"Их распинали прямо на заборах"

"Убийства священников шли всю зиму и весну 1919 года. Для тех, кто их убивал, они были олицетворением старого мира, но не только. Самим своим существованием они напоминали: чтобы делать то, что делают "создатели светлого будущего", нужно перестать быть человеком", – говорит автор сценария фильма "Сибирский крест" Геннадий Малашин.

Проект "Сибирский крест" рассказывает о судьбах священников, служивших в городах и селах на территории нынешнего Красноярского края и уничтоженных большевиками.

"Если пришли меня убивать, делайте свое дело"

– Священники, бывшие для большевиков олицетворением старого мира и напоминающие о необходимости жить по евангельским заповедям, сохранять в себе человеческое, стали первыми жертвами террора. Один из самых известных руководителей партизанского движения, Петр Щетинкин, создал свой отряд в декабре 1918 года, и в первые же дни после этого был замучен щетинкинцами отец Владимир Фокин, служивший в селе Новая Еловка, – лишь за то, что назвал эту пьяную толпу разбойниками и безобразниками. Всю зиму и весну 1919 года шли расправы над батюшками. Их распинали прямо на заборах, мучили, убивали, – рассказывает автор сценария фильма "Сибирский крест" Геннадий Малашин.

Съемочная группа фильма уже побывала в трех экспедициях: на востоке (Канск), юге (Минусинск), а теперь и на западе (Ачинский район) Красноярского края. Впереди – поездки на север, в Енисейск и Туруханск, места ссылок многих выдающихся деятелей церкви – именно там отбывал одну из ссылок Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, выдающийся хирург, подвижник медицины, священник, канонизированный Русской православной церковью.

– В экспедиции в Ачинскую землю мы собирали материал не только о батюшках, которые были канонизированы, – Михаиле Каргополове, Владимире Фокине, Евфимии Горячеве, но и о священниках, о которых было известно совсем мало, – рассказывает Геннадий Малашин. – Имя протоиерея Андрея Волянского, например, долго вообще писали неправильно – в некоторых документах он упоминается как Волжский. Андрей Волянский служил в селе Большая Косуль и был убит вместе с матушкой прямо в храме, во время праздничной службы Успения Пресвятой Богородицы в августе 1919 года, на глазах у прихожан. В храм вошли красные и приказали закончить службу, а попу – снять рясу. Отец Андрей отказался: "Если вы пришли убить меня, делайте свое дело". Он был застрелен несколькими выстрелами в голову. И таких горьких, страшных историй было множество. Больно их слышать. Больно видеть церкви, разрушенные 100 лет назад, но так и не восстановленные.

"Чего все это стоит, если плачет девочка?"

Соавтор сценария Юрий Пасхальский говорит: для него главным потрясением экспедиции стала история дочери священника Лидии Федоровны Абраменко – ее рассказ звучит в новелле "Отец".

– Лидии Федоровне уже за девяносто. А своего отца, священника Федора Абраменко, служившего в селе Тимонино в храме святого Пантелеймона, она в последний раз видела 85 лет назад, – рассказывает Юрий Пасхальский. – Хотя она в то время была маленьким ребенком, однако запомнила, как однажды отличилась во время службы: "Папка тогда читал, и в нужное время надо было сказать "Аминь", а прихожане не знали когда. А я знала, и единственная на весь храм тоненьким голосом говорила: "Аминь!"

Ранней весной 1933 года отец Федор со старшей дочерью поехал в Ачинск. На обратном пути их нагнали конники. Девочку отпустили, а священника увезли. Как потом стало известно, его обвинили в создании контрреволюционной ячейки в селе, в котором он никогда и не был.

А на следующий день пришли и к его семье. Жену отца Федора, его пятерых детей (младшей дочери не было и года) и старенькую бабушку выгнали из дома, выбросили все вещи, в том числе и продукты (Лидия Федоровна вспоминает: даже только что испеченный хлеб из печки достали и выкинули), избу разломали. А односельчанам запретили "поповскую семью" кормить и пускать на ночлег. А ведь был март – в это время в Сибири еще морозы стоят.

​

– Вот так мы и пошли куда глаза глядят. Я, помню, за бабушкину юбку держалась, а самую маленькую, Валю, она на руках несла. Ночевали там, куда люди пустят – в банях, в хлеву, в заброшенных сторожках, – вспоминает Лидия Федоровна.

Злые языки поговаривали, что отец Федор давно освободился и живет с другой женщиной. Но семья не верила. Лишь много лет спустя стало известно, что он умер в лагерях. А где похоронен – не знает никто. От отца у Лидии Федоровны осталась одна-единственная фотография.

В фильме Лидия Федоровна рассказывает: всю жизнь мечтала увидеть отца хотя бы во сне. И вспоминает: "Я однажды, еще девочкой, сидела на окне, глядела на храм, вижу – вокруг него папка ходит". И плачет от этого воспоминания.

– Это плачет маленькая девочка Лида, у которой забрали отца, – говорит Юрий Пасхальский. – И вспоминаются в такие моменты слова Достоевского о слезинке ребенка. Зачем нужно все то, что происходило, если плачет девочка?

Пасхальский рассказывает: происходило подобное не только в Тимонино.

– История семьи отца Федора – одна из многих жутких историй того времени. Отдают они какой-то опричниной Ивана Грозного. В села врывались конники, поджигали дома, грабили, людей выгоняли на улицу. Что не удалось забрать – уничтожали, если не получилось увести скотину – тут же забивали, – говорит Юрий Пасхальский.

И в каждом таком селе, рассказывают участники экспедиции, бытуют похожие предания – о том, как люди слышали пение или колокольный звон из закрытых, полуразрушенных или приспособленных под склады храмов; как видели свет, льющийся из их заколоченных окон.

– И еще целый пласт фольклора – это истории о тех, кто разрушал храмы, – рассказывает Юрий Пасхальский. – Человек лез на крышу, чтобы сбросить крест, – упал и насмерть разбился. Трактористы на своих машинах стаскивали кресты – их задавили перевернувшиеся трактора. Или же тот, кто разрушил церковь, сразу заболевал, умирали один за другим его близкие. Такие рассказы есть в каждом селе, где мы побывали.

– Думаю, эти истории не такая уж выдумка. Потому что человек, разрушивший храм, не мог не получить воздаяние за это. А кроме того, такие предания – это, безусловно, попытка дать нравственную оценку содеянному, – добавляет Геннадий Малашин.

"Наши – партизаны, не наши – каратели"

Геннадий Малашин рассказывает: отправляясь в экспедицию, он хотя и надеялся собрать прежде неизвестные факты о сельских батюшках, но не очень верил, что получится. Ведь столько времени прошло, исследователи, кажется, нашли все что можно. И несколько поколений ушло из жизни – тех, кто был свидетелем тех событий.

– Да и тех сел, где служили эти батюшки, уже, считайте, не осталось. Мы, например, побывали в селах Богатое и Счастливое, основанных столыпинскими переселенцами. Когда-то они вполне соответствовали своим названиям. А сейчас в одном два жителя, в другом три. И другие села разрушены, запущены, люди оттуда бегут, – рассказывает Геннадий Малашин.

Память о прежних временах, о судьбах священников (за исключением разве что тех, кто был канонизирован) не сохранилась и еще по одной причине.

– Мы столкнулись с тем, что до сих пор в людях живет отношение к Гражданской войне, навязанное советской пропагандой: есть "наши" (и это красные) и "не наши". Даже сотрудница одного из музеев нам заявила: "Наших, партизан, было здесь очень много. А белогвардейцев не было, только каратели-колчаковцы". Такое вот искривленное сознание, – говорит Малашин. – Повсюду есть материалы, собранные местными краеведами, посвященные партизанам, и нигде нет ничего о "проклятых белогвардейцах". Ладно люди старшего и среднего поколения – страшно за детей, которые там живут и учатся.

Лишь в Новой Еловке, где служил и был убит отец Владимир Фокин, на местном кладбище есть не только обелиск с красной звездой, но и могила с покосившимся металлическим крестом – колчаковцам, погибшим рядом с селом.

– Я не видел такого больше нигде в России, – говорит Геннадий Малашин. – Конечно, на кресте нет надписи о том, кто там покоится, иначе эту могилу давно сровняли бы с землей. Но ведь кто-то знает и помнит об этом, кто-то десятилетиями хоть как-то поддерживает могилу в достойном виде…

В селе Красновка, где служил и был расстрелян в январе 1919 года отец Алексей Сбитнев, над рекой установлен крест. Надписи на нем никакой нет. Стали узнавать у местных жителей – пожилой мужчина заявил: "Да святой здесь какой-то похоронен". Рассказал, что раньше ухаживал за этим местом, а теперь болеет и не ухаживает.

– Говорит: у моей бабки была тетрадь, в которую она всю историю Красновки записывала. Но бабка умерла – и тетради не стало, – рассказывает Геннадий Малашин. – Вот алгоритм памяти и беспамятства. Были люди, которые хранили историю, они ушли – и память прервалась. Это огромный разлом: по одну его сторону могилы красных и белых, тетради, написанные нашими бабушками, а по другую сторону мы: ничего не знаем, не помним и знать не хотим. Святой какой-то под крестом. Какой? Да какая разница… С точки зрения сбора информации для фильма результат посещения таких мест обычно нулевой.

"Стоял на коленях, умоляя пощадить прихожан"

И все-таки киношникам удалось найти прежде неизвестные факты. Новелла "Есаул" рассказывает об истории жизни отца Михаила Каргополова, канонизированного в 2000 году. До экспедиции о нем было известно не так уж и много: что был из казачьего рода, занимал какую-то должность в Енисейской казачьей сотне, с июля 1918 года в чине иерея служил в небольшом селе Петровка. А в январе 1919-го был замучен и расстрелян партизанами. Найдено было место его гибели, установлен памятный крест.

– Но работа во время экспедиции с документами, со старыми метрическими книгами помогла узнать многое о жизни отца Михаила, а что-то из известного ранее – скорректировать, – рассказывает Геннадий Малашин.

Михаил Михайлович Каргополов родился в семье казачьего офицера. Его отец, Михаил Семенович, дослужился до чина полковника. Михаил Михайлович к 30 годам стал есаулом, а в 1917 году принял командование Красноярским казачьим корпусом в 300 сабель. Во время Первой мировой войны есаул Каргополов подал рапорт об отправке его корпуса на фронт. Это вызвало недовольство у начальства, и сражаться отправился он один. А еще через год его имя упоминается уже в связи с принятием им священного сана.

– Архивные материалы указывают, что в июле 1918 года он был рукоположен и, значит, должен был в то время прибыть в храм в Петровку. Но когда мы взяли старые метрические книги, выяснилось, что до конца декабря 1918-го в храме служил другой священник. А записи о том, что крестил или венчал в той церкви отец М. Каргополов, начинаются с 3 января (по старому стилю) 1919 года. 27 января сделана последняя запись о том, что крещение таких-то младенцев совершил иерей Михаил Каргополов. Еще через два дня служил уже другой священник, – рассказывает Геннадий Малашин. – Где же отец Михаил был эти полгода? Можно предположить, что он провел это время в возрожденном енисейском казачьем войске, уже в священном чине, или был связан с казаками в других регионах. Но, получается, в Петровке он служил неполный месяц.

С Михаилом Каргополовым расправились 31 января. Пытались сорвать с него крест – но он так и не дал. Говорят, что и на теле его вырезали кресты. Но он молился о своих мучителях, повторяя: "Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят". Над матушкой надругались на глазах отца Михаила и их троих детей. В Михаила Каргополова выстрелили несколько раз, а потом, уже лежащего на земле, добили прикладами. Было ему 35 лет. Жена его сошла с ума, а вскоре умерла. Дети остались сиротами, об их дальнейшей судьбе неизвестно.​

Весной тело Михаила Каргополова привезли его отцу в Красноярск. Похоронили рядом с Благовещенской церковью. Через несколько лет отец его сгинул в лагерях.

В фильме местная жительница рассказывает, что вскоре после этого в Петровку приехали казаки, разыскали и казнили тех, кто убил батюшку.

– Расстрелянных казаками через какое-то время стали называть героями, погибшими от рук карателей. В Петровке им установлен памятник, – рассказывает женщина.

О диаконе Алексее Сбитневе, расстрелянном в Красновке, участникам экспедиции новые факты отыскать не удалось. Зато были найдены материалы о его сыне, Иоанне Сбитневе.

– Оказалось, что он пошел по стопам отца, хотя отец был убит на его глазах. И не оставил службу даже в тяжкие 20-е годы, когда гонения на церковь приняли массовый характер. Оставался священником, не пошел, например, в хористы в музыкальный театр (а так делали многие наши батюшки), а продолжал служить до последнего, – говорит Геннадий Малашин.

​Были найдены новые материалы и об отце Евфимии Горячеве. Его история рассказана в новелле "Мученик Евфимий".

В четыре года он остался сиротой, его усыновил и воспитал священник, дал образование и… насильно женил на нелюбимой девушке, которая Евфимия тоже никогда не любила.

Окончил Евфимий Горячев пастырские курсы в Москве, они были для учителей, решивших стать священниками.

– В 1912–13 годах на этих курсах удивительно сошлись судьбы трех людей. Один из них – это отец Евфимий Горячев, второй – отец Трофим Кузнецов, мученик Канской земли. И третий – отец Иоанн Вашкорин, известный "красный поп", главный проповедник партизанской Тасеевской республики, священник, продавший свою веру, как известный библейский персонаж продал свое первородство за чечевичную похлебку. Он всю жизнь доказывал, что и в попы-то пошел, чтобы вести "красную" пропаганду, чтобы рассказывать на службах забитым крестьянам, что Бога нет… Эти три человека выучились в один год, все трое получили достойные оценки. Всех отправили на службу в Сибирь, – рассказывает Геннадий Малашин.

Отец Евфимий служил в селе Бычки. С первых дней здесь проявился удивительный дар батюшки как проповедника – послушать его люди приезжали из соседних сел. Он был избран благочинным, переведен в село Большой Улуй. Там и застала его революция. Партизаны Щетинкина схватили батюшку, отвезли в Красновку, где незадолго до этого был расстрелян Алексей Сбитнев. Но Щетинкин Евфимия Горячева пощадил.

– В письмах старшей, любимой дочери он рассказывал, что ему пришлось стоять на коленях перед Щетинкиным, умоляя его не трогать село и, главное, людей – его прихожан. А затем так же просил он пощадить людей и вошедших в село белых… И, по сути говоря, спас их, – рассказывает Малашин.

В 1925 году Горячева перевели в Ачинск. Службу Евфимий продолжал несмотря на гонения. Семья нищенствовала, подвергалась унижениям. Жена Евфимия, никогда не любившая мужа, во всем обвиняла его. И однажды семья отреклась от него. Жена и дети (кроме старшей дочери, единственной, оставшейся преданной отцу) потребовали, чтобы он ушел.

Евфимий покинул дом в мороз, почти без вещей, совсем без денег, шел в никуда. Батюшку, замерзающего в снегу, спас случайно заметивший его крестьянин.

– Спас для новых страданий, – замечает Геннадий Малашин.

Из Ачинской земли отца Евфимия ждал долгий путь на юг края. В одном селе закрывался храм – он шел в другое… Арестовали его в Абакане в 1937 году. Впереди были тюрьмы и лагеря. Евфимий Горячев был расстрелян в Казахстане.

Геннадий Малашин рассказывает: в будущем о судьбе Евфимия Горячева будет снят большой документальный фильм.

​– Но наша экспедиция была нужна не только для того, чтобы мы могли найти новые материалы для фильма, но и чтобы людей побудить к изучению истории. Так, уже после нашей экспедиции много материалов об отце Владимире Фокине нашел большеулуйский краевед Виктор Барыкин. Его же стараниями установлен памятный крест Фокину в селе Лодочном, где он погиб. Вот эти человеческие связи, продолжение общей большой работы – пожалуй, главный итог нашей экспедиции, – говорит Геннадий Малашин.

Семь новелл цикла "Сибирский крест" о подвижниках Ачинской земли ("Белая церковь", "Есаул", "Отец", "Золото Колчака", "Колокола", "Мученик Евфимий" и "Черный передел") в январе 2018 года были признаны лучшим телевизионным документальным фильмом на краевом конкурсе журналистских работ.