Летом прошлого года погибла Кристина Стребельцева, следователь следственного отдела по Лангепасу Ханты-Мансийского автономного округа. В мае 2019-го, почти год спустя, было возбуждено уголовное дело в отношении ее бывшей начальницы, следователя отдела полиции Нижневартовска Дилары Муртазиной. Её подозревают в доведении до самоубийства своей подчиненной.
Дело возбуждено по статье о превышении служебных полномочий. В постановлении говорится, что Муртазина намеренно создавала для подчиненной невыносимые условия, отправляла её чаще, чем других сотрудников, на круглосуточные дежурства, лишала права на отдых.
Тело Кристины Стребельцевой обнаружили 18 июня 2018 года в следственном отделе по городу Лангепас Ханты-Мансийского автономного округа. По предварительной версии, причина случившегося – самоубийство. Также, по данным расследования, найдена записка, в которой Кристина называет свою начальницу Дилару Муртазину виновницей трагедии. Спустя пять месяцев после произошедшего Муртазину перевели на работу в ОВД Нижневартовска, понизив с начальника отдела до рядового следователя.
Вскоре после случившегося паблик "Омбудсмен полиции" опубликовал ссылку на ее аккаунт в соцсети, после что она удалила страницу.
Корреспондент издания "Сибирь.Реалии" побеседовал с матерью погибшей Елизаветой Литвиненко. Кристина была ее единственной дочерью.
– Почему Кристина пошла работать в полицию?
– Это у нас семейная традиция. По линии мужа многие члены нашей семьи работали в органах правопорядка. Дед и отец Кристины работали в правоохранительной системе. Во многом благодаря этому она тоже решила пойти по этой стезе. Других вариантов даже и не рассматривала. Мы поначалу отговаривали ее, я и друзья мужа, но она человек настойчивый, целеустремленный, этот выбор был для нее вполне осознанным. После окончания вуза Кристина 3,5 года проработала в отделе полиции Октябрьского района Барнаула и 1,5 года в Шипуновском районе. А потом появился вариант поехать на север, устроиться в отдел полиции в Лангепасе. Ведь там можно наработать стаж, год идет за полтора. Кристина намеревалась через пять лет вернуться и работать адвокатом. Но…
– Почему вы отговаривали её идти работать в полицию?
– Потому что мы в семье знаем, что это такое, сколько у нас поколений связаны с этой работой, знаем, как это непросто. Это означает, как у нас говорят, ''быть замужем за работой''. Но она была настойчива и всё-таки пошла туда. Кристина с детства привыкла к людям в форме и прониклась романтикой этой профессии. Это как у врачей, учителей, когда дети часто идут по стопам родителей, есть династии, так и в нашей семье.
– Чего вы ожидаете от предстоящего следствия?
– Что все-таки будет установлена истина, а виновная – а я убеждена, что Муртазина виновна, – будет наказана. То, что такое наказание возможно, мне как матери подсказывает интуиция.
– Когда у Кристины в Лангепасе начались трения со своей непосредственной начальницей?
– С самого первого дня. Она словно выбрала себе "девочку для битья". Систематические придирки, совершенно непонятные претензии. Муртазина демонстративно отчитывала Кристину публично за мелкие поводы и без них, чаще других включала в график дежурства, всё время третировала, постоянно придиралась. У неё такая форма наказания была – отправлять на дежурство через сутки. Был эпизод, когда Кристина упала на работе, повредила спину и вынуждена была пойти на больничный. Муртазина звонила в больницу, уточняла, действительно ли Кристина на больничном. И во время торжественного построения личного состава 12 июня ее публично отчитали за это, заявив, что она якобы гуляла по городу и ела мороженое!
Это у нее форма наказания – если кто-то опаздывал на работу на одну-две-три минуты – на столько часов продлевалась планерка
– Ваша дочь пыталась как-то прояснить ситуацию, узнать причину такого отношения к себе?
– Конечно, пыталась. Кристина её напрямую спрашивала: "Что, я вам не нравлюсь?" Но та отвечала: "Если бы ты мне не нравилась – ты бы тут не работала".
– Кристина вам обо всех своих конфликтах, трудностях на работе, переживаниях рассказывала?
– Понимаете, я родила ее в 19 лет, и мы были не столько мама с дочкой, сколько подруги. Такие отношения дорогого стоят! Кристина делилась со мной своими мыслями, чувствами, горестями, радостями. Я всегда знала, что с ней, где она, чем занимается. Так что обо всех эпизодах ее работы, в том числе конфликтах с начальницей на работе, я была в курсе – Кристина мне об этом подробно рассказывала. Я, как могла, успокаивала ее, старалась утешить, посоветовать... Но эта трагедия для меня стала полной неожиданностью. У нее были большие планы на будущее, она в июле собиралась в отпуск в Барнаул увидеть друзей и близких, поэтому я не могу представить, что она могла сделать с собой такое...
– В этой ситуации возникали ли у вашей дочери мысли уехать из Лангепаса и вернуться в Барнаул?
– Возникали, конечно, причем неоднократно. Более того, она предпринимала для этого необходимые шаги. Она прошла два собеседования дистанционно. Обдумывала трудоустройство в Барнауле. Кроме того, ее звала в Санкт-Петербург подруга. И она, что называется, разрывалась между всеми этими обстоятельствами – время шло, нужно было что-то выбирать. Я ей сразу сказала: ''Мы примем любое твое решение, потому что ты у нас единственная – нам важно, чтобы у тебя хорошо сложилась судьба''. Однако Муртазина не подписывала ей бумаги на увольнение и не давала ей возможности уйти мирно, хотя об этом Кристина ее просила постоянно.
– Вы сами рекомендовали ей вернуться в Барнаул?
– Конечно, я не просто советовала – я считала, что это необходимо. Более того, я не только советовала, я настаивала на ее возвращении. И в течение двух месяцев она трижды подавала рапорт на увольнение. Я лично видела эти рапорты – она присылала мне фото документов. Но ей не подписывали документы об увольнении из отдела.
– А вы не пытались связаться с начальством дочери, что-то выяснить?
– Да, я приезжала в Лангепас до трагедии, но в это время Муртазина ушла в отпуск, а у начальника Устюгова в то время умерла мать, поэтому он тоже отсутствовал. Вместо него был исполняющий обязанности начальника отдела, но он вообще прибыл из другого района и сказал, что ни о каком конфликте в отделе не знает. Вот такое получилось стечение обстоятельств...
У меня есть ощущения, что далеко не все обстоятельства этого дела известны. Правду, думаю, мы уже не сможем установить
– Ну а с коллегами дочери вы общались, они вам что-то говорили об атмосфере в коллективе?
– Нет, со многими из них так и не удалось пообщаться. Как мне показалось, руководство отдела полиции не хотело моей встречи с коллегами. Когда я прибыла в Лангепас за телом, мне сказали, что можно будет увидеться с коллегами в траурном зале на следующий день. Однако на следующий день нам пришлось идти в местный Следственный комитет, поэтому возможность встретиться сорвалась... Впрочем, некоторых коллег мы видели – и бывших, и работающих. Был в том числе бывший начальник следственного управления, который приглашал ее на работу. Был и экс-начальник отдела, который после приезда Кристины в Лангепас вскоре ушел на пенсию. Причем коллеги организовали поминки в кафе за свой счет, за что мы очень признательны. И во время общения они говорили, что поражены случившимся, что не было предпосылок к такому исходу...
– Как вам показалось, насколько вышестоящее руководство следило за психологической атмосферой в коллективе, ведь люди все-таки работают с оружием....
– Мне трудно об этом судить.
После случившегося я не могу без негатива смотреть на полицейских, проходить мимо зданий полиции
– Можно ли сказать, что у Кристины были периоды эмоциональной неустойчивости?
– Нет, психологически дочь была очень устойчивым человеком. И эмоциональным срывам она тоже не была подвержена. Поэтому, кстати, и выбрала такую профессию. В случае каких-то непростых ситуаций в эмоциональном плане она брала кофе, сигарету и обретала равновесие. Кристина была очень стрессоустойчивым и сильным человеком. Именно поэтому я убеждена, что в этой истории что-то не то… Как мать я убеждена, что она не могла покончить с собой. Я свою дочь знаю и убеждена, что она не могла этого сделать. Тем более она всегда негативно воспринимала подобные случаи, говорила: "Все равно можно найти какой-то выход". У меня есть ощущения, что далеко не все обстоятельства этого дела известны. Правду, думаю, мы уже не сможем установить. Я ничего не утверждаю, не пытаюсь как-то влиять на следствие – тем более мы все равно ничего не сможем доказать, или не дадут этого сделать...
– Вы сказали, что у вас в семье многие служили в органах правопорядка. После случившегося изменилось ли ваше отношение к этой службе?
– Честно говоря, после случившегося я не могу без негатива смотреть на полицейских, проходить мимо зданий полиции. Хотя понимаю, что многие люди, работающие в правоохранительных органах, ни в чем не виноваты, и муж у меня работает в этой системе… Но он сам говорит: ''Полиция – это зеркало народа'', – рассказала мать Кристины.
В пресс-службе УМВД РФ по ХМАО – Югре на запрос корреспондента издания "Сибирь.Реалии" о причинах перевода Дилары Муртазиной из Лангепаса в Нижневартовск и результатах проверки обстоятельств гибели Стебельцевой не ответили. На попытку выяснить причины молчания по телефону последовал ответ, что ''вряд ли здесь что-то можно прояснить''.
Сослуживцы Стребельцевой и Муртазиной комментируют происшедшее только анонимно. Так, один из них признался, что "здешние края – не то место, где можно слишком откровенничать", добавив, что "дело Муртазиной, похоже, не двигается – говорят, она насчет адвоката думает до сих пор, к тому же в дело вступили некие влиятельные родственники подследственной". Другой бывший коллега Стребельцевой и Муртазиной заметил, что "вообще в органах в последнее время положение непростое, система психологического отбора сотрудников нулевая, а за атмосферой в коллективе и взаимоотношениями подчиненных с начальством следить некому; кто понимает это и имеет возможность – уходит из системы по-тихому".
Паблик "Омбудсмен полиции" отмечает, что возбуждения уголовного дела в отношении Муртазиной спустя почти год после гибели Кристины Стребельцевой удалось добиться только благодаря вниманию к этому происшествию средств массовой информации.
