Уже два года жительница маленького городка Усолье-Сибирское в Иркутской области Марина Рузаева пытается привлечь к ответственности полицейских, которые пытали ее в участке. Пять с половиной часов женщину избивали с применением электрошокера, заставляя ее признаться в убийстве соседа. А затем отпустили. Правозащитникам Иркутска с большим трудом удалось добиться возбуждения уголовного дела на майора и двух оперативников, пытавших Рузаеву в участке. Однако усольский прокурор вернул это дело в местный следственный комитет, оттуда в суд оно уже не попало – спустя почти год дело оказалось закрытым.
2 января 2016 года вечером в дом многодетной матери Марины Рузаевой постучались двое молодых людей в штатском, представились полицейскими и попросили помочь – выступить в качестве свидетеля в деле об убийстве соседа.
По словам мужа Марины Павла Глущенко, было уже поздно и ему очень не хотелось отпускать жену одну даже в компании полицейских.
От страха у меня все поплыло. После меня и руками били по телу, по голове, опять шокером. Было так страшно и больно!
– Я предложил поехать с ними, подождать Марину в отделении. Оперативник Корбут клятвенно меня заверил в том, что с Марины “и волос не упадет, доставят обратно в целости и сохранности”, – вспоминает Глущенко. Забрать Марину из отделения Павлу удалось только в полдвенадцатого ночи спустя почти пять часов – два последних часа он простоял в дежурной части отделения, обрывая внутренний телефон кабинета, в котором находилась Марина. Дежурный при этом меня убеждал, что в отделе давно никого нет: "Ждите дома".
Сама Марина сообщает, что полицейские вполне логично объяснили ее статус свидетеля тем, что она, как соседка и домохозяйка, могла заметить убийцу, так как живет рядом и часто находится днем дома. Уже в отделении Рузаева поняла, что обращаются с ней вовсе не как со свидетелем по делу.
– В полиции меня завели в кабинет, где уже сидел незнакомый полицейский. Он потребовал, чтобы я сняла сапоги. Это уже было странно. Потом те двое полицейских, что привезли меня в отделение, встали у меня за спиной, надели мне на руки наручники, пристегнули к скамейке, а на голову надели пакет! – рассказывает пострадавшая. – Тут я уже запаниковала. "Ребята, что вы делаете?!" От меня стали требовать, чтобы я "все рассказала". Когда спросила, что именно должна рассказать, один из полицейских, стоявших позади, применил электрошокер, пинали по ноге. От страха у меня все поплыло. После меня и руками били по телу, по голове, опять шокером. Было так страшно и больно! И непонятно – за что?
Во время "допроса" в отделение привезли другого "свидетеля", которого Марина под пытками упомянула как знакомого, которого в день убийства она, возможно, видела в окно вместе с погибшим.
– Они его приволокли: он видел Марину, ее состояние. После мы привлекли его к делу как свидетеля, но в 2016 году он внезапно исчез, – рассказывает о странностях расследования Глущенко. – Марина знает его с детства на уровне "привет-пока", родных у него нет. Ангарские следователи, когда дело удалось перенаправить им из усольского междусобойчика, пытались его найти – оказалось, квартиру он продал, дальше следы обрываются.
Около половины двенадцатого Марину толкнули с лестницы отделения – она буквально выпала в руки мужа. Уже в машине плакала, повторяла: "Они меня жгли, жгли, жгли и жгли". На возмущение Павла и желание тут же писать заявление на истязателей женщина уверяла, что "это плохо кончится для нас и детей" – так ее запугали.
Моего одноклассника, сотрудника отряда спецназа, который в соцсетях возмущался истязаниями Марины, жестоко избили
– Они угрожали ей, что в случае разглашения деталей "допроса" проблемы будут не только у нас, но и у родственников (перечислили ей адреса, кто где работает), и детей Марины, которым сейчас 10 и 6 лет. Все это оказалось не просто угрозами – моего одноклассника, сотрудника отряда спецназа, который в соцсетях возмущался истязаниями Марины, жестоко избили. После он отправил нам фото своих ужасных побоев, и мы потребовали госзащиты для себя и него, попросили на личном приеме главы следственного управления обеспечить нам безопасность. В итоге его заставили на камеру заявить, что он не знает, от кого приходили сообщения, а фото побоев нам не отправлял. На какой-то период все зашло так далеко, что нам пришлось самим обеспечить свою безопасность, мы спрятались в Иркутске, сняли там квартиру, перевезли детей, – вспоминает Глущенко. – Тем не менее, тогда в январе на семейном совете нам удалось убедить Марину, что этих "оборотней в погонах" надо судить, и примерно через час после истязаний в полиции мы уже были в травмпункте, где зафиксировали телесные повреждения и многочисленные ожоги.
Той же ночью сотрудники травмпункта сообщили в отдел полиции о совершенном там преступлении, после чего к Рузаевым домой приехал участковый. Марина подала заявление в полицию, а утром Павел отвез ее заявление и в Следственный комитет. Затем Рузаева обратилась к иркутским медикам, которые зафиксировали у женщины ушибы мягких тканей головы, шеи, грудной клетки, голени и предплечья, бедер, а также несколько электроожогов на теле.
Возбуждения дела о превышении должностных полномочий и применении насилия по части 3 статьи 286 Уголовного кодекса России правозащитникам удалось добиться лишь спустя месяц после нападения, а объективного расследования – спустя еще полтора года – после того как в июле 2016 года дело согласились перевести в следственный комитет соседнего Ангарска. Но только после того, как была доказана родственная связь между главой усольского следственного комитета и одним из подозреваемых местного УМВД Денисом Самойловым. Ангарские следователи к декабрю уже подготовили дело с обвинительным заключением в отношении всех трех подозреваемых – Самойлова, Корбута и Гольченко.
Она кричит по ночам до сих пор, кошмары снятся. Вздрагивает, когда к ней неожиданно подходят
– За обвинением стоит огромный труд ангарских следователей и сотрудников лаборатории областного следкома, ведь им пришлось заново проводить множество экспертиз, которые ранее просто не были сделаны. Они же уличили подозреваемых во лжи, проведя тестирование на полиграфе, а также подтвердили правдивость показаний Марины, проведя несколько следственных экспериментов. Например, ранее якобы было доказано, что так, как она говорила, зафиксировать ее руки под скамьей было невозможно. Проверили – подтвердили, что возможно и синяки от этого остаются именно такие, как у нее тогда были, – перечисляет Глущенко. – Тем не менее, усольский прокурор нашел в деле несколько недочетов и спустя 10 дней вернул материалы по месту регистрации – в усольский следком с тем, чтобы после устранения нарушений дело было передано в суд. Понятно, мы подозревали неладное, несмотря на то что родственника подозреваемого уже не было в СКР, его перевели в другой филиал – но такой наглости мы, конечно, не ожидали: они промурыжили дело целый год(!), в декабре вынесли решение о его прекращении, а нам сообщили, несмотря на постоянные наши запросы, только в апреле! Как можно доверять новому главе следственного комитета, если нам за этим решением пришлось 4 месяца бегать?! Сейчас мы его внимательно изучаем – в деле все-таки 6 томов, – а потом тут же подаем жалобу.
У пострадавшей и ее защитников есть два пути – добиться отмены решения о прекращении дела через суд или направить жалобу вновь главе следственного комитета Усолья, поскольку решение выносил его подчиненный.
– Законом мы привязаны к этому усольскому отделению – круг замкнулся, – заключает Глущенко. – Есть подозрения и в предвзятости вышестоящих инстанций, поскольку московская экспертиза, насколько я изучил их резолюцию, явно не на нашей стороне – ранее эксперты отвергли версию о том, что телесные повреждения могли образоваться до посещения полиции, эти же ставят срок образования травм в период от 3 до 10 суток(!!!) на момент освидетельствования. Как они при этом объясняют отсутствие гематом, а наличие только припухлостей через три часа после избиения? проступившие пожелтевшие гематомы через сутки? При этом эти псевдоэксперты почему-то не принимают во внимание то, что ангарские следователи добыли множество свидетельств того, что Марина не могла в другое время и в другом месте получить эти страшные травмы. Кстати, московскую экспертизу нам изначально назначали на 2019(!) год – мол, очень много работы, большая очередь. Только из-за резонансности дела экспертизу согласились "подвинуть" на 2017 год.
После истязания Марине полгода пришлось заново учиться нормально разговаривать, а также залечивать ожоги от электрошокера. Травма спины, нанесенная во время "допроса", мучает ее до сих пор.
– Она кричит по ночам до сих пор, кошмары снятся. Вздрагивает, когда к ней неожиданно подходят, – говорит Павел. – Но мы, конечно, не остановимся в своей борьбе, столько пути уже пройдено, нет, будем до конца идти.
В попытке привлечь к этому делу общественное внимание Глущенко провел одиночный пикет у здания усольской прокуратуры. Павел недолго простоял с плакатом "Прокурор, за укрывательство пыток – в отставку". К месту акции тут же выехала полиция и главный участковый города, однако запретить протест никто из них не смог – Глущенко все сделал по закону: стоял один, лицо не скрывал, при себе у него были документы.
– Простоял недолго: сам Бортников (прокурор Усолья-Сибирское. – С.Р) выскочил, пригласил в кабинет на разговор. Что сказал? Что в таком виде, как ему сдали дело из млндмьвенного комитета Усолья, он его принять не может: “Мне четыре оправдательные приговора не нужны”. Видимо, помимо нас, там еще трое жертв заявились, – рассказывает Глущенко. – А на мое требование уйти в отставку сказал, что назначал его прокурор области, он и будет снимать, если что. Я так понял, добровольно его ухода не дождешься, и подал прокурору области жалобу на бездействие и препятствие доступа к правосудию.
На вопрос, изменилась ли ситуация в Усолье с уходом главы местного следкома и одного из подозреваемых – Дениса Самойлова – на пенсию, Глущенко отвечает отрицательно.
– Какие перемены? Эти двое – Корбут и Гольченко, как и прежде, работают оперативниками, третьего – отправили на пенсию с почестями. Орден им не дали – уже радует. Хотя как же не дали – вот не так давно повысили в звании главу пресс-службы УМВД Приангарья, который изо всех сил покрывал их преступления. "За значительный вклад в повышение положительного имиджа сотрудников Органов внутренних дел Прибайкалья, формирование правосознания граждан и воспитание у населения активной гражданской позиции по пресечению преступлений и правонарушений, укрепление законности и правопорядка".
Правозащитники Приангарья, работающие с делом Рузаевой, сообщили корреспонденту "Сибирь.Реалии", что уже готовят жалобу в суд на решение о прекращении уголовного дела в отношении сотрудников полиции.
– Сейчас готовим жалобу, если суд ее удовлетворит – дело возобновят, расследование продолжится, – объясняет региональный партнер фонда "Общественный вердикт", правозащитник Святослав Хроменков. – Если же нам откажут, мы обратимся в Европейский суд по правам человека. Почему мы не пытаемся опротестовать решение у вышестоящего чина – в данном случае главы Следственного комитета по Усольскому району? Начнем с того, что административный порядок в принципе признан неэффективным, если критериями Европейского суда оперировать. На практике мы видим следующее: отдел процессуального контроля нашего следственного управления дело проверил, и, как сообщил нам следователь, процессуальный контроль в Москве постановление этого следователя тоже рассмотрел. То есть, проверку административную это решение прошло, минимум, на трех уровнях – у начальника следственного отдела в Усолье, у начальника отдела процессуального контроля в управлении в Иркутске, полагаю, и Бунев (Андрей Бунев, руководитель следственного управления Следственного комитета России по Иркутской области, – С.Р.) в курсе. Значит, приходим к выводу, постановление следователя о прекращении дела является единой позицией следственных органов. Еще одна причина обратиться в Европейский суд, несмотря на привлечение подозреваемых в пытках к уголовной ответственности (даже если представить, что такое и в нашем случае произойдет) – в наших национальных судах плохая практика по взысканию компенсации за причинение вреда пострадавших от пыток и жестокого обращения. Если юридически, а не человечески, это "плохо" оценить – компенсацию наши судьи присуждают несоразмерно той степени страданий, которые люди понесли. В разы меньше, чем тот же Европейский суд бы присудил. Конкретно по делу Марины Рузаевой, думаю, компенсацию можно спокойно оценить в 10 тыс евро.
