Максим Шульгин из Томска, активист "Левого блока" (движения, объединяющего антифашистов, марксистов и анархистов) в 2018 году был дважды задержан сотрудниками ФСБ. Сам Максим называет эти события "похищениями". 30 апреля в томском офисе "Левого блока" вместе с Шульгиным было задержано около десяти человек. По словам активиста, причины задержания никто не объяснил, а к сторонникам движения применили меры психического и физического воздействия. Сразу же после случившегося Максим заявил о примененных к нему пытках и написал заявление в прокуратуру. Одновременно Следственный комитет возбудил против Шульгина уголовное дело по ч.1 ст.282 ("Организация экстремистского сообщества") за то, что он якобы разместил на своей странице в соцсетях некие песни, вызывающие "ненависть к полицейским".
В конце декабря, по дороге на работу, активист был вновь задержан сотрудниками ФСБ, которые доставили Шульгина в местное управление Следственного комитета, где, по словам активиста, его подвергли новым пыткам и заставили подписать заявление о том, что 29 апреля сотрудники ФСБ действовали в рамках закона, и Шульгин не имеет к ним никаких претензий. В интервью "Сибирь.Реалии" активист рассказал о том, как он вступил в "Левый блок", и почему он не теряет надежды на справедливое рассмотрение своего дела.
– Собственно, в "Левый блок" я вступил в конце 2015 года как раз перед тем, как люди начали массово протестовать против системы взимания платы с большегрузов "Платон". Тогда и началась у меня активистская деятельность. В этом движении, "Левый блок", действуют люди различных левых направлений – марксисты, анархисты, все очень разные. Меня привлекло то, что среди этих людей, на самом деле, можно добиться взаимопонимания, какого-то плюрализма мнений в плане демократических решений. И брать все лучшее от различных течений левой направленности. Акции я устраивал, будучи активистом "Левого блока". В первую очередь, это антиплатоновские акции, а также против коррупции и в поддержку политических заключенных.
Из Томска мы выезжали в другие города. Чаще всего в Новосибирск. 19 января мы вспоминаем жертв современных нацистов, потому что в этот день была убита Настя Бабурова вместе с адвокатом Станиславом Маркеловым. Все представители левого движения в России считают эту дату днём памяти и скорби. В 2016 году мы двумя городами собрались и устраивали акцию в Новосибирске. Помимо этого были какие-то локальные акции – одиночные пикеты либо еще какие-то выступления. Но о них вспоминать даже не стоит.
Ко входу подъехала "Газель", оттуда выскочили люди в масках, и меня первого положили лицом на пол.
– Весеннее нападение силовиков стало для вас неожиданностью?
– Задержание 29 апреля было полной неожиданностью. Как говорится, ничто не предвещало. В тот день мы с ребятами из "Левого блока" проводили спортивные мероприятия, после чего пришли в наш офис. Я вышел на улицу покурить. Ко входу подъехала "Газель", оттуда выскочили люди в масках, и меня первого положили лицом на пол. Вскоре приехала следовательница, которая сказала, что мне предъявлено обвинение в экстремизме. После чего меня поставили лицом к стене, но я краем глаза видел, что из нашего офиса выносят флаги и выводят всех парней, кто там был. Когда их увезли, меня завели внутрь и сказали: "Максим Михалыч, сейчас мы с тобой поедем к тебе домой и будем проводить обыск". По пути в автомобиле "Патриот" они сожгли мне руку, специально включив печку на полную мощность, били меня беспощадно и прижимали мой бок к этой печке.
Когда мы приехали к моему дому, все соседи видели, как товарищи в масках выводят меня из машины в наручниках. Возле двери в квартиру они сказали, чтобы я открыл замок собственными руками и для этого перестегнули на мне наручники из-за спины вперед. Начался обыск, всю квартиру перевернули вверх дном. Первым делом изъяли компьютерные диски. А ещё у меня в комнате на стене висел черно-красный флаг испанских коммунистов, которые сражались против режима Франко. "Товарищи" в масках этот флаг сняли и забрали. Я спросил – зачем? Они ответили, что флаг покажут в суде и это будет доказательство, что я из "Правого сектора" (запрещенной в России организации). На самом деле, глупость полнейшая. В этот момент я обратил внимание, что у меня на руке ожог, и кровь капает прямо на штаны. Никто мне не помог, ни следователь, ни эти в масках, ни понятые – никто. Хотя я был в наручниках. Они просто смотрели и улыбались. Потом меня снова усадили в машину и отвезли в центр "Э".
– Как вы думаете, с чем была связана такая жесткость действий?
– Дело было накануне Первого мая, видимо, они так действовали, чтобы нас запугать и не дать провести какие-то первомайские акции. Хотя в то время мы вообще не планировали ничего противозаконного и не могли предположить, что к нам приедут и будут задерживать с такой агрессией. Конечно, "Левый блок" против правительственных реформ, в том числе, пенсионных. Потому что это совершенно антинародная идея. Уже после того, как меня отпустили, я подумал, что это всё было специально устроено накануне инаугурации Путина, что это был такой акт устрашения и, грубо говоря, загона в подполье тех ребят, которые могли бы выйти на улицу и что-то публично заявить насчет президентских выборов 2018 года.
– Между апрелем и декабрем, когда вас задержали во второй раз, силовики не проявляли интереса к вашей деятельности?
– Всё было спокойно, никакого интереса никто не проявлял. Я находился под подпиской о невыезде. За это время меня два-три раза вызывали к следователю по моему делу, по 282 статье, и больше ничего. Моё дело как-то нудно длилось, вызовы были редкие, а следователи каждый раз менялись. Я не ощущал на себе внимания со стороны ФСБ или Центра "Э". Возможно, оно и было, но я как-то не обращал внимания. Должен сказать, что я не признаю себя виновным в этом деле. Ничего такого, никаких "экстремистских песен", я не размещал.
– Судя по новостям, вами занимаются все томские подразделения силовых структур России. Постоянно упоминаются ФСБ, центр «Э», Следственный комитет. Почему вашему делу и вам лично уделяется столько внимания?
– Следственный комитет Советского района города Томска занимается моим делом по части первой 282-й статьи. Сотрудники ФСБ в апреле участвовали в моем задержании. Они же меня потом и пытали. И продолжали это делать в декабре, 25-го и 27-го числа, когда меня снова задержали. То есть, не задержали, а похитили, на самом деле. И целые сутки затем применяли ко мне пытки. Фигурируют они в таком деле, за которое им грозит уголовная ответственность по статье "причинение телесных повреждений".
Центр "Э" причастен к моему делу потому, что при задержании меня и моих товарищей в нашем офисе 29 апреля, всех увезли в Центр по противодействию экстремизма. Это было сделано нарочно, чтобы запутать следы. Машины, на которых нас возили, принадлежат ФСБ. Но нас доставили не в отделение полиции, не в отделение ФСБ, а привезли именно в Центр "Э". Вот каким боком фигурируют в этом деле.
– Ваше второе задержание вызывало большой резонанс из-за абсурдности происходящего: в декабре вас пытали, чтобы добиться вашего отказа от жалобы на пытки в апреле.
– Меня отвезли в здание, привязали к стулу и оставили в кабинете с непонятными людьми в масках. Меня не пускали в туалет и не давали воды. Через несколько часов в кабинет зашли люди в форме со спецперчатками. Такие же перчатки я видел, когда меня задержали в апреле. Эти люди связали меня скотчем, начали душить пакетом и угрожать. Из их криков я понял, что у них есть дети, и они не хотят из-за моего заявления оказаться в тюрьме. Что я против них – никто, и если что-то случится с сотрудниками ФСБ, на которых завели уголовно дело, то в ведомстве начнутся проверки. Я молча терпел, пока они не сказали, что меня могут увезти куда-нибудь и убрать. Тела и свидетелей нет, а значит, не будет и дела. Я испугался и подписал бумагу, которую они мне подсунули. Позже я увидел, что это был текст объяснения, которое они от моего имени дадут военному следователю на суде. Там говорилось, что при задержании 29 апреля сотрудники ФСБ вели себя законно, и во всем случившемся виноват я сам.
я надеюсь, что сотрудники ФСБ, которые меня пытали, будут осуждены
– На что вы рассчитываете, вступив в противостояние с ФСБ?
– Во-первых, я хочу, чтобы это дело получило максимальную огласку. Во-вторых, я надеюсь, что сотрудники ФСБ, которые меня пытали, будут осуждены. В принципе, конечно, ничего хорошего, когда люди садятся в тюрьму, но иного выхода, по-моему, здесь нет. Также я хочу, чтобы другие сотрудники силовых структур, видя такой результат, сделали свои выводы и не вели себя как полные скоты. Я буду бороться за справедливость только чисто юридическими способами.
Насколько я знаю, Управление ФСБ в Томске практически закрывает глаза на поведение своих сотрудников. Во время декабрьского похищения мне объяснили, что из-за моей жалобы на апрельские пытки пострадают не только те, против кого будет возбуждено уголовное дело, но и другие сотрудники ФСБ: кого-то могут уволить с работы, кого-то понизят в звании. Много чего может случиться. И, конечно, никто из них не хочет пострадать.
– А вы не боитесь, что к вам снова могут применить меры психического и физического воздействия?
– Повторов случившегося я, конечно, очень опасаюсь. Поэтому Новый год дома не отмечал, чтобы не получить "подарка" от борцов с экстремизмом. Сейчас, я передвигаюсь на такси и отправляю свои координаты своим товарищам на случай моего внезапного исчезновения. Я всегда нахожусь под наблюдением моих товарищей, моего адвоката, моих родственников. Честно скажу, опасаюсь разных провокаций. После того случая 25-го и 27 декабря, я даже не знаю, как теперь на работу ходить.
– Вы не собираетесь уезжать из страны, как делают сейчас многие активисты и оппозиционеры?
– У меня подписка о невыезде по той статье, в которой меня обвиняют – 282-я, часть 1. Дальше у меня здесь дела еще некоторые не сделаны, помимо этого. Я люблю свой город. У меня здесь родственники, друзья, знакомые. И пока таких решительных мыслей об отъезде у меня, на самом деле, не было. Многие мне советуют переехать в город крупнее, где и правозащитники посильнее, и общественный резонанс побольше. Многие советовали переехать в другую страну. Но пока я ничего такого не планирую. Хочу сначала разобраться со своим уголовным делом, со всеми этими пытками и, может быть, тогда об этом подумаю. А на сегодня у меня таких мыслей нет. Я пока еще хочу жить здесь.
