Ссылки для упрощенного доступа

Закрытый мир. Ритуалы спецназа в фильме Александра Абатурова "Сын"


Памятник Диме Илюхину
Памятник Диме Илюхину

23 мая 2013 года во время антитеррористической операции в Дагестане погиб от ранения в голову спецназовец Дима Илюхин, ему был 21 год. Его судьбе посвящен документальный фильм "Сын", премьера которого прошла на Берлинском кинофестивале.

Режиссер Александр Абатуров, новосибирец, живущий во Франции – двоюродный брат Димы Илюхина. Он встретился с его однополчанами и наблюдал за тем, как молодые люди становятся профессиональными воинами. Машина армии работает так, чтобы выбить из человека индивидуальность: нужно не говорить, а выкрикивать лающим голосом, не обращать внимания на недомогания и боль, мгновенно подчиняться любой команде. Кажется, что солдаты сами становятся машинами, однако Александр Абатуров уверен, что это не так.

Армия готовит новых воинов, родители Димы Илюхина оплакивают погибшего сына, а скульптор готовит памятник. Фильм Александра Абатурова – о скорби и безутешном родительском горе. В финале фильма огромный военный вертолет поглощает спецназовцев, они летят на боевое задание, и каждый из них может стать следующей жертвой.

Разговор с Александром Абатуровым записан после берлинской премьеры фильма "Сын".

– Это фильм о двоюродном брате, но вашего присутствия в нем нет. Почему вы выбрали такой отстраненный подход?

– Я не назвал бы этот подход отстраненным. Не хотелось тянуть одеяло на себя, говорить о том, как мне тяжело потерять родного человека. Я видел тетю Наташу, дядю Сашу, моих родственников, любимых родителей, которые оказались в ужасной ситуации, потеряв единственного ребенка. Моя задача была сделать фильм, и мое присутствие есть в каждом кадре, в каждом звуке, в каждой сцене. Я себя не удалил, а просто перевел в другое состояние, в состояние кино. Это вопрос не отстраненности или холодности, а вопрос, как сдержать эмоции, когда они тебя переполняют. Скорее сдержанность, чем отстраненность.

– Вы были близки, дружили с ним?

Мне хотелось рассказать историю моего Димы и показать мир армии, который закрыт для гражданских

– Конечно, мы одна семья. У нас разница в возрасте – 7 лет. Мы с детства были вместе, наши родители были близки, мы постоянно проводили время вместе. Уже когда ему стукнуло 18 лет, а мне было 25–26, когда он ушел в армию, мы стали на равных. Дима всегда очень с большим уважением относился ко мне как к старшему брату, делал пересадку в аэропорту двухчасовую и ехал через весь город, чтобы со мной 20 минут провести, меня увидеть.

– Я думаю, что снимать своих родственников, тем более людей, переживших такое горе, очень сложно, ты боишься их обидеть, как-то не так показать. Это для кинематографиста сложный опыт, потому что ограничивает его свободу...

Если бы мне четыре года назад, до этих событий, сказали, что я буду снимать фильм про свою семью, я бы подумал, что это какая-то шутка. Мне этот жанр не близок. Но есть слово "надо": я решил, что должен сделать этот фильм, несмотря на все трудности. Это было очень тяжело эмоционально. Я делал фильм с любовью, чувство любви было на первом месте, оно мне помогало и поддерживало, было основным ориентиром в работе. Ограничивает свободу? Я не знаю. Влияло как-то, но не знаю, ограничило ли. Скорее направило движение фильма, чем ограничивало. Помогал оператор Артем Петров, мой близкий друг, с которым мы работали над моим первым фильмом "Сонные души", и мои родственники знают Артема, поэтому он присутствовал как близкий друг. Самые сложные моменты, когда мы находимся в мастерской вместе со скульптором, с родителями, когда они смотрят на памятник своему сыну, или на кладбище, эти моменты снимал Артем, я ему передавал этот груз, а сам находился там как член семьи.

– Это двойственный фильм. В принципе его можно, чуть-чуть отредактировав, показать по российскому телеканалу, даже каналу "Звезда". Но зритель-пацифист придет в ужас, потому что молодые солдаты, спецназовцы, которых вы снимали, превращаются в роботов, в машины для убийств. Во всяком случае так они выглядят на экране…

Армия всеми силами старается превратить солдат в безличностные машины, стереть все человеческое, но я увидел, что ни черта у них не получится, человек всегда остается

Я очень не люблю какую бы то ни было пропаганду, манипуляцию сознанием. Мне хотелось рассказать историю моего Димы и показать мир армии, который закрыт для гражданских. Я не служивший, гражданский человек ничего не знал о нем. Хотелось показать, как это есть, зрителю дать материал для размышления, а не заниматься лозунгами. Отредактировать фильм и превратить в какой-то инструмент, я надеюсь, ни у кого не получится. Это был, наверное, мой самый главный страх, и до сих пор остается: фильм не должен стать инструментом для пропаганды и создания какого-то идеалистического образа. Что касается машин для убийств, я с вами не соглашусь, потому что это было одно из моих открытий, которое я сделал после времени, проведенного с ними. Армия, что я и хотел показать, всеми силами старается превратить солдат в безличностные машины, стереть все человеческое, но я, к своей большой радости, увидел, что ни черта у них не получится, человек всегда остается. Мы видим это в финальной сцене с портретами: не получается личность стереть в армии и, надеюсь, никогда не получится. Это то, что меня очень поддерживает после времени, проведенного в этой среде.

– В финале фильма спецназовцев буквально проглатывает вертолет, перед этим один из них вам говорит не очень дружелюбно: "На войну едем, убивать едем". Это они в Дагестан отправляются?

Они отправляются в очередную командировку на Северный Кавказ. Наверное, недоброжелательности в его словах не было, это такой суровый юмор понимающего человека. Эти молодые парни, спецназовцы, лучше нас всех знают, что такое армия, что собой представляет этот быт и эта работа.

– Меня удивило, как сентиментально они к этому относятся: чуть ли не плачут, когда получают красные береты спецназа.

– Это близко к спортивным ощущениям: когда ты становишься чемпионом, это доказательство твоих способностей. Для них, конечно, очень важно чувствовать себя лучшими в том, что они делают.

– Самая яркая сцена в фильме, как мне показалось, это бокс, когда окровавленные солдаты бьют друг друга, и крови становится все больше. И красиво, и жутко.

Конечно, визуально и эмоционально очень сильная сцена. Опять же для меня, для вас, для зрителей, которые далеки от этого мира, это апофеоз насилия, а для парней это просто разбитый нос, разбитые губы, часть их каждодневной жизни. Эта сцена показывает, в какую бездну насилия они помещены.

– Это же их собственный выбор, они контрактники?

Фильм русский, говорит о российских людях, о российской действительности

Да, выбор, конечно, их. Но из чего-то нужно выбирать. Российская действительность немного предоставляет выбора этим молодым людям, выходцам из небольших городов или деревень в далеких краях. И образ героя, воина, который защищает свой дом, конечно, оставляет свой след, потому что мы вскормлены этой пропагандой. При этом военная служба обязательна. После года, проведенного в армии, когда тебе говорят, что ты уже взрослый мужчина, а тебе на самом деле 18 лет, какой у них есть выбор: вернуться домой к родителям и жить за их счет? Чем они могут заниматься после года, проведенного в армии? Ясно, они подписывают контракт, думают: я проведу там три года, а потом найду нормальную работу. Три года проходит, они уже четыре года в армии, вопрос встает: а какую работу я теперь смогу найти? Допустим, в спецназе парни спортивные, в лучшем случае может быть работа охранником. А человек с амбициями охранником не всегда готов работать. Многие после первого контракта пытаются завязать, не могут найти работу, через несколько месяцев просто заканчиваются деньги, они снова подписывают контракт. Немного напоминает, как в неспокойных районах организованная преступность молодых людей затягивает, потом выбраться из этого очень сложно.

– Почему вы сами не пошли в армию? По состоянию здоровья или по убеждениям?

Мне хотелось другими делами заниматься, если честно.

– Вы работали, как я узнал из вашего Фейсбука, с Данилой Ткаченко, которого так критиковали недавно за то, что он сжигал заброшенные деревенские дома. Что это за проект Russian Viewfinders, которым вы занимались параллельно со съемками фильма "Сын"?

Это проект для французского телеканала Arte о России через объектив российских фотографов, их работы, их опыт. Четыре фильма по 26 минут. Есть полнометражная версия. Два года назад в ходе работы над фильмом "Сын" появилось такое предложение. Действительно параллельно, он тоже закончен, но еще не вышел. Два проекта абсолютно синхронизировались, и на постпродакшене один день был на светокоррекции фотографов, а на следующий день шел на светокоррекцию для проекта "Сын".

– Мы смотрим ваш фильм на Берлинском фестивале, он сделан во Франции, но наверное все-таки обращен к российским зрителям в первую очередь. Увидят его в России?

Россию я заново открыл для себя, уехав: с расстояния видно лучше

Фильм действительно ближе всего к России, потому что фильм русский, говорит о российских людях, о российской действительности. Я не хотел бы обобщать до совершенно размытого состояния, но все же думаю, что говорит он о вещах общечеловеческих. Речь идет о жизни, смерти, потере близкого человека, о сыне, маме и папе. Никакие границы, флаги, гимны различий не добавляют на самом деле, все едино. Мне очень важен этот аспект. Границы это то, что нас и приводит к трагическим событиям. Покажут ли фильм в России? Я на это очень надеюсь. Фильм живет, только когда его смотрит зритель, во взгляде зрителя, поэтому мне хотелось бы, чтобы как можно больше людей его увидели. Я очень рад, что Берлинский кинофестиваль выбрал фильм в свою программу. В России есть "Артдокфест", который я люблю и уважаю за их позицию. Если говорить про производство, то это Россия – Франция. Я люблю французскую кинокультуру, она, наверное, единственная, которая может что-то противопоставить Голливуду не на словах, а в действии, в ней сакральное место занимает автор. Мне, автору, мои французские подельники никогда не говорили, что и как нужно делать, всегда просто старались помочь реализовать идеи, которые у меня были. Французы молодцы, они борются за свои идеалы и стараются как-то воздействовать на все аспекты жизни в их стране, в частности, на кинопроизводство.

– Сколько лет вы живете во Франции?

Первый раз я уехал из родной Сибири в 26 лет, сейчас мне 33, семь лет, как я открыл для себя Францию.

– Изменился ваш взгляд на Россию за это время? Испытываете ли вы ностальгию или, как многие эмигранты, раздражение?

Александр Абатуров
Александр Абатуров

Новый опыт это всегда новое открытие внутренних границ. Поэтому я очень рад, что есть возможность открывать новые уголки нашей планеты, начинаешь видеть вещи по-другому. Что касается России, я себя не вижу эмигрантом. Разговор о русской культуре, о языке, о литературе, кинематографе то, что делает меня русским. Россию я заново открыл для себя, уехав: с расстояния видно лучше. Самое главное, мне захотелось показать Россию другим. С тех пор, как я уехал, я в гораздо больших местах в России побывал, чем за 26 лет, пока жил в Новосибирске.

– И какое ваше любимое место в России?

Я очень люблю Алтай волшебное место, хорошая энергетика. Этим летом мне удалось отправиться в тайгу по-настоящему, с другом, которого я, кстати, встретил в армии: он уволился, вернулся в родные края, взял меня с собой на неделю бродить по тайге, собирать шишки. Было очень здорово окунуться в эту культуру со сказками, мифами, своеобразным языком, видением мира. Алтай стал для меня таким прибежищем. Новый проект, над которым я сейчас работаю, он еще в самом начале и это игровое кино, тесно связан с Алтаем.

XS
SM
MD
LG