остановилась на всех кузбасских шахтах, но самые массовые митинги в 89-м состоялись именно в Прокопьевске на площади Победы, где к горожанам присоединились делегации протестующих горняков из соседних городов.

Протестные акции были спровоцированы продолжающимся в стране социально-экономическим кризисом, который особенно сильно ударил по шахтёрским регионам. До крушения СССР оставалось два года. Тотальный дефицит продуктов и промтоваров, устаревшая техника и система обеспечения безопасности шахтерского труда, участившиеся несчастные случаи – все это усиливало напряженность в регионе. Кроме того, шахтеры требовали, чтобы государство не отбирало у них весь уголь, а позволило бы самим продавать часть "черного золота", чтобы благополучие предприятия зависело исключительно от работы коллектива.

Сегодня о той стачке в Кузбассе на официальном уровне вспоминать не принято. Но нам удалось найти участников тех событий. О самых крупных в советской истории шахтерских волнениях на Кузбассе вспоминают три Александра. Ныне пенсионеры, а в 89-м – председатель профкома шахты, горный мастер и журналист.

Официальные профсоюзы в 1989-м противостояли бастующим. Александр Дегтянников стал председателем профкома прокопьевской шахты "Красногорская" за год до стачки, когда ему было чуть больше тридцати. До этого 12 лет отработал под землей: горнорабочий, электрослесарь, механик очистного забоя.

– Забастовка – полный шок, и не только для меня. Никто не понимал, что это такое, кто это придумал и как себя вести. До этого на нашей шахте всё было ровно. Да, не всех устраивала зарплата. В магазинах всё было по талонам. Народ возмущался, но по определённым правилам. Началось всё из Междуреченска с шахты имени Шевякова. Потом Новокузнецк. Потом гонцы пошли в Прокопьевск – не знаю, были ли это рабочие на самом деле. Но вроде бы группа новокузнецких рабочих поехала по прокопьевским шахтам: "Вы нас поддержите, потому что жить так невозможно. Коммунисты не дают нам инициативы, не повышают зарплаты". И прокопчане начали выходить. Если не ошибаюсь, шахта "Коксовая" первой вышла, потом шахта "Центральная". Вышли и сели. А там гуляет проходчик нашей шахты Колька М. Он поговорил с ними, приезжает на шахту, и ко мне: "Саня, чего делать?" – "Коля, сядь и сиди. И ничего ты не делай". Он развернулся и на работу пошёл. У нас воспитание такое – мы же все дисциплинированные, законопослушные граждане. Для меня забастовка – непонятное явление совершенно. Потом стачечные комитеты организовали – это такой цирк. У нас на шахте был машинист углесоса, который до этого работал в школе учителем физики, но из школы его за что-то попросили. Вот его выбрали председателем стачечного комитета шахты, – рассказывает Дегтянников.

Работы на шахтах нельзя прекращать полностью. Необходимо постоянно откачивать воду, вентилировать. По словам Александра Михайловича, стачечное руководство с организацией работ не справлялось, и положение спасали только прежние руководители, контролировавшие все процессы. Присматривать за бастующими просили и военные, приезжавшие на "Красногорскую".

– Они говорили: "Так, уважаемые, чтобы никаких конфликтов с этими стачечными комитетами, инициативными группами. Пока на всё соглашайтесь, кивайте головой. Но старайтесь контролировать со стороны", – пересказывает бывший председатель профкома.

​– Была вероятность, что военные начнут разгонять бастующих?

– Если бы возникла провокация – кто-то где-то стрельнул или что-то поджёг – я на сто процентов уверен, что так бы и было. Моментально!

Александр вспоминает, что на собрании, проходившем в лекционном зале "Красногорской", выслушал много несправедливого.

– Группа людей была с синими руками (с наколками. – Прим. С.Р.). Они сразу сели в кучу. Меня и парторга шахты Кочеткова стачечники обещали вздёрнуть. Рабочий Саша Г. обвинил меня в том, что мой гараж якобы забит импортной радиотехникой.

Александр Михайлович кинул ключи на стол, предложив инициативной группе заглянуть и в его квартиру. Проверяющие убедились, что председатель профкома живёт не лучше других. Через несколько дней Сашу Г. избили за навет те же горняки, которые сомневались в Дегтянникове, а после забастовки Саша Г. уволился из шахты. Именно так эта история запомнилась Александру Дегтянникову.

Несмотря на все унижения и на то, что не поддерживал саму идею стачки, Александр Михайлович каждый день ходил с ними на площадь.

– Почему, когда вас оскорбляли, вы не развернулись и не ушли?

– Нельзя. Нас собирали в горкоме: "Оскорбляют? Стойте и выслушивайте. Что бы они ни говорили, кивайте головой. Но чтобы, когда всё закончится, вы все были на своих местах". Была задача не довести до сумасбродства.

По оценке Александра Михайловича, в июле 89-го на площади Победы собиралось около 10 тысяч человек. Но он не верит, что шахтёры сами додумались до забастовки.

– Работягам как таковым и высказать-то было нечего, – убеждён Дегтянников.

По его словам, забастовку 89-го называли сидячей, но некоторые даже лежали, а иные и к бутылке прикладывались.

– Не было транспарантов с лозунгами, как в Европе. Все сидели молча, как в мультфильме "Маугли", когда Удав вышел.

По его словам, были некие подстрекатели, инсайдеры, взбунтовавшие рабочих и бесследно исчезнувшие. Александр Михайлович считает, что забастовка 89-го принесла только убытки: после нескольких дней простоя шахты далеко не сразу вышли на прежний уровень угледобычи.

Однажды Дегтянников всё-таки нарушил инструкции и сказал бастующим:

– Ребята, вы как стадо баранов. Неужели не понимаете, что это – хорошо спланированная политическая акция?

Через несколько недель после стачки на "Красногорской" состоялось собрание трудового коллектива. Дегтянникова не переизбрали председателем профкома. Он говорит, что прежних председателей "прокатили" на большинстве прокопьевских шахт. На несколько месяцев уходил из шахты на завод. Потом вернулся. Рассказывает, что по просьбе нового директора "Красногорской". И по настоянию же директора стал его заместителем. Проработал на шахте до 1994 года.

Супруга Дегтянникова Валентина Николаевна в 89-м трудилась в АБК (административно-бытовом комбинате) "Красногорской". Привозила забастовщикам на площадь горячие обеды. А основная работа – машинист стиральных машин. Во время стачки продолжала стирать шахтёрские робы.

– Рядом с вами работали сёстры, жёны, матери шахтёров. Как они относились к забастовке?

– Никто ничего не понимал. Мы как работали, так и работали. Просто смотрели, чем это закончится. Страшно было, когда Сашу обещали повесить. Они потом приходили к нам домой года два, прощения просили. Особенно новый председатель профкома.

"Многие не произносили речей, но готовы были стоять до последнего"

Шахтерские акции 89-го продемонстрировали, что советские граждане, оказывается, способны на самоорганизацию и сопротивление властям. В Междуреченске, с которого и началась кузбасская забастовка, был сразу же создан независимый от власти Городской забастовочный комитет, который запретил торговлю алкоголем (исключение делали для свадеб и похорон, по письменному разрешению комитета). Были организованы народные дружины, с помощью которых был наведен порядок во всём регионе. 17 июля шахтерами был сформирован Кемеровский областной стачечный комитет, главой которого стал шахтер Юрий Рудольф, имевший за спиной лагерный опыт. Многие считают, что именно благодаря его авторитету в дни забастовки удалось добиться, чтобы преступники практически полностью прекратили свою деятельность в Прокопьевске.

С утверждением Дегтянникова, что забастовщики были инфантильными и агрессивными, категорически не согласен Александр Батанов ​– в июле 1989-го горный мастер прокопьевской шахты имени Калинина.

– Не просто колбасы шахтёры требовали. Неглупые люди в рабочие комитеты вошли, – подчёркивает Александр Вениаминович.

Шахтовых руководителей, не поддержавших забастовку, Батанов называет прихвостнями. Рассказывает, что горняки выдвигали требования, касающиеся всех прокопчан без исключения: закладка ТЭЦ, строительство нового водозаборника. Показывает номер прокопьевской газеты "Шахтёрская Правда" от 21 июля 1989 года, где эти и другие требования опубликованы.

– Другое дело, что требования эти так и не были выполнены. Удалось добиться только увеличения отпуска, оплаты так называемых ходовых (речь об оплате времени передвижения от ствола шахты до забоя. – Прим. С.Р.) . И мылом снабдили, слава богу, – иронизирует Александр и вспоминает, что из-за этого формального повода забастовку 89-го называли "мыльной". – Может быть поэтому, что большинство требований не выполнили, возникла забастовка в марте в 91-го, которая была уже более длительной.

Батанов сомневается, что жизнь Дегтянникова во время стачки подвергалась опасности. Во всяком случае, это не согласуется с тем, что помнит Александр Вениаминович о днях стояния на площади и о настроениях бастующих. Он видел только одного пьяного, которого сами шахтёры и сдали в милицию, чтобы рабочее движение не дискредитировал.

– Не было ощущения, что "сейчас начнётся"? Что дадут приказ стрелять по собравшимся на площади?

– Нет, страха не было. Был такой – своего рода патриотический – порыв, сплочение людей, даже в какой-то степени эйфория от того, что мы чего-то можем добиться. Правоохранительные органы отнеслись к нам лояльно. Без угроз, выламывания рук и ночных арестов.

О жестоко подавленном в 1962-м выступлении новочеркасских рабочих Александр Батанов и его коллеги узнали гораздо позже. Практически ничего достоверного не знали они в 1989-м и о современном рабочем движении на Западе. Забастовка в Прокопьевске, по словам Александра Вениаминовича, началась и проходила стихийно. Он не отрицает, что на первые роли в шахтовых стачкомах выдвинулись в том числе и имевшие тюремный опыт горняки, например, Юрий Рудольф на шахте имени Калинина, который в ходе забастовки стал председателем стачечного комитета Прокопьевска (отсидел 10 лет за убийство в драке, совершенное в молодости. – Прим. С.Р.).

– Кто его выдвигал?

– Да бог знает. По-моему, они все самовыдвиженцы. Я помню, работал в первую смену, приехал на шахту – оказывается, не работаем, забастовка. Рудольф повёл всех на площадь. Это на моей шахте. Так же и на других. Были и сидевшие, были и писаные (с татуировками. – Прим. С.Р.). После 91-го года лидеры первой забастовки на шахтах практически не появлялись.

– Получается, забастовка была отчасти акцией криминалитета?

– Ни в коем разе! Люди хотели, чтобы повысили зарплату, чтобы обеспечили товарами первой необходимости.

Батанов находился на площади Победы ежедневно с утра до вечера, а некоторые даже ночевать там оставались. Митинг в Прокопьевске продолжался круглосуточно в течение семи дней, и 20 июля было принято решение не прекратить, а лишь приостановить стачку.

– На архивных фотографиях можно увидеть ораторов с микрофонами. Кто именно выступал? О чём говорили?

– Сейчас уже забылось. Говорили много, дебаты шли серьёзные. Кто-то уже устал и хотел прекратить забастовку, кто-то, наоборот, предлагал не расходиться. Шахтёры – я не скажу, что они все до одного литературно грамотные. Многие не произносили речей, но готовы были стоять до последнего. Да вы на сегодняшние массовые стихийные движения посмотрите – в Москве или в других городах. Примерно так было и у нас в 89-м.

​Александр Батанов не помнит наверняка, были ли тем летом на площади представители других профессий, но с уверенностью говорит, что бастующих горняков поддержал весь Прокопьевск.

– Не помню ни одного, кто тогда был бы против нас.

– Бастующие в 89-м выдвигали политические требования?

– Нет. Требований свержения советской власти не было. Все, в принципе, верили в эту власть.

– Насколько помню, к 89-му многие устали от перестройки, их раздражал Горбачёв.

– Может быть, что-то такое и было. Горняков разочаровало, что он к нам не приехал, а прислал Слюнькова, который, к сожалению, свою фамилия оправдал. (Николай Слюньков – член Политбюро ЦК КПСС, который летом 1989 года возглавлял правительственную комиссию, направленную в Кузбасс в связи с шахтёрской забастовкой. – Прим. С.Р.). К нам приезжал Ельцин, но это было позже.

– Раз уж вспомнили Ельцина. Вы согласны, что он пришёл к власти благодаря поддержке шахтёров?

– Если бы не шахтёры, Ельцину никогда бы не быть президентом. От них он получил основную поддержку, но оказался пьяницей и предателем, который потом опустил шахтёров ниже плинтуса. В Прокопьевск приехал Потанин, закрыл шахту "Красный углекоп", и дальше в городе целая цепочка пошла закрытий шахт. Будущие олигархи использовали шахтёрский протест в своих целях и свергли советскую власть. Они не в открытую горло драли, но как-то влияли на шахтёрские умы.

​– В сегодняшнем Прокопьевске страшная безработица, недавно закрылась последняя шахта. О забастовке говорить бессмысленно, но спрошу: почему нет никаких массовых протестов?

– Вспомните истмат, диамат. Главное, что сделали нынешние власти, – уничтожили пролетариат – класс-гегемон. Уничтожили движущую силу. В 89-м на одной шахте имени Калинина было 12 тыс. рабочих, а кто сейчас будет массовое движение организовывать? Поэтому сейчас кухонные забастовки: сидим на кухнях и языками чешем.

– А как же экологические выступления против угольных разрезов в кузбасских Киселёвске и Новокузнецке?

– Это немножко другое. Почему, на мой взгляд, экологические протесты в Кузбассе не достигают ощутимого результата? Потому что, опять-таки, – это кухонный вариант.

– Почему? Люди выходят на митинги.

– Ну, сколько их там выходит. А так – вы посмотрите, что творится. Шахты закрылись, уголь добывают на разрезах. Сейчас Кузбасс – сплошная яма, лунный ландшафт. Но люди боятся протестовать, каждый держится за свою работу. Уволят с разреза – другой работы не найдёшь. Молодёжь вся в кредитах, ей надо детей кормить. И вместо рабочего класса – мелкие группки людей, которые где-то как-то работают. Выходить некому.

​– Протестные акции, которые организует Навальный, – это движение снизу, как и шахтёрские забастовки конца 80–90-х годов.

– Это тоже несколько другое. Там политические требования. Я иногда читаю, слушаю передачи, которые не транслируются по федеральным каналам. Навальный – умный, образованный человек, который всегда аргументирует свою позицию. Слава богу, что молодежь включается в протестное движение. Мне не нравится сегодняшнее руководство, не нравится политика нынешнего президента. Люди живут плохо, а будут жить ещё хуже.

"Против КПСС, чиновников и директоров"

Александр Матвеев накануне событий 89-го стал главным редактором газеты Прокопьевского района "Сельская новь". Назначение на этот пост – понижение для бывшего заведующего отделом пропаганды и агитации райкома партии.

– Я – тот самый человек, который вешал лапшу на уши нашим гражданам, – смеётся Александр Сергеевич. – Но был убеждён в правоте своих взглядов, коммунистом относительно недавно перестал быть.

Матвеев был коммунистом, но не карьеристом. В конце 80-х выступал против монополии КПСС в идеологической сфере. Всегда двигался против течения, что в конечном итоге сделало невозможным его работу в каком бы то ни было официальном кузбасском СМИ. В середине нулевых ушёл из профессии, не доработав год до пенсии. Переквалифицировался в грузчика и дворника. А во время забастовки 89-го вышел на площадь Победы с красным флагом – в пику антисоветским настроениям, которые, как вспоминает Матвеев, преобладали на стачке. Впрочем, по его словам, развала СССР бастующие всё же не хотели. К тому стихийному "перформансу" Александра Сергеевича шахтёры отнеслись без агрессии, что, пусть и косвенно, свидетельствует о мирном характере тогдашнего протеста.

– Бывший председатель профкома отказывает бастовавшим в сознательности. Согласны ли вы с ним?

– Люди вышли бороться за свои права. Ситуация дошла до белого каления, и они уже не могли молчать. Другое дело, что напрасно поверили обещаниям "Землю – крестьянам, фабрики – рабочим". Думали, что так и будет. Наверное, никто не понимал тогда, к чему забастовка приведёт.

– Не было страха? Ощущения, что собравшихся жёстко разгонят и накажут?

– Абсолютно не было. Это была несогласованная акция – что по тем меркам, что по нынешним. Но милиция не собиралась никого разгонять, следила только за тем, чтобы не возникало драк. Да и сами бастующие создавали комитеты, поддерживающие дисциплину, чтобы не опорочить идею забастовки.

– Много было пьяных?

– Только одного подвыпившего видел.

– Почему в 89-м вышли именно шахтёры, а не нефтяники, например?

– Шахтёрские коллективы – очень большие и сплоченные. Товарищество, чувство локтя. Пожалуй, такого единения нет на заводе. Нефтяники, наверное, оказались в лучшей ситуации. Шахтёры жаловались: "Уже некоторые службы на поверхности получают больше, чем мы".

​Александр Матвеев говорит, что достойные по советским меркам зарплаты шахтёров в конце 80-х не уменьшились, но перестали расти. Кроме того, в магазинах, где цены остались на прежнем уровне, было уже шаром покати. Талоны, дефицит, очереди. Цены же на рынке в несколько раз превышали магазинные. Шахтёрские забастовки во многом были предопределены кризисом плановой экономики. А самое неожиданное следствие стачек – инфляция.

Как вспоминает Александр Матвеев, вслед за шахтёрами, потребовавшими повышения зарплат, о том же попросили представители других профессий. В итоге деньги всё больше обесценивались.

– Забастовка 89-го была результативной?

– Она продемонстрировала, что рабочие что-то могут и что их нельзя доводить до крайней точки. К сожалению, сегодня власть не чувствует, что в любой момент может полыхнуть. Сейчас и не полыхнёт. Нас ещё долго продержат в чёрном теле, прежде чем мы решимся выйти на площадь. Новые профсоюзы, которые тогда образовались, давно перестали быть независимыми. Многих лидеров, выдвинувшихся на волне забастовки, просто купили. Они стали получать приличные зарплаты и говорить: "Пока я в руководстве профсоюза – никаких забастовок в Кузбассе не будет". Ну разве это профсоюзное заявление? Не знаю, как в других регионах, но в Кузбассе сейчас не вижу профсоюзов, которые бы выполняли свои функции.

– Безработица, спад производства. Кажется, ситуация в Кузбассе хуже, чем в конце 80-х. Почему нет массовых протестов?

– Гораздо хуже. Но это чувствуют не все. И, наверное, здесь, как в песне Высоцкого, – "буйных мало, вот и нету вожаков". Чтобы лидер мог возглавить уличный протест, надо, чтобы у него отсутствовало чувство самосохранения. Таких в Кузбассе пока не вижу. Кроме того – "эффект Сталина". Многолетнее пребывание у власти губернатора Тулеева – как раз проявление этого эффекта. Слишком много дрожащих, инертных, забывших о чувстве собственного достоинства. На последних для Тулеева губернаторских выборах процент проголосовавших за него спускался сверху. Мне рассказали об этом, я опубликовал цифру в Фейсбуке и написал, что если у Тулеева этого процента не будет, я съём свою шляпу. Через месяц прошли выборы, шляпу есть не пришлось.

В июле 89-го Александр Матвеев четыре раза приходил на площадь. Но только однажды – в качестве корреспондента. После 89-го стачек в Прокопьевске проходило так много, что для Александра Сергеевича они слились в одну, растянувшуюся на десять лет. С уверенностью говорит только, что в той заметке старался быть объективным и, перечитай её сегодня, ему бы не было стыдно.

– Как работалось журналистам на тех акциях?

– Очень свободно. А если бы кто-то попытался помешать журналисту – такого цензора шахтёры бы на части порвали.

– Бастующие настолько доверяли СМИ?

– Доверяли всем, кто против КПСС, чиновников и директоров, которые платят мало и мыло выдают не вовремя.

Одним из наиболее популярных изданий в регионе была газета "Шахтёрская правда". Когда началась стачка, главный редактор "Шахтёрки" Валерий Гужвенко собрал всех подчинённых: "Не знаю, что будет завтра. Может, нас всех отведут "на подвал". Кто хочет – может прямо сейчас написать заявление об уходе". Написал только один. Об этом мне рассказал по телефону тогдашний сотрудник "Шахтёрской правды" и пообещал дать интервью. В 89-м он не уволился, но теперь, накануне назначенной встречи, перезвонил и отказался общаться: "Последствия любого моего слова могут быть страшными, страшными!"

Архивные снимки для этой публикации предоставил Александр Матвеев. В середине 90-х он зашёл в редакцию "Сельской нови", в которой уже не работал, и увидел коробки с фотографиями на выброс. С позволения коллег забрал некоторые. Спустя всего несколько лет после первой кузбасской стачки о ней постарались начисто забыть.