"Тюрьма меня давно не пугает"

Бывший сенатор Совета Федерации от Новосибирской области, бывший советский диссидент восьмидесятых годов, правозащитник Алексей Мананников противостоял властям при всех режимах. При Брежневе он получил три года тюрьмы за критику советской внешней политики и подавления рабочего движения в Польше. При Горбачеве издавал диссидентский информационный бюллетень и участвовал в попытке возложения венка из колючей проволоки к памятнику Ленину в Новосибирске. При Ельцине боролся за пост новосибирского градоначальника и захватывал областное телевидение. При Путине регулярно раздражал ФСБ пикетами в поддержку Ходорковского и акциями против аннексии Крыма. ​

В октябре 2018 года Мананников выиграл дело против России в Европейском суде по правам человека. ЕСПЧ обязал российские власти выплатить экс-сенатору 10 тысяч евро компенсации за принудительную психиатрическую экспертизу, проведенную в 2010 году.

– Вы испытываете моральное удовлетворение от этой победы?

– Это скорее утешительный приз тому, кто долго к этому призу стремился. Победа, на самом деле, полная и безоговорочная на стороне того, что называется российским правосудием. Ведь что означает решение ЕСПЧ? Российским властям сказали: "Вы злоупотребили своей властью, когда так долго держали Мананникова под подпиской о невыезде, когда помещали его в психушку на принудительную экспертизу". А во всем остальном, если исходить из полученного решения, власти могут считать себя правыми. Они возбудили против меня два уголовных дела. Первое, об оскорблении сотрудников полиции в апреле 2006 года, возбуждено по телеграмме, которая была направлена из Генпрокуратуры в Новосибирск (я это видел в надзорном производстве) с требованием отчитаться о возбуждении уголовного дела до 14 апреля. И появились два сотрудника ГИБДД, которые написали, что Мананников их обматерил.

– А что произошло на самом деле?

– Меня остановили на дороге. Эти двое сотрудников обыскали машину и сказали следовать за ними в участок. Там они написали заявление, что я их обматерил. Два здоровенных мужика в капитанском звании с автоматами на груди. Я их обматерил, и они, бедные, не знали, как поступить, и отвезли меня в ментовку. И вот это дело тянулось три года. Хотя в принципе по таким делам (319-я статья "Оскорбление должностного лица") даже следствия не предполагается – только дознание максимум три недели. Но они тянули три года, с подпиской о невыезде. В итоге я все-таки оказался виноватым. Российский суд признал, что я обматерил сотрудников ГИБДД. А дальше российский суд признал, что я оскорбил Марию Шишкину, судью Центрального суда города Новосибирска. Таким образом, я получаюсь дважды хулиган. Если я обращаюсь за справкой о судимости, а ее требуют от всех, кто устраивается, скажем, на работу в сфере образования, начиная от воспитательницы в детском саду и кончая профессором в университете, то у меня написано – дважды судим по статье 319-й. Хорошо, что я никуда не устраиваюсь на работу, иначе я был бы поражен в правах с такой справкой. И эта справка остается, то есть я по-прежнему хулиган, хотя я не совершал никаких хулиганских поступков. В этом смысле российская система и ФСБ явно победили.

В жалобе, направленной Алексеем Мананниковым председателю Верховного суда РФ В. Лебедеву, говорится:

"Я никогда не оскорблял Шишкину Марию Александровну, вынесшую заведомо неправосудный приговор. В судебном заседании обращался к ней лишь со словами "Ваша честь" или "Уважаемый суд".

В своем дневнике (Живой журнал manifest56. – CР) для характеристики Шишкиной Марии Александровны я использовал термин "чекистская подстилка". По оглашенному в суде и имеющемуся в материалах дела заключению эксперта Лаппо М.А. такого рода выражения не подходят для официально делового общения. С чем я полностью согласен и никогда бы ни к одному чиновнику, включая Шишкину Марию Александровну, не попытался обратиться со словами: "Уважаемая(ый) чекистская подстилка!" Но в своем дневнике я вправе высказывать свое мнение о тех людях, с которыми мне приходится встречаться. В том числе и о совершившей преступление против правосудия федеральном судье в третьем поколении Шишкиной Марии Александровне.

Сам термин "подстилка" может быть оскорбительным, как отмечено в экспертизе М.А. Лаппо в том случае, если имеет сексуальную коннотацию, то есть используется как термин из блатного жаргона и близок по смыслу к слову "проститутка".

Вполне очевидно, что никакого сексуального подтекста высказанное мною мнение о федеральном судье в третьем поколении Шишкиной Марии Александровне не содержало.

Речь шла о том, что Шишкина Мария Александровна старательно выслуживается перед властями и представляющими их интересы карательными органами с тем, чтобы сохранить за собой привилегии и денежное содержание федерального судьи. Что ей удалось сделать – 11 мая 2011 года судья Шишкина Мария Александровна, несмотря на вынесение заведомо неправосудного постановления о моей виновности, указом президента РФ была назначена федеральным судьей без ограничения срока полномочий. То есть в данном случае, если смотреть непредвзято, термин "чекистская подстилка" характеризует Шишкину Марию Александровну как исполнительного и услужливого работника, четко и последовательно реализующего волю своего руководства, старательного сотрудника судебной системы Российской Федерации"

– Что было причиной принудительной психиатрической экспертизы? Суд посчитал сказанные вами слова признаком вашего нездорового состояния?

– ФСБ возбудило это уголовное дело, чтобы держать меня под надзором. И поставленной задачи добилось. Потому что шесть лет я был у них на крючке. А экспертизу они придумали, чтобы дать повод говорить о том, что я не вполне нормальный человек. Вполне обычный способ диффамации. Провели ее по делу об оскорблении и клевете на судью Шишкину в декабре 2010 года. Европейский суд как раз отметил, что там была нарушена процедура привлечения к экспертизе и никаких оснований для ее проведения не было.

– И как это выглядело?

– Очень просто. Меня с одного судебного заседания, на которое я сам пришел, взяли под белы рученьки и повели на другое, где решался вопрос о принудительной психиатрической экспертизе по ходатайству следователя. Там не было ни моего адвоката, ни экспертов, которые должны были объяснить, почему меня нужно помещать в психиатрическую лечебницу, – никого не было! И к вечеру меня, естественно, туда отвезли. Хорошо, что я имею некоторый опыт противостояния этой системе – я объявил голодовку, подключилась пресса, в том числе западные СМИ. Поэтому через неделю сами психиатры выгнали меня из своей лечебницы со справкой, что я вполне здоров. Но почти каждый среднестатистический человек на моем месте отбыл бы всю эту экспертизу и следователи получили бы такое заключение, какое им было нужно.

– Вы на своем опыте познали советскую карательную систему. По сравнению с ней нынешняя не кажется вам более гуманной?

– Вы имеете в виду, что они не сажают всех подряд и не всегда сажают за слова? Просто эта система стала более изощренной. Они теперь применяют индивидуальный подход. Кого-то сажают за стихи, как Бориса Стомахина. Кого-то ликвидируют, как Бориса Немцова. Ко мне применили такой способ – шесть лет под подпиской о невыезде. Видимо, я не очень сильно их раздражал. Еще раз скажу: это не массовые репрессии, но строго индивидуальный изощренный подход. Точечные и взвешенные карательные акции.

– Но при этом вы продолжаете нынешний режим активно троллить. У вас на странице в Фейсбуке висит лозунг "Путин лучше Гитлера". Это тоже было предметом судебного разбирательства?

​– Да, это был 2007 год, время массовых путингов, когда народ сгоняли на улицы для поддержки третьего срока Путина. Тогда еще не было договоренности с Медведевым о подмене. Отрабатывалась тема третьего срока. И в Новосибирске такой же путинг проходил 27 октября. Идея лозунга пришла мне в голову после истории с монетизацией льгот. Помните, старушки выходили с плакатами "Путин хуже Гитлера"? А мы решили смягчить и написали "Путин лучше Гитлера", хотя смысла это, на самом деле, не меняло. И этот вопрос тоже лежит в Европейском суде – моя жалоба на решение суда новосибирского, который выписал мне штраф 500 рублей. Тогда еще были детские суммы штрафов, сейчас они совсем другие во время четвертого или уже пятого, я сбился со счета, срока Путина.

В суде Алексей Мананников с серьезным выражением лица объяснял, что своим лозунгом он хотел защитить действующего президента:

"Как верный сторонник президента В.В. Путина, я не мог не понимать, что организаторами митинга, куда были принудительно согнаны люди, затеяна провокация, призванная уравнять в глазах мировой общественности горячо нами любимого президента Владимира Владимировича Путина и военного преступника Адольфа Алоизовича Шикльгрубера (Гитлера). Именно Гитлер, будучи однажды избранным, не захотел расставаться со своей властью, и мы все знаем, к чему это привело"

– В 2012 году во время "Болотной" зимы вы участвовали в каких-то протестных акциях?

– Я иногда посещал митинги как простой участник, а не как оратор или организатор, но меня почти всегда винтили. В 2012 году летом, когда в моду вошли разного рода Оккупаи, в Новосибирске молодежь сидела перед Оперным театром. Однажды я туда пришел, и меня сразу задержали (это была, по-моему, пятница) и продержали до понедельника. Кстати, это было по тому же делу – об оскорблении судьи, поскольку я в очередной раз был объявлен в федеральный розыск. Схема действий у этой системы нехитрая: я даю подписку о невыезде, потом они якобы отсылают мне повестку – на самом деле не отсылая ничего. Разумеется, я не могу явиться по повестке, которой не получал и которой вообще в природе не существует. После этого меня объявляют в розыск. Дальше милиционер "случайно" встречает меня в сквере возле оперного театра и немедленно задерживает.

– Как вы думаете, почему у нас такой небольшой процент несогласных? Подавляющее большинство граждан России всегда пребывает с происходящим в согласии.

– Я думаю, что это нормальное состояние для советского и постсоветского человека. Все дело в телевизоре. Например, в 1987 году, когда уже шла перестройка, трудно было в Новосибирске найти человека, способного на открытое антисоветское высказывание. А спустя два года все изменилось. Антисоветские речи стали звучать по телевизору, и население охотно подключилось к этому дискурсу. Сейчас продолжается то же самое телевизионное управление – можно говорить только о том, что нам сообщает Соловьев и компания. Можно проводить в своем кругу пятиминутки ненависти, а несогласных столько, сколько их и может быть в советском обществе, – это единицы.

– Кстати, насчет телевидения. На днях столетие Александра Галича отметили на Первом канале концертом. Возникло ощущение, что власть хочет и Галича использовать, включить в свою систему мира. Получается, что с нынешними диссидентами власть борется, но при этом такие фигуры из диссидентского прошлого вполне годятся для телевизора. Что это за феномен, на ваш взгляд?

– Галич не первый в этом списке. Тут главное условие, чтобы человек был уже мертв. Он не может ни возразить, ни сказать что-то свое. А трактовать его творческое наследие можно как угодно властям, поскольку ничего нового сказано не будет. Речь идет о том, что Галич критиковал ту систему, которая существовала 50 лет назад. Почему бы не критиковать то, что было 50 лет назад? Некоторые, конечно, усматривают аналогии с сегодняшним временем. Ну, пусть усматривают, а мы будем говорить, что, вот видите, мы продолжатели того же дела. Приватизировали всех – начали с Высоцкого и дотянулись до Галича, точнее будет сказать, не приватизировали, а национализировали.

– Возвращаясь к 1980 году, к делу, по которому вы получили три года за переписку со своим другом. Это превратило вас в настоящего диссидента? Или вы им стали до того, как вас посадили?

– На самом деле и то, и другое. Система взглядов сложилась до ареста. Как средний советский человек я, естественно, приспосабливался, пытался делать какую-то карьеру. Хотя мое критическое отношение к этой системе сформировалось еще во время учебы в Новосибирском университете. Затем, будучи аспирантом Московского института управления, я получил свободный доступ в спецхран, где мог свободно читать западную периодику и более серьезную литературу. Предполагалось, что я использую эти знания в своей будущей работе советского пропагандиста. Я тогда писал диссертацию по вполне марксистской теме с критикой буржуазного строя и так далее. Вполне мог ее защитить, если бы не пришел КГБ. Тут в некотором смысле товарищи из органов сделали выбор за меня. Когда я оказался в "Лефортово", выбора уже не было. То, что мне предлагали: написать покаянное письмо, зачитать его по телевидению – это меня совершенно не устраивало.

"У каждого в жизни есть человек, серьезно повлиявший на его судьбу.

Был и в моей такой персонаж.

С Мишей Васильевым мы учились в НГУ на экономическом факультете. Нас связывали дружеские, можно сказать, романтические отношения. Миша был младше на пару курсов, но университет мы покинули одновременно. Я получил диплом, его отчислили за хроническую неуспеваемость.

Спустя пару лет я оказался аспирантом в Московском институте управления, Миша – бойцом, точнее, писарем в Забайкальском военном округе. Наша переписка продолжалась около года, неожиданно прервавшись в конце 1981-го.

Через три месяца, 4 марта 1982 года чекисты доставили меня в Лефортово, провели одновременные обыски по всей стране у других моих корреспондентов, а 30 июня Московский городской суд заменил мне аспирантуру тремя годами лагерей. Текст приговора по существу мало отличался от вердикта, заранее и собственноручно вынесенного мне моим "другом".

В двухтомном уголовном деле его, разоблачающие мою антисоветскую сущность и полное моральное разложение, показания занимали более шестидесяти листов".

Из Живого журнала Алексея Мананникова

– В своем ЖЖ вы рассказали о своем бывшем друге, который на вас донес, и даже проследили его карьеру – он дослужился до советника губернатора Красноярского края. Выбор, получается, у вас с ним был сделан совершенно разный.

– Это да. Тот человек сделал несколько иной выбор. Только я бы не использовал слово "донес". Ведь он тогда служил в армии. Поэтому нашу с ним переписку читали в Особом отделе – работа у них такая. В какой-то момент "особисты" использовали моего бывшего товарища, когда КГБ дало им команду раскручивать "дело Мананникова". Моему респонденту деваться было некуда – разве что в штрафбат. Он согласился подписать нужные показания. С ним работали, его убеждали. Кстати, там смешное начало: уголовное дело начинается с заявлений некоего военнослужащего срочной службы, который пишет, что он на помойке нашел пачку писем. Прочитал их, и ему не понравились туманные политические рассуждения и незнакомое слово "аспирантура". Поэтому он отнес письма в Особый отдел.

– Зачем они это придумали?

– Чтобы не признаваться в том, что читают письма. Официально цензуры не было даже в армии. Но им очень помогло то, что я переписывался не с одним этим товарищем. Обыски по моему делу тогда провели в один день в семнадцати городах, у многих моих однокурсников. Некоторые меня заранее предупреждали. Я однажды кому-то написал про тольяттинские забастовки 1981 года. Вскоре приезжает мой приятель из Тольятти, тоже аспирант, и говорит: "Слушай, меня таскали в КГБ, спрашивали про тебя". Это было еще до ареста. За мной следили, мою переписку читали.

– Вас это не напугало?

– Я как-то не очень беспокоился, потому что не видел в своих действиях, в своих мыслях какого-то криминала.

– Сейчас у вас нет ощущения, что тогда, в далеких 80-х, вам сломали карьеру, и вы просто вынуждены были сделать выбор в сторону диссидентства и противостояния системе?

– По поводу того периода у меня никаких сомнений в правильности выбора нет. По-другому поступить было нельзя. Даже сейчас не вижу возможности поступить по-другому.

– Вы любите проводить параллели между двумя системами, условно говоря, брежневской и нынешней, связанной с именем Путина. В чем сходство – понятно. А каковы отличия?

​– Брежневская система была, в первую очередь, идеологическая. Там нужно было соответствовать установкам партии. В брежневской системе КГБ находился все-таки под контролем партии. Над ними была власть. Сейчас основа власти – это ФСБ, над которой никакого контроля, кроме их собственного президента и их собственного Патрушева, нет. А сама система функционирует точно так же. У них огромное финансирование. Никто не знает, сколько людей работает в органах. Я думаю, что сейчас их больше, чем работало в советском КГБ. Они следят за всеми. Контролируют все – от выборов до СМИ. Сейчас система подавления гораздо сильнее, чем при советской власти, даже без массовых репрессий.

– Однако, придерживаясь таких взглядов, вы все-таки не уезжаете из страны, живете в Новосибирске. Хотя вам не раз предлагали остаться на Западе, начиная с перестроечных времен. Вы этого не сделали. Почему?

– Тогда – по глупости. Надо было это сделать в восьмидесятые годы, когда был молод. Но я испытывал излишний оптимизм, верил в то, что эта страна может измениться к лучшему. Кстати, действительно кое-что изменилось, но не принципиально. Если бы я знал, к чему мы придем, в то время я, возможно, поступил бы иначе.

– А сейчас?

– Сейчас уже поздно в любом смысле. Тюрьма меня давно не пугает: я знаю, что это такое. Жизнь прожил, можно сказать. А так, просто от кого-то бежать – смысла особого нет. Теперь уже надо просто оставаться самим собой. Самое грустное, что не видно никаких перспектив. Они сильнее.